— Конечно, а как же иначе.

Легкость, с которой сержант добыл из стены велосипед — причем такой велосипед, который стоил больших денег, — направила мои мысли по определенному руслу. От всего того, что я увидел, от всей этой абсурдности и невозможности мои нервозность и напуганность в значительной мере ослабли и во мне вдруг пробудился интерес к реализации потенциальных коммерческих возможностей вечности.

— Значит, так, — проговорил я медленно, — я бы хотел увидеть вот что: чтобы вы открыли какую-нибудь дверцу и вытащили оттуда брусок чистого золота весом в... в... полтонны!

Сержант добродушно усмехнулся и пожал плечами.

— Но это невозможно, это совершенно нерезонное, неразумное, неумеренное требование, — спокойно сказал он и тут же добавил, позаимствовав слова из юридического лексикона. — Это сутяжническое вымогательство, выходящее за пределы законных притязаний.

Я испытал острое и горькое разочарование и огорчение.

— Но вы же сами сказали — все что угодно! — вскричал я.

— Да, дружище, — подтвердил сержант. — Однако в рамках разумного, ведь всему есть предел и граница.

— Но это очень досадно, — пробормотал я.

— Делу можно помочь, — нерешительно вмешался МакПатрульскин. — Если не будет возражений в отношении оказания помощи сержанту в деле вынимания этого бруска, то...

— Что? — возбужденно воскликнул я. — Это единственное затруднение?

— Конечно. Полтонны! Я вам не ломовая лошадь! — сказал сержант с непритворным достоинством. — Однако, если мы все вместе...

— Да, да, все вместе мы поднимем! — в радостном возбуждении чуть ли не завопил я.

Тут же были нажаты какие-то кнопки, поверчены какие-то ручки, раскрылась дверца — и в стенной нише перед нами предстал брусок золота в очень хорошо сделанном деревянном ящике. Этот ящик с золотом был вытащен с большим напряжением всех сил и поставлен на пол.

— Золото — вещь самая заурядная, и ничего в нем интересного нет, смотри не смотри, все равно ничего примечательного не высмотришь, — степенно заявил сержант. — Вы лучше попросите МакПатрульскина показать вам что-либо такое особо доверительно-конфиденциальное, нечто стоящее над обычной исключительностью. Нечто такое, что требует для рассмотрения увеличительное стекло, без него смотришь — одно, глядишь в стекло — нечто совсем другое.

Мой взгляд переместился с лица Отвагсона, с губ которого текли объяснения, на здоровенный брусок золота, о котором я не забывал ни на мгновение.

— Ну хорошо, я хотел бы увидеть, — произнес я медленно и осторожно, — я хотел бы вот сейчас увидеть... пятьдесят кубиков чистого золота, каждый весом в полкилограмма.

Подобострастной походочкой, как вышколенный официант, МакПатрульскин, послушно направился к стене, потыкал в кнопки и повертел ручки, открыл дверцу и вытащил из открывшейся ниши все, что я хотел видеть, а потом, не говоря ни слова, аккуратно выстроил на полу из золотых кубиков какое-то сооружение. Сержант тем временем незаметно отошел в сторонку, стал всматриваться в какие-то циферблаты и счетчики и снимать показания. А мозги мои работали быстро и холодно-расчетливо: я заказал бутылку виски, драгоценные камни общей стоимостью в двести тысяч фунтов стерлингов, бананы, очень дорогую авторучку, писчую бумагу и, наконец, костюм из сержа с голубой подкладкой. Когда все это было аккуратно выложено передо мною на полу, я вспомнил о некоторых своих упущениях и заказал высококачественное нижнее белье, ботинки, ценные бумаги, бумажные деньги и коробок спичек. Выполняя мои заказы, МакПатрульскин обливался потом — ведь ему постоянно приходилось открывать тяжелые дверцы. Он пожаловался на духоту и выпил имбирного пива. Сержант медленно вертел какое-то пощелкивающее колесико.

— Ну, теперь, наверное, хватит, — нетвердым голосом произнес я.

Подошел сержант и глянул на кучу всего этого барахла.

— Господи, спаси нас и помилуй, — пробормотал он.

— Я возьму все это с собой, — объявил я.

Сержант и МакПатрульскин обменялись непонятными мне и не предназначавшимися мне взглядами. И загадочно улыбнулись.

— В таком случае вам понадобится большой и крепкий мешок, — вежливо подсказал сержант.

Сказав это, он тут же направился к очередной дверце в стене и раздобыл великолепную сумку из свиной кожи, которая в магазине стоила бы бешеных денег. Сумка была очень прочная и просторная, и я упрятал в нее все, что заказывал, за исключением большого бруска золота.

МакПатрульскин загасил сигарету об стену, ту сигарету, которая горела не менее получаса, однако оставалась все той же длины. Я невольно глянул на свою, о которой давно позабыл, но которую не выпускал из пальцев, — она дымила, также ничуть не уменьшаясь в размерах. Аккуратно загасив сигарету, я спрятал ее в карман. Уже закрывая сумку, вспомнил еще кое о чем. Распрямившись, я обратился к полицейским, которые смотрели на меня с каким-то странным интересом.

— Я вспомнил, что мне понадобится еще одна вещь, — заявил я теперь уже вполне уверенно. — Мне нужно какое-нибудь оружие небольшого размера, но эффективное, чтоб оно легко помещалось в кармане, но при этом могло бы, если надо, уничтожить всякого, кто попытался бы отнять у меня жизнь. А если на меня нападет десяток человек, то чтоб и десяток уничтожить, а если надо — то и миллион.

Не говоря ни слова, сержант принес мне небольшой черный предмет, похожий на электрический фонарик.

— В этой штуке, — пояснил он, — упрятано столько силы, что она превратит любого человека — или сколько угодно людей сразу — в серый порошок. Стоит только нажать вот эту кнопку — и все. А если вам не нравится серый порошок, можно подстроить так, что она будет превращать людей в фиолетовый порошок, в желтый — в общем, в порошок любого цвета. Скажите мне, какой цвет вам больше всего нравится, и мы тут же настроим эту штуку соответственно. Бархатно-цветный цвет подойдет?

— Вполне подойдет и серый, — быстро проговорил я.

Получив из рук сержанта это смертоубийственное оружие, я упрятал его в сумку, застегнул ее, распрямился во весь рост и сказал:

— Ну, теперь пора и домой.

Я постарался придать своему голосу непринужденность и прятал глаза, чтобы не смотреть в лицо полицейским. К моему великому удивлению, они с готовностью согласились, и мы потопали по металлическим плитам полов бесконечных коридоров. Я тащил свою тяжеленную сумку, а полицейские вели тихую беседу о показаниях приборов. Я был очень доволен тем, как прошел этот день. Можно сказать, я был даже очень доволен. Я ощущал в себе приятные перемены, во мне было полно новых сил, и мой дух воспрянул.

— А как эта смертоносная штука работает? — спросил я вежливым тоном, надеясь для создания дружественной атмосферы переключить беседу на себя.

— В ней есть геликоидальные зубчатые колесики, то бишь косозубые колеса, — сообщил сержант полезные сведения.

— А что, вы разве проводов не заметили? — с удивлением воззрился на меня МакПатрульскин.

— Важность угля не может не вызывать удивления, — продолжал говорить сержант. — Очень важно удерживать показания по лучу на низком уровне, чем ниже, тем лучше, а если ведущая отметка ведет себя спокойно, то считайте, что дела идут хорошо. Ну а если луч пойдет вверх? Тогда и рычаг не поможет. Если вовремя не подложить угля, луч — фьюить! — рванет вверх, а это уже чревато серьезным взрывом.

— Низкая отметка — небольшое падение, — четко проговорил МакПатрульскин так, словно изрек мудрую пословицу.

— Но главное во всем этом — ежедневно снимать показания, — вел дальше свою речь сержант. — Не забывай ежедневно снимать показания, и совесть твоя будет чиста, как чистая рубашка, надеваемая в воскресное утро. Я твердо стою на ежедневном снятии показаний. Я, знаете ли, непоколебимый сторонник ежедневного снятия показаний.

— Кстати, а удалось ли мне посмотреть тут у вас все самое интересное? — светским тоном спросил я.

При этих моих словах полицейские глянули друг на друга так, словно мои слова их очень позабавили, и прыснули со смеху. Раскаты их смеха катились по коридору, а потом, более слабым, но все же достаточно громким эхом прикатывали назад к нам.