Джон Уэйд на следующее утро спал допоздна, спал каким-то дерганым электрическим сном. Пока встал, пока принял душ, пока добрался до кухни, было уже почти двенадцать. Еще не до конца проснувшись, сварил кофе, сделал себе яичницу из трех яиц и вынес завтрак на веранду. Еще один ослепительный день: неподвижные облака цвета слоновой кости на ярко-голубом небе. Он сидел на ступеньке и ел яичницу. В мозгу с еле слышным шорохом доматывались последние волоконца сна.

Вдруг он встрепенулся, повернул голову назад.

– Кэт, где ты там? – позвал он.

Подождал ответа. Потом уже громко крикнул:

– Кэт!

Еще подождал и заорал во всю глотку:

– Кэт, слышишь, ну подойди же сюда!

Вернулся в дом, вымыл тарелку и налил себе еще кофе. Подумал: через полчасика, наверно, появится. Просто вышла пройтись. По утрам она любила гулять вдоль береговой линии или по одной из тропок, ведущих к пожарной башне.

Подождал с полчаса – ну час максимум.

Надо, решил он, устроить генеральную уборку. Повсюду чувствовался неприятный запах растительной гнили, и для начала следовало разделаться с ночным безобразием. Привести в порядок дом; потом подумать, как наладить жизнь. Уэйд придал этой идее форму четкого решения. С завтрашнего утра вставать спозаранку. Несколько миль бегом перед завтраком – растрясти жирок, привести в норму одрябшие за избирательную кампанию мышцы. И со всей прочей ерундой начать разбираться. Посмотреть, что ему светит на будущее. Сегодня же они с Кэти сядут и попробуют что-то для себя решить; главное – конечно, чековая книжка, то есть найти какую-никакую работу. Сделать несколько звонков, поэксплуатировать людскую жалость.

Собраться, подумал он. Начать немедленно.

Двигаясь быстро и энергично, Уэйд разыскал пластиковый мешок для мусора, прошел в гостиную и сгреб в него останки комнатных растений. Вышел с мешком на улицу и кинул его в один из баков позади дома. Кэти, конечно же, видела утром, что он натворил, и ему придется держать нелегкую оборону. Он скажет, есть смягчающие обстоятельства. А что, разве нет их? Поганая была ночь, бывает, что поделаешь; он попросит прощения, а потом докажет ей, что уже взял себя в руки. Надежный человек, гражданин. Стойкий и мужественный.

Эти мысли его еще подзарядили.

Он загрузил и включил стиральную машину, прошелся шваброй по кухонному полу. Уже совсем другое самочувствие. Вопрос силы воли. Час с лишним разбирал почту – кое-что откладывал, остальное в корзину. Аккуратность превыше всего. Просмотрел банковские отчеты, сделал двадцать приседаний, загрузил еще раз стиральную машину, потом несколько минут бесцельно ходил по комнатам. Дом казался странно пустым. В спальне у изножья постели ровно лежали на полу шлепанцы Кэти; у двери на крючке висел ее голубой халат. В воздухе стоял слабый запах нашатыря. Осторожно, не притрагиваясь ни к чему, он прошел по коридору в ванную; там увидел зубную щетку Кэти, стоящую щетиной вверх в баночке из-под джема. Из крана капала вода. Он прикрутил его. Прислушался; потом вернулся в кухню.

Было полвторого, чуть больше. По углам, на периферии уже начали густеть тени.

Уэйд налил себе водки с тоником и подошел к кухонному окну. Вяло, без особой тревоги, стал думать, что же ее так задержало. Может, злится. Цветы ему, конечно, даром не пройдут, особенно в свете прочих обстоятельств; долгим отсутствием она дает ему это понять. Небольшое семейное наказание – чтобы поразмыслил над делом рук своих.

Ни в коем случае, рассудил он, не отступать от задуманного. Для начала набросать несколько списков. Первый – что нужно для самосовершенствования; дальше список доходов и расходов, список юридических фирм, где может потребоваться сотрудник, не претендующий на высокую ставку. Налил себе еще стакан, сел с карандашом и бумагой и отдался течению мысли, бодро составляя подробный список всех замечательных списков, которые у него будут.

От выпитого нервы пустились в пляс.

Побоку нервы. Все внимание – спискам.

В четыре он сложил выстиранную одежду, прошел по дому, вытер пыль, куда упал взгляд. Уже быстро холодало. Беспокойный, чуть отуманенный алкоголем по краям сознания, он налил себе еще и сел со стаканом на диван в гостиной. Там, как в операционной, все еще попахивало нашатырем; память словно куда-то дернуло – мгновенно, таинственно – и отпустило. Что-то в связи с ночными делами. Антисептика и запахи джунглей.

Он перевел дыхание и откинулся на спинку дивана.

Мало-помалу на него снизошел приятный покой – химия, ее работа, – и на довольно долгое время он позволил себе забыться: ни списков, ни будущего, просто полет, скольжение над пустотой.

А потом в полусне Джону Уэйду почудилось какое-то дуновение в комнате. Словно легкий сквозняк, как если бы окно забыли закрыть, движение настолько неуловимое, что оно будет и помниться, и не помниться ему позже. Скорее всего, просто мозговые фокусы; но он не мог отделаться от ощущения пальцев Кэти, коснувшихся его век. Он кожей, явственно это чувствовал. В ушах стоял звук ее шагов. Он слышал тихий голос, который мог быть только ее голосом. «Глупо так, – сказала она, – ты попытал бы меня», а потом пугающая тишина, перепад температуры, едва заметное ослабление магнитного поля между двумя человеческими телами.

В шесть часов Джон Уэйд надел куртку, подкрепил себя добрым глотком спиртного и спустился к причалу. Было чуть ли не по-зимнему холодно. Поднялся ветер, погнал по озеру волны с белыми бурунчиками; лес на западе уже потемнел, как старое золото.

Совершенно необходимо, думал Уэйд, ни на шаг не отступать от здравого смысла. Нет никаких причин волноваться. Вариантов – масса. Он посмотрел на юг, в сторону пожарной башни; затем на бурунчики; затем на шелковистую подсвеченную небесную синь. Уже проглянули первые звезды. Через полчаса будет по-настоящему темно.

Постоял, вглядываясь в сумерки, стараясь привести мысли в порядок.

– Так, ладно, – сказал он.

В животе что-то задергалось. Нет, неладно – он это знал.

Повернулся, решительно пошел в дом, отыскал фонарик и двинулся по грунтовой дороге к пожарной башне. Чувствовал себя ненадежно, плыл и проскальзывал.

В голове сменялись картины бедствий. Неудачное падение. Разрыв связки, перелом. У Кэти, конечно, есть голова на плечах, но она ни черта не знает про эту глушь. Горожанка до мозга костей. У них даже шутка такая была: она, мол, без ума от природы, но не понимает, зачем ее устроили под открытым небом. Кэти вся состояла из противоположностей. Одно с другим никак не сходилось. Она любила утренние прогулки, уединение и свежий воздух, но даже в эти минуты природа была для нее чем-то вроде торгового центра с деревьями в кадках и высоченной стеклянной крышей.

И как бы это не обернулось бедой.

Он шел быстро, порой припускал бегом, понимая, что очень скоро настанет кромешная тьма.

Минут через десять дорога повернула на запад и нырнула в неглубокую лощину. Влево ответвлялась лесная тропа к пожарной башне. Уэйд остановился, включил фонарик, стал вглядываться в высокую траву и густой кустарник. Попробовал пройти немного по тропе, светя себе фонариком. А что, тянет, подумал он. Смело вперед, к башне. Да нет, какой из него следопыт. Тропа уходила в мрачные заросли, густые и спутанные, и на расстоянии нескольких шагов терялась в них совсем. Ничто не существовало отдельно, все смешивалось со всем прочим – деревья, кусты, небо, – и уже он почти заблудился.

Он вернулся на дорогу, выключил фонарик. Ему показалось, он слышит знакомое дыхание, близкое и отдаленное в одно и то же время.

– Кэт? – позвал он.

Внимательно вслушался, покачал головой.

В этот вот миг, рассудил он, она уже дома. И без всяких вероятностей. Наверняка.

Мысль его успокоила. Для очистки совести он прошел по дороге еще с четверть мили, время от времени кидая пятно желтого света в чащу по одну или другую сторону. У старого железного моста через ручей Тайн-Крик он остановился и дважды выкрикнул ее имя – сначала не в полную силу, потом громче, – но ничего не услышал, кроме близко-далекого дыхания во тьме.