15 сентября

У осажденных явно скудеют силы. Теперь зеленожелтые самолеты сбрасывают на парашютах не ледяные глыбы, а медикаменты и съестные припасы, которые большей частью попадают на наши позиции.

16 сентября

Винт, соединяющий обе половины «клещей», заново подмазан и подкручен. Теперь, когда мы получили подкрепление, они плотно сомкнулись, не оставив зазора. Численность наших войск выросла вдвое. Около десяти тысяч хорошо вооруженных солдат и офицеров затягивают петлю на горле полумертвого бастиона, но он живуч, как кошка. Порою чудится, что перед нами обезумевший от голода и жажды ягуар. Он сидит на задних лапах и зализывает раны. Лес вокруг него объят пожаром, а он спрятался в нем невидимкой, готовясь к решающему прыжку. Сейчас он единым духом перемахнет через расставленные нами капканы и даст выход яростному опьянению, которое подчас помогает этим хищникам вырваться из тисков смерти.

Командование отдало приказ атаковать крепость с тыла. С началом этой решающей операции придут в движение все наши растянувшиеся с севера на юг части, которые станут понемногу сжимать концентрические кольца, словно анаконда, обвившая свою жертву.

Батальон под моим командованием направляется на левый фланг; нам поручено захватить дорогу на Юхру, находящуюся во власти Корралеса, и выставить патрули в малоизвестном секторе около форта Арсе, чтобы предотвратить возможное просачивание противника в этот район. Приказ отдан устно и сформулирован не очень четко. Насколько я понял, передо мною поставлены совершенно разные задачи, для выполнения которых у меня явно недостает сил. Посылаю адъютанта, пусть дадут приказ в письменном виде. Батальон — игрушка, которой забавляется каждый сумасброд. То его отводят в резерв, то выдвигают в боевой эшелон. Сегодня ему поручают убирать мусор, а завтра — стирать белье.

17 сентября

Конца битвы за Бокерон даже не предвидится. Отбита еще одна атака. Да, крепкий орешек эта крепость.

Напрасны все перистальтические конвульсии наших линий. Орешек не расколоть и не проглотить. Есть что-то колдовское в неистовой и слепой одержимости, с которой горстка незримых, засевших в лесу защитников крепости сопротивляется нам. Мы ведем борьбу с призраками, наделенными неиссякаемой роковой силой, силой обреченности, которая может побороть усталость, отчаяние, предсмертную агонию.

Помню, в детстве отец велел мне прикончить кошку, покрытую лишаями. Преодолев отвращение, я засунул ее в мешок и принялся вслепую наносить удары ножом, пока не онемела рука. Каково же было мое изумление, когда из развязавшегося мешка выскочила израненная кошка и с душераздирающим воем, от которого сжалось мое сердце, стала кататься передо мной.

18 сентября

Шли всю ночь. Было очень тяжело. На рассвете наткнулись на вражеский отряд, который, очевидно, хотел пробиться к Бокерону. После короткой стычки неприятель предпочел отступить, оставив в качестве трофеев нескольких убитых да издыхающую ослицу.

Мы опять оказались на грани катастрофы: авангардная рота, атакованная с фланга, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство, грозя увлечь за собой остальные подразделения. К счастью, боливийцы отступили, и мы снова быстро построились в колонну, хотя минуту назад были на краю гибели. Потеряли пятерых, в том числе и командира этой роты. Принять ее я приказал своему адъютанту. Вчера ночью наши дозоры напоролись на засаду противника и погибли. Их перестреляли трассирующими пулями. Мы сильно приуныли и, обескураженные неудачей, были вынуждены избрать новое направление. Так мы забрели в какое-то ущелье, но что эго было за место — никто не имел ни малейшего понятия.

В самой чащобе среди низкорослых деревьев и на редкость густого колючего кустарника ущелье перерезала свежепроложенная тропа. Мы думали, что это и есть одна из дорог, связывающих Арсе и Платанильос. Где-то вдали на северо-востоке бухала артиллерия. Я стал прикидывать: мы, очевидно, километрах в двадцати от Бокерона. Решил хотя бы на время окопаться здесь; по-моему, дорога явно имеет оперативное значение.

Выслали две группы. Одна ведет разведку в направлении Юхры, другая должна пробиться к командному пункту армии. Пусть нам дадут указания и обеспечат водой. Главное — обеспечат водой, если предстоит тут задержаться.

Сумятица и неразбериха понемногу улеглись. Я приказал похоронить убитых: и своих и боливийцев. Вырыли ножами братскую могилу. На наше счастье, грунт оказался песчаный, с прожилками кристаллической соли, которая в отблесках костров сверкает, как иней. Павшие солдаты оставили нам полупорожние фляжки; из этих скудных запасов мы смогли выделить раненым по глотку воды. Остальным же после двух дней строжайшего поста пришлось довольствоваться куском «жаркого», приготовленного из дохлой ослицы.

19 сентября

Посланные нами группы пока что не вернулись. Снова собрал офицеров на совещание. Разговаривали долго, наконец принимаем решение: будет вода или нет, — батальону окапываться на этом клочке испепеленной земли. Один офицер что-то хрипло промямлил о служении отечеству, выкатив мутные глаза, в которых, правда, уже не было прежнего энтузиазма.

Осмотрев местность, мы укрепили ущелье с обеих сторон, превратив его в довольно надежный опорный пункт. На флангах оборудовали пулеметные гнезда, каждый солдат вырыл себе окоп. Наши позиции прикрыты постами боевого охранения и передовыми наблюдательными пунктами. На флангах мы соорудили «загоны» для захвата пленных. Но если учесть, какая опасность нависла над нами, — все принятые меры предосторожности смехотворны и бессмысленны.

Неподалеку от ущелья лес внезапно как бы проваливается в котловину, засыпанную наносной землей: когда-то здесь, очевидно, была река или озеро, которое потом высохло, не знаю уж, в какую геологическую эпоху. По его дну мы наверняка проходили вчера ночью. Из белесого песчаного лона выступает край большого камня. Он похож на гриб, а цветом напоминает тронутую патиной бронзу, которая поглощает свет. Очевидно, поэтому он и не блестит. В этом районе Чако совсем нет камней. Должно быть, перед нами аэролит.

20 сентября

Батальон окопался в этой доисторической яме. Результаты не замедлили сказаться: трое раненых скончались. Теперь я толком не знаю, сколько у меня осталось людей и каковы наши потери. Но они, видимо, не уменьшаются. Мы просто делаем очередной шаг на пути к гибели. Во всяком случае, нами по-прежнему владеет отчаяние.

У подножия бутылочного дерева, позади пулеметного гнезда для меня соорудили укрытие. Сидя в окопе, я не без удовольствия созерцаю открывающийся взору пыльный амфитеатр, где разыгрывают трагедию худосочные, почти голые герои, у которых уже кости торчат. Все очень постарели, все в рубцах, шрамах, обсыпаны шелушащейся паршой. Нагие ветви отбрасывают на них сетчатую тень, и люди кажутся призрачными марионетками; они, словно пьяные, топчутся на одном месте, хотя представление давно окончено. Когда я окидываю взглядом позиции, я не узнаю своих солдат. Обожженные солнцем пергаментные лица не отличить друг от друга: они перекошены, облеплены струпьями, глаза под лохматым навесом бровей обезображены катарактой пыли.

Где-то на севере рвутся бомбы, содрогается земля. Канонада час от часу все глуше и глуше, словно это прокатывается гром перед надвигающейся грозой, которая так и не разразится. О высланных группах— ни слуху ни духу. Мы отправили еще одну, дав ей задание любой ценой привести подкрепление. Трое солдат с сержантом, еле волоча ноги, двинулись в путь. Я снял с руки компас, хотел отдать им. Но, как назло, стрелка застряла и ни с места — то ли она размагнитилась, то ли, наоборот, ее удерживала какая-то таинственная сила. Пусть ориентируются на канонаду.

Если я не ошибаюсь, Леон Пинело[66] в своей книжке утверждает и даже доказывает, что земной рай был расположен в этих краях, в самом центре Нового Света, в сердце Колумбова материка. Пинело называет это место «истинным, доподлинным, зримым» и уверяет, что именно здесь был сотворен первый человек. Стало быть, какие-то из этих деревьев можно спокойно счесть древом жизни и древом познания. Не исключено также, что в озере Исла-Пои купались Адам и Ева, озирая сияющими глазами чудеса первого сада. И если космограф и теолог Пинело прав, то перед нами пепелище Эдема, обращенного в прах карающим господом, и теперь по нему блуждают потомки Каина, напялив на себя разноцветную военную форму. А библейская глина, из которой сотворен человек, снова превращается в прах.