— Мы, конечно, можем попытаться, с помощью Стефана, — сказала Лори, — но, Бидж, этому просто нельзя дать случиться. Согласись на эпидуральный наркоз.
Бидж скрутила новая судорога. Наконец она кивнула.
— Только, пожалуйста, будьте осторожны. — Она понимала, что ее слова звучат глупо, но должна была их сказать.
— Обещаем, — ответила Лори. Доктор Бодрэ взглянула на Конфетку и холодно распорядилась:
— Приготовьте пациентку. Конфетка не колеблясь взялся за дело.
— Все готово, доктор. — Конфетка поколебался, что не часто с ним случалось, и добавил: — Просто делайте разрез, как обычно.
Люсилла Бодрэ бросила на него поверх маски взгляд, которого Бидж предпочла бы не заметить, и подняла скальпель.
Она легким движением рассекла мышцы, и Бидж испытала такую острую боль, что на мгновение ей показалось: лампы в операционной стали светить слабее. Почти тут же боль исчезла, и Бидж ощущала только присутствие скальпеля — как чего-то неприятного, чего не должно бы быть у нее в животе.
Конфетка протянул руку и вытер пот со лба Бидж. Лори крепко держала ее за плечи, и давление ее рук воспринималось как поддержка и обещание помощи.
— Ладно, — сказала доктор Бодрэ. — Раз уж вы хотите знать, что происходит, я собираюсь сделать два разреза: первый рассечет брюшину, второй — стенку матки. Пожалуйста, — добавила она устало, — не отбивайтесь своим клинком.
Она снова подняла скальпель, блеснувший в ярком свете хирургических ламп, и Бидж, которой никогда в жизни не приходилось переносить операций — даже миндалины ей не удаляли, — почувствовала непередаваемый ужас.
Снова возникла всепоглощающая боль, такая сильная, что Бидж даже не могла бы сказать, где именно ее источник. Она закрыла глаза, словно борясь с мигренью. Так же внезапно боль отступила, осталось только странное, непривычное ощущение: словно ее живот — тесто, и кто-то режет его на кусочки.
После первого разреза доктор Бодрэ, казалось, стала другим человеком.
— Ну, это было совсем легко. Как вы там, Бидж? В порядке?
Бидж, не доверяя собственному голосу и к тому же не в силах преодолеть внезапную сухость в горле, кивнула.
— Прекрасно. Теперь я использую крючки, чтобы расширить отверстие. Вы почувствуете, когда я наложу зажимы на сосуды, и может быть, холодок от воздуха там, где его раньше не было.
Бидж, увлеченная описанием, гадала, как это все выглядит. Одновременно она ощутила какое-то натяжение в животе. Конфетка снова вытер пот с ее лба.
Доктор Бодрэ сказала с полной уверенностью в своих действиях:
— Теперь очередь стенки матки. Я делаю сечение по Керру: низкий поперечный разрез. Мышцы здесь более тонкие, да и кровеносных сосудов меньше. И еще: при этом вы не лишитесь возможности в будущем рожать обычным путем, если захотите. Ну, начали.
На этот раз Бидж не почувствовала скальпеля. К тому же боль от перемещения плода вниз, которому препятствовали мышцы матки, прекратилась. Бидж подумала: а так ли уж необходимо было хирургическое вмешательство…
— Еще крючки… Ну вот и малыш. — Бидж ощутила сначала давление, потом что-то потянули из нее — это Люсилла взялась за головку новорожденного. Потом нахлынула тошнота; ощущение было такое, словно она оказалась в падающем лифте: все внутренние органы куда-то переместились…
Бидж смотрела на новорожденную девочку. У нее был такой же курносый носик, как на детских фотографиях у самой Бидж, по пять пухлых пальчиков на руках, гладкая кожа, изящное тельце. Стройные безволосые ножки заканчивались маленькими розовыми копытцами.
Новорожденная была вся мокрая, ее кожа имела синюшный оттенок.
— Отсасывающую грушу, — поспешно сказала доктор Бодрэ и чуть ли не воткнула ее в ротик малышки.
— Ужасно много жидкости, — резко сказала Лори.
— При кесаревых сечениях всегда так, — ответила доктор Бодрэ. — Для чего, по-вашему, родовые пути? По ним воды и выжимаются при схватках. — Она перевернула новорожденную вниз головой и пошлепала ее, чтобы помочь легким освободиться от околоплодной жидкости. Нескончаемо долгий момент девочка неподвижно висела в ее руках бездыханной.
Потом она резко втянула воздух и разразилась ужасно громким блеющим воплем. Через секунду она снова заблеяла, и Бидж, что редко с ней случалось, громко рассмеялась и потянулась к дочери рукой, вывернувшись из хватки Лори.
Но доктор Бодрэ отвела ее руку.
— Подождите. Нужно еще сделать апгаровскую оценкуnote 22 … — Она умолкла, глядя на часы. — Через несколько секунд нужно будет оценить цвет кожи, мускульный тонус, рефлексы, а Конфетка… доктор Доббс проверит пульс и дыхательную систему. Каждый показатель — от одного до двух баллов… — Она кивнула Конфетке, и они начали обследование.
Через несколько минут, о чем-то вполголоса посовещавшись с Конфеткой, доктор Бодрэ сказала:
— Пять и пять десятых.
Бидж, все еще протягивавшая руки к малышке, спросила:
— Вы назвали пять категорий, каждая оценивается от одного до двух баллов. Значит, максимальный общий балл — десять?
— Дорогая, я всегда говорил, что ты слишком сообразительна, — мягко ответил Конфетка.
После этого Бидж стало казаться, что новорожденная выглядит ужасно слабенькой.
— Какое имя вы для нее выбрали? — спросила доктор Бодрэ. Когда Бидж не ответила, она повторила дрожащим голосом: — Я хотела бы знать имя, и побыстрее. Такова традиция там, откуда я родом.
Доктор Бодрэ, вспомнила Бидж, выросла в Луизиане, где принято было придавать большое значение крещению новорожденных. Это не особенно обнадеживало.
— Лорел. — Она сглотнула. — Лорел Стефания. В операционную вошла Фрида.
— Бидж, у тебя все в порядке?
— Думаю, что да. — Бидж крепко прижала к себе дочь, испытывая новое и восхитительное чувство. — Ты лучше их спроси.
— Ответ неопределенный, — резко бросила Лори. — Спроси об этом через некоторое время.
— Это не годится, — не менее резко сказала Фрида. У Конфетки отвисла челюсть, а брови Лори поднялись так, что челка почти их скрыла. Фрида повернулась к Люсилле Бодрэ. — Доктор! Пожалуйста, скажите мне сначала, как дела у пациентки, потом — как у новорожденной.
