— Антонов-Овсеенко утверждает, что только военные меры против мятежников вызовут в крестьянстве еще большее озлобление. Я правильно понимаю ваши общие мысли, товарищ Немцов?

— Да, товарищ Ленин, — оживленно отвечал Немцов. — В первую голову нужны меры экономические.

— Во всем объеме они будут решены на Десятом съезде, — задумчиво молвил Владимир Ильич. Он прошелся по кабинету и говорил как бы про себя. — Вот видите, жизнь — великая и мудрая учительница. Мечтали в мелкокрестьянской стране из коммунизма военного сразу перескочить в коммунизм мирный… Не тут-то было. Потрудитесь, сказала нам жизнь, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете построить сначала прочные мостки к социализму. Что ж, мы привыкли бороться с трудностями, хотя порой они казались нам необъятными, научились еще одному искусству, необходимому в революции: гибкости, умению быстро и резко менять свою тактику, учитывая изменившиеся объективные причины, выбирая другой путь к цели, если прежний путь оказался нецелесообразным, невозможным… Всякое болтают наши други и недруги, советов — куча. Но от одного не уйти нам. Пролетарское государство должно стать осторожным, рачительным, умелым хозяином… Иначе оно мелкокрестьянскую страну не поставит на ноги. Иного пути перехода к коммунизму нет.

Казалось, Ленин просто раздумывал вслух, шагая по кабинету из угла в угол, привычным жестом заложив пальцы за проймы жилета. Мысли опережали его речь, говорил он быстро, и тогда картавинка, придававшая ленинскому говору особую прелесть, звучала явственней. Иногда он останавливался у стола и энергичным взмахом ладони подчеркивал какое-нибудь слово, порой стоял у окна, в которое лился сумрачный февральский свет.

Все слушали его с вниманием, достойным того, о чем говорил Ленин. Он ни разу не сбился, не потерял главную нить рассуждений.

Потом снова сел и, помолчав, сказал:

— Это общие замечания, но они имеют прямое отношение к тому, что делается в Тамбовской губернии. Крестьяне требуют личного интереса. Против этого не попрешь, иначе крестьяне снова поднимутся против нас. Но прежде всего они требуют отмены продразверстки. Тамбовские товарищи настаивают на немедленном нашем решении.

— Думается, — послышалась ровная, спокойная речь Калинина, — главное в том, чтобы мужик поверил в серьезность нашей новой экономической политики, и что она надолго. Это сразу оторвет от Антонова тысячи середняков.

— Правильно, правильно! — сказал Немцов.

— Да, конечно, — послышался чей-то резкий голос. — Разумеется, все это необходимо. Но без доброго удара не обойтись.

Ленин круто повернулся к тому, кто сказал это.

— Удара — по кому?

— По восставшим, разумеется, — прозвучал тот же надменный голос.

— Но в восстании замешаны тысячи обманутых Антоновым и обиженных нами людей. Их бить? И поднять еще тысячи против нас?

— И не только на Тамбовщине, — заметил Немцов, — но и в соседних хлебородных губерниях.

— Где Антонов тоже нашел зацепку, — вставил Калинин. — Знает, чем нас взять. Голод не тетка.

— На днях тамбовские и орловские товарищи, — теребя бородку, заговорил Ленин, — попробовали ударом топора в лоб прикончить Антонова. Что вышло? Конфуз. Кто благословил эту заранее обреченную на провал операцию? Вы, товарищ. — Это было сказано резко, с суровым взглядом в адрес того, кто предложил «бить по восставшим». — Вы и наш главком.

— Нет, так не годится, — продолжал Ленин. — Без удара не обойтись, разумеется, но направить его надо в военную и политическую силу антоновщины — в кулака. Те, кто вовлечен в эсеро-кулацкий мятеж силой обстоятельств, — а в них повинны и мы, — тех удар коснуться не должен. — Это прозвучало тоже сурово и четко. — Теперь о просьбе тамбовских товарищей… Тщательно ли продуман вопрос о досрочном снятии продразверстки с Тамбовской губернии? Как это отразится на нашем хлебном балансе?

Кто-то из работников Совета труда и обороны доложил, что, конечно, эта мера создаст добавочные трудности в снабжении городов хлебом, но политический эффект ее неоспорим.

— Хорошо. Политбюро принципиально дало согласно на этот шаг, — сказал Ленин, выслушав специалиста. — Будем считать, что вопрос решен.

Послышался гул одобрения.

Ленин взял лист бумаги, быстро исписал его, передал Немцову.

— Прошу вас, передайте эту телеграмму секретарю, пусть срочно пошлют в Тамбов. И пригласите, пожалуйста, крестьян, они, вероятно, заждались. Вы свободны, товарищи, спасибо. Товарищ Каменев, прошу вас задержаться.

Вызванные Лениным ушли. Владимир Ильич жестом пригласил Калинина присесть рядом и обратился к Каменеву:

— Так что там получилось с этой операцией Орловского округа?

Каменев коротко рассказал, как было дело.

Ленин пожал плечами.

— Удивительно! И с чьей это легкой руки появилось у нас эдакое расейское бахвальство?

Каменев кивал головой и нервно кусал седые усы.

— А теперь оказалось, — сердито проворчал Ленин, — что без вмешательства центральной власти к Антонову ни с какого бока не подобраться. Теперь оказалось, что и мужиков надо отворачивать от Антонова чрезвычайными мерами. Хорошо, — успокоившись, обратился он к главкому. — Что же дальше?

— План решительных военных действий против антоновщины в общих чертах готов, Владимир Ильич. Антонов-Овсеенко и местные товарищи одобряют его кое с какими поправками частного характера.

— У вас с собой план?

— Так точно. — Каменев, густо откашлявшись, вынул из объемистого портфеля пачку бумаг. — Вот здесь изложены главные идеи операции. Начать ее можно будет не раньше мая. В этом документе указан состав частей и количество боевого снаряжения, которое придется отправить в Тамбов.

Ленин начал читать бумаги, передавая прочитанное Калинину.

Немцов вошел с крестьянами. Ленин, оторвавшись от бумаг, с любопытством оглядел их, извинился, сказал, что через несколько минут будет свободен, и снова занялся бумагами.

— А нас иногда кормили просто баснями! — рассерженно воскликнул он, прочитав одну из бумаг. — Хорошенькая банда, против которой надо посылать сорокатысячную армию с аэропланами, броневиками, бронепоездами и ставить во главе ее наших лучших командиров.

Калинин рассмеялся. Потом снова углубился в чтение.

Крестьяне оглядывали кабинет, шумно вздыхали. К ним подошел Калинин, поздоровался со всеми. Фрол Петрович, выставив корявую ладонь лопаточкой, потряс руку Калинина и справился:

— Это не ты ли в верхних старостах ходишь?

— Да вот, пришлось.

— Ты уж нас в обиду не дай.

— Как можно!

— Сам-то из каких будешь?

— Из тверских.

— Хозяйство имеешь?

— Да, есть. Летом выезжаю туда, помогаю старикам.

— Вот это дельно. Мать-отца забывать негоже. — Фрол Петрович проникался все большим уважением к этому человеку в простой одежде, в очках, с бородкой, с глазами чисто мужицкими: в них и ума палата и хитрости не занимать стать.

— А скажи-ка, — шепнул он, — не тот ли вот Ленин? — Фрол Петрович показал на главкома Каменева.

— Да нет, дед, — посмеялся Калинин. — Вон тот.

— Росточком невелик, — с сомнением проворчал Фрол Петрович, — а лбище огромадное. Н-да… Председатель всея России, поди, тысячи загребает, а пинжачок так себе, немудрящий.

— И локотки светятся. — Андрей Андреевич покачал головой.

— Какие там тысячи! — отмахнулся Калинин. — Получает жалованье, как и все мы. Хотели ему надбавку сделать, так он того, кто подписал приказ, чуть не запилил. А уж выговор ему закатил — век будет помнить.

— Скажи! Строг оченно, поди? — спросил кто-то из мужиков.

— Это смотря к кому.

Ленин кончил читать бумаги, вернул их Каменеву, попрощался с ним.

— Идите. План будет предметом серьезного обсуждения в Политбюро и в Совнаркоме. Прошу держать меня в курсе всех ваших начинаний. И поменьше победоносных реляций. Читать тошно, да и не буду верить.

Каменев вышел, Ленин подошел к мужикам, вежливо потряс руки.