Через неделю Антонов уехал в Кирсанов. Город по-прежнему молчал, по улицам носился ветер, бродили вооруженные патрули.

К маю восемнадцатого года советская власть прочно укрепилась в Тамбове.

Булатов и многочисленные его сообщники из областного комитета эсеров исчезли. Это было на следующий день после закрытия второго губернского съезда Советов: на нем присутствовали делегаты уездных Советов и представители организаций большевистских и левоэсеровских. Съезд покончил с неразберихой и хаосом, царившими на Тамбовщине.

Тамбовская деревня полыхала революционным пожаром. С фронта возвращались солдаты, вырывали власть из рук эсеров, ставили свою, советскую. Тем временем борьба на фронтах обострялась и принимала угрожающий оборот. Немцы занимали Украину; подняли головы белые, кадеты, эсеры; в огне контрреволюционных восстаний горели Сибирь и окраины Руси, на север и Дальний Восток вторглись интервенты, сгущались тучи на западе, на юге собирались белогвардейские силы. Грозное кольцо замыкалось вокруг красной Москвы и пролетарского Питера. Казалось, нет у большевиков никаких надежд, чтобы удержаться.

То были дни, как писал Ленин, «необъятных трудностей».

Но «мы привыкли, — гремел ленинский голос на всю набаламученную Россию, — к необъятным трудностям… За что-нибудь прозвали нас враги наши «твердокаменными».

Только твердая и целеустремленная ленинская политика спасла революцию.

И снова громовым раскатом прозвучали слова Ленина:

— В крестовый поход за хлебом, крестовый поход против спекулянтов, против кулаков… Здесь перед нами такой бой за социализм, за который стоит отдать все силы и поставить все на карту, потому что это бой за социализм.

И в губернии, где был хлеб, пришли рабочие Питера, Москвы, Иваново-Вознесенска, Урала; пришли с оружием. Закрома тамбовских кулаков были полны хлеба, но отдавать его они не хотели. Они мечтали задушить голодом советскую власть, нашептывали соседям всякое про «коммуну», спускали зерно и муку за бесценок «своим» — подкупали бедноту, только бы не отдавать их городу, рабочим, большевикам…

И началась еще одна война — война за хлеб, против кулаков.

Жизнь в Кирсанове не идет — плетется. Город, каких сотни, особых происшествий сто лет не было, и власть сменилась без шума.

Тиха и спокойна жизнь уездной милиции: грязь в комнатах, на столах чернильницы без чернил, в шкафах — мусор, старые газеты, в камере — пьяненький несет какую-то ахинею.

Антонов прижился в Кирсанове: новая власть его не тронула, умел подладиться. Да и осторожен был. Помощниками у него сидели Токмаков и Ишин. Токмаков еще больше высох, череп совсем оголился, блестит, точно отполированный. В секретной части веселый краснощекий Иван Егорович Ишин — хоть и пьяница, а секреты умеет держать! Много секретов носит в своей удалой голове Иван Егорович!

Пустячок-секрет: куда делось оружие, что отобрали у чехословацкого эшелона, проходившего через Кирсанов? Отбирал у чехов оружие и обмундирование начальник уездной милиции Антонов вместе с большевиками. А увозили оружие из Кирсанова в лес по Вороне и Хопру люди, которых знал только Ишин.

Другой секрет: куда исчезали вагоны, что приходили из Москвы в Кирсанов со всяким добром для армии: фуфайками, сапогами, седлами, кожей?

Антонов всю уездную милицию на ноги ставил, сам неделями носился по уезду — искал украденное. Словно сгинуло!

Один Ишин знал тайные места в лесах и камышах, где хранилось пропавшее добро.

В начале июня восемнадцатого года в Кирсанов съехались волостные милиционеры. Вызвал их Антонов на совещание: уголовные банды нагло громили продовольственные отряды, нападали на комбедчиков. Утром делегаты разговаривали о бандах, а вечером, в тайных местах, — об эсеровских партийных делах. Утром сборище называлось совещанием, вечером — уездной конференцией партии эсеров.

Конференция работала четыре дня, делегатов подбирал Петр Токмаков. Он и в Кирсанове не сидел, колесил по уезду, по деревням, искал надежных людей.

Антонов с каждым делегатом говорил наедине, присматривался к ним, советовал дружить с мужиками, запасать оружие, патроны.

— Ждать осталось недолго, — говорил он, — готовьтесь.

И загадочно усмехался.

Июнь был тревожным.

Между Кирсановом и Тамбовом носились секретные курьеры и эмиссары подпольного комитета эсеров, оставленного в городе теми, кто предпочел удрать. Ночами они пробирались в дом Федорова-Горского или на одну из многочисленных конспиративных квартир, устроенных им, и вели тайные переговоры с офицерами.

И шли в Тамбов подводы, груженные сеном и дровами, а в сене и дровах лежали густо смазанные винтовки — Ишин выгребал свои склады.

Все это распределялось по надежным пунктам Федоровым-Горским. Антонов не скупился в расчетах с агентом центрального комитета эсеров.

Шестнадцатого июня вспыхнул мятеж среди вновь мобилизованных в Козлове. Семнадцатого утром восстали мобилизованные запасные в Тамбове. Они пришли из неурожайных и всегда нищих деревень севера губернии, где голод в том году свирепствовал, кося людей направо и налево, где отчаяние начинало овладевать человеческими душами. Голодные и раздраженные явились запасные и Тамбов, и здесь все было сделано, чтобы их раздражение превратить в возмущение: призванным в армию не приготовили помещений, «забыли» их накормить.

Злые на все и на вся, толпами бродили они по городу в поисках пристанища и куска хлеба… В уездном военкомате сидел начальником безусый мальчишка, окруженный сворой притаившихся эсеров, кадетов и царских офицеров, среди которых было немало открытых контриков.

А тем только того и надо было: вызвать возмущение у сотен людей, снова оторванных от домашних очагов, к которым они только что вернулись.

Среди разбушевавшихся толп немедленно появились те, кто частенько бывал в доме Федорова-Горского.

И вот склады оружия разбиты, оружие в руках восставших, они осаждают епархиальное училище, где сидят пленные немцы и венгры, объявившие себя защитниками советской власти.

Через десять минут их сопротивление сломлено, убитые и раненые насчитываются десятками, кровь бросается в головы мятежников.

Разгромлены военкоматы, осажден губернский исполком. Первый советский полк с боем отступает через Цну к лесу.

Проходит час-другой… Все кончено!

Генерал Богданович назначает сам себя начальником гарнизона «освобожденного от тиранов» Тамбова. Его помощник — поручик Кочаровский, один из эсеровских лидеров, оставленный в подполье. Вытаскивают бывшего губернского комиссара Временного правительства Шатова и ставят его во главе «гражданской власти».

Появляется прокламация «Комитета спасения родины и революции»:

«Переворот повсюду. Большевики в Москве и в других городах свергнуты!»

Колокола кафедрального собора звонят во всю мочь, архиепископ Кирилл служит благодарственный молебен. Обыватели ликуют. Профсоюзы, где главенствуют меньшевики, призывают население к осторожности.

Утром гражданская и военная власти начинают думать, как из мобилизованной толпы организовать «армию спасения». Но тут начинают поступать сообщения одно невероятнее другого: запасные посылают к такой-то матери эсеровских и кадетских говорунов и преспокойно расходятся по селам и деревням с винтовками и пулеметами. «Армия спасения» их вовсе не прельщает.

Генерал Богданович и Кочаровский не верят своим ушам. Увы, в Тамбове зловещая тишина. Не звонят колокола, не служат молебнов, а обыватели, почуяв, откуда ветер дует, забираются в свои берлоги.

Генерал вооружает гимназистов и кого попало. Ищут коммунистов, бьют тех, кого уже нашли. Солнечные лучи сверкают на золотых погонах — господа офицеры не вытерпели и приоделись с утра. Они еще на что-то надеются.

Посылают курьеров в Козлов, но… но и там тихо — проходивший на фронт отряд латышей подавил мятеж.