– Наташа. Младше. На три года младше.

– Паша и Наташа…

Ей надо как-то сообщить о твоих планах. Но, звонить ей нельзя. У тебя что-нибудь есть такое своё, что она узнать сможет?

– Нет. Могу записку написать. …Вообще-то… вот… – Пашка достал ключ, на котором был брелок – смеющийся медвежонок. – Она подарила.

– Прекрасно. Давай его мне. И телефон свой отдай, чтоб не смущал тебя. Приедешь – обратно получишь. На, пиши свой адрес, – Пётр Николаевич протянул листок бумаги и ручку. – Напиши заодно ей что-нибудь и распишись, как обычно расписываешься. У тебя есть условный звонок в дверь?

– Есть… Короткий «бип», на счёт «пять» – длинный, на счёт «два» – короткий. Давно уже такой… Всегда был, – Пашка оторвался от писанины и посмотрел на реку, что-то вспоминая.

– А вон и машина за нами, – Пётр Николаевич повернул  голову к выходу аллеи. – Пойдём.

Пашка сел первым на заднее сидение большого чёрного автомобиля и стал оглядываться.

Петр Николаевич достал тонкий чёрный телефон.

– Владимир Петрович! Не вели казнить, а вели миловать! Не нужда бы великая, так и не звонил бы. Некому завтра на Урал ехать. Кланяюсь в пояс и слёзно молю. Знаю, что ты только с рейса, но кто, как не старая гвардия – опора и гордость, выручит в тяжёлую минуту.

…И ещё! Сделай одолжение. Напарником с тобой племяш мой пойдёт. Пригляди за ним. За вину по рукам и голове не бей. Купи там всё на него, что в дорогу полагается, а он рассчитается потом.

… Володя! Вот скажи: на кого ещё надеяться в мире можно? А?

…Завтра в восемь-девять вы уже должны быть за окружной.

…А что я могу сделать? Не мы такие, жизнь такая…

Кстати, забыл сказать:  тебе, вроде как наставнику, пятнадцать процентов к тарифу положено. Племяшу-то нет восемнадцати. Уважь старика?

…Ну, спасибо! С меня…

– Саша, – обратился он к водителю, – давай, меня в банк. Сам с Павлом в магазин. Ему прикид надо сменить в дорогу. Погода там неизвестно какая. Куртку, чтоб спину закрывала, свитер или что там, с глухим воротом. На голову, на ноги что-нибудь тёплое. Постарайся уговорить его оставить в магазине эти жуткие кроссовки. Обуза лишняя, да и резина на ногах зимой… Страх и ужас – видеть это. А потом на склады. Чеки отдашь Павлу Николаевичу в отчёт.

Он опять взял телефон.

– Павел Николаевич! Задержись немного. Саша тебе сейчас молодого человека привезёт. Оформить его надо на работу. Всё как положено. Табельщице скажешь, чтоб сегодня проставила ему рабочий день с самого утра.

На Урал поедет Зотов. Парень – с ним напарником. Всё как положено: командировка, деньги под отчёт. Возьми на себя труд самому всё с отделом кадров решить.

…Зотов. Он знает об этом.

…Зотов пойдёт на Урал.

…Я не знаю кем. Они для чего там сидят? Им  что-то надо объяснять? Кем можно – тем пусть и примут.

…Найди где ему до отъезда поспать.

…Пацан сегодня с восьми утра на работе у тебя. С восьми! Не забудь!  Всё оформите задним числом. Сделаешь, позвони мне!

…Водитель Владимир Петрович – лет под сорок пять мужчина с огромными ладонями, долго смотрел на Павла, не отрывая взгляда.

– Племяш, значит! Я думал – они своих подальше держат от… от дел своих. Да, Бог судья им. Пойдём, с машиной познакомлю. Завтра в дорогу.

Огромная белая кабина возвышалась над площадкой.

– Ворон! Ворон зовут его, – водила, улыбаясь, кивнул на машину.

Пашка промолчал, разглядывая это великолепие.

– Почему не спрашиваешь, почему «Ворон»? – Владимир Петрович улыбнулся.

– Не знаю… Похож, очень, – Пашка пожал плечами и подошёл  к машине ближе.

– Похож? Он и есть! Только белый. А бывают такие? – водитель встал, опять внимательно  разглядывая Павла.

Тот повернулся, не отводя взгляда: – Бывают! Должны быть!

– Ну, ну… Вот и именно! Должны быть!

Забирайся в кабину, оглядись, принюхайся, а я скоро приду.

… – Не уснул тут? – Владимир Петрович вернулся через полчаса-час. –  Сейчас  фуру цеплять будем.

Зови меня… И так не хорошо, и так нехорошо. У меня старший сын чуть младше тебя. Надо бы попроще как-то…

Зови, как все, – Петрович. Назовёшь – дядя Володя – тоже не обижусь. Ну, а мне уж положено тебя – Павлом. Нет другого пути у меня. Ты свой хлеб ешь.

Да-а-а! Не каждому вот так дано бывает.

Что хуже? Что лучше? Не знаю! Не знаю!

Ладно, Паш, давай потихоньку… Времени у нас с тобой много!

Петрович, взявшись за подбородок,  смотрел  вверх, что-то вспоминая.

…Охранник разбудил Пашку: – Паша, вставай! Петрович приехал. Сейчас зайдёт. Кто его знает?.. На него ведь… как накатит… Вставай. Так лучше будет.

Пашка сел и стал надевать ботинки.

– Не спишь? Или не спал? – Петрович зашёл в «служебку».

– Спал, – Пашка, не разгибаясь, шнуровал ботинки.

– Эх!.. Как я спал молодым. Ничего так не любил, как поспать! А батя никогда не давал выспаться. Как чёрт в него вселялся, когда он  нас спящими видел.  Сам не спал и нам не давал. И сейчас не спит. Слышу: по дому ходит, что-то ворчит. Не выхожу специально…

Петрович присел на топчан.

– Не торопись – время есть. На окружной под пересменку попасть надо.

А там… Никуда не сворачивая. Нижний пройдёшь и совсем хорошо. Нижний этот!.. Вот уж позорище на всю страну.

Вот посмотришь… Как лбом у стены стоишь. И что туда, что обратно – в аккурат попадаешь на самую пробку. Не видят что ли? Или не смотрят?.. Чудны дела! До него ещё пятьсот километров, а уже… убил бы.

Моя ещё… Чай-то есть? – Петрович повернулся к охраннику, тот кивнул. – Налей напарнику.

…Моя ещё: «Не успел приехать и опять в дорогу…» И что? Ну, вот и что, что «опять в дорогу»?  Ладно бы лето было. А то на улице дубак и сиди дома…

Чудны дела!

…Гарна курточка-то! Ты посмотри: ведь могут когда захотят.

Петрович встал и подошёл к Павлу, разглядывая его куртку.

– Хороша! Вот ведь… а! А мои наденут чёрте что на себя. Задница торчит фигой. На голове…

Хороша. Мне самому надо бы такую...

Или капюшон напялят, голову опустят, согнутся крючком, руки под себя… Разве можно по сегодняшним дням в капюшоне ходить? Разве можно от жизни спрятаться? Разве в капюшоне отмахнёшься если чё? Так башку и прошибут сзади. Зато в капюшоне!.. Страусы - чесно слово!

...Надо и мне такую же… Где брал?

Пашка замялся.

– Выдали… Павел Николаевич… Саша, водитель Петра Николаевича знает где…

– Вот! Теперь спецуху дают, которая ветеранам и не снилась! Выдали! Твой Павел Николаевич, когда я пришёл, выдал мне кувалду и подвёл к стене… Там у забора стена была… И сказал: – К вечеру машина придёт за кирпичным боем.

…Под мышками  продухи бы надо…

– А есть! – Пашка поднял руку и показал на молнии.

– Вот! И продухи есть! А на штанах, выше колена, есть? – Петрович и охранник улыбались.

– Есть! – Пашка в растерянности повернул колено.

– Вот! И тут у него всё, как надо. И ботинки, как надо, и на штанах продухи.

Живи – не хочу.

…Ладно! Пои, браток, чаем напарника, нам в дорогу. Это вам – дармоедам, здесь штаны протирать, без разницы какие, с продухами, без, а нам работать надо.

Петрович подмигнул охраннику, улыбнулся и опять сел на топчан.

…Когда пересекли кольцевую, солнце уже лежало напротив на верхушках деревьев, слепя ярким светом.

Петрович в рубашке, расстегнутой до середины груди, с закатанными рукавами, спокойно следил за дорогой.

– Ещё немного и… Выйдем на прямую. Да, Нижний этот… – он покачал головой. – Вот сам посмотришь. Как пройдём Владимир, Вязники и тут на тебе – он… Посмотришь разницу.

Он замолчал, изредка бросая взгляд на Пашку, смотрящего на дорогу.

– Я вообще-то не очень люблю болтунов.  Сам стараюсь молчать. «Гремит лишь то, что пусто изнутри».

Но ты, прямо скажем – оратор.

Пашка улыбнулся и отвернулся к боковому окну.

– А я из-за тебя со всеми дома разругался. Ну, не со всеми… Батя, как был умнее всех, так и остался.