Все комментаторы де Селби, не исключая даже доверчивого Крауса (см. его «De Selbys Leben»/«Жизнь де Селби»), относятся к теориям и изысканиям де Селби, связанным с рассмотрением природы ночи и сна, с весьма значительной осторожностью. И это не удивительно, если вспомнить высказывания де Селби, считавшего, что: а) темнота наступает вследствие периодического накопления «черного воздуха», т.е. затемнения атмосферы в результате попадания в нее мельчайших частиц, слишком мелких, чтобы видеть их невооруженным глазом, выбрасываемых в атмосферу во время извержений вулканов, а также появляющихся от загрязнения атмосферы, происходящего при «вызывающей сожаление» производственной деятельности, связанной с углем, смолой, растительными красителями; б) сон — это очень быстрое чередование обмороков, вызываемых частичной асфиксией, происходящих вследствие состояния атмосферы, описанного в пункте «а». Люкротт, как всегда, выдвигает свою слишком все упрощающую теорию «подделки», к которой он прибегает для разъяснения очередного затруднения, указывая на определенные синтаксические конструкции, нехарактерные для де Селби, встречающиеся в первой части третьего подраздела prosecanto «Счастливых часов». Однако Люкротт не находит никакой подделки в родомонтаде (родомонтада — книжное слово, обозначающее «хвастливое, бахвальное заявление» — прим. пер.), обнаруживаемой в «Атласе для широкого круга читателей» и подрывающей авторитет серьезного ученого, родомонтаде, в которой де Селби мечет громы и молнии по поводу «антисанитарных условий, наступающих повсеместно после шести часов» и делает свою знаменитую gaffe (промашку), заявляя, что «смерть — это всего лишь остановка сердца, наступающая в результате накопления вредных напряжений, производимых на протяжении всей жизни огромным количеством всякого рода припадков и обмороков». Бассетт (в «Lux Mundi») пытается, на основе длительных разыскании, установить время написания этих пассажей и показывает, что де Селби был hors de combat («небоеспособен» — прим. пер.) в результате приступа длительное время мучившей его дисфункции желчного пузыря; делается предположение, что особенно сильное обострение произошло как раз незадолго до написания этих пассажей. Трудно отмахнуться от огромных и тщательно составленных Бассеттом таблиц дат и подкрепляющих их соответствующих вырезок из газет тех времен, где идет речь о не названном по имени «пожилом человеке», которого с улицы заносили в чужие дома после того, как с ним случались приступы и припадки. Для тех же, кто хочет сам составить свое собственное личное мнение о ценности замечаний обоих исследователей, было бы полезным обращение к работе Хендерсона «Люкротт и Бассетт». Хотя в целом Краус не имеет строго научного подхода и является весьма ненадежным исследователем, с его изложением именно этого вопроса стоит ознакомиться («Leben», с. 17-37).

При изучении творческого наследия де Селби невероятно трудно выявить процесс вызревания той или иной идеи, определить, что именно дало ей толчок, и найти веские опровержения его необычным и любопытным заключениям. С этим же затруднением мы встречаемся и в данном случае. «Извержения вулканов», которые мы можем — для удобства — сравнить с инфравизуальными излучениями таких веществ, как радий, обычно происходят, утверждает де Селби, «вечером» и провоцируются выбросами дыма и промышленных отходов в атмосферу, имеющими место «днем»; в «определенных местах», которые, за неимением лучшего термина, можно называть просто «темными местами», происходит интенсификация этих процессов. Одна из трудностей анализа идей и теорий де Селби заключается в отсутствии у него четкой терминологии. «Темное место» становится «темным» просто потому, что в нем «порождается» темнота, а «вечер» — это просто то время суток, когда темнеет вследствие того, что «день вырождается» в результате воздействия на него «темных частиц», выбрасываемых в атмосферу в период «вулканической деятельности». Де Селби и не пытается пояснить, почему такое место, как погреб, является «темным местом»; не дает он разъяснений и по поводу того, как атмосферные, физические и прочие условия складываются на огромных пространствах таким образом, чтобы создать «эффект ночи», а ведь от этого зависит подтверждение или развенчивание его теории. Бассетт не без ехидства замечает: единственной соломинкой, которую де Селби протягивает тонущему читателю, является утверждение, что «черный воздух» есть крайне легковоспламеняющаяся субстанция, невероятно огромные массы которой в мгновение «съедаются» даже самым крошечным огоньком, даже электрическим свечением в вакууме, изолированном от окружающей среды. «Это, — пишет Бассетт, — по всей видимости, предлагается как попытка спасти всю теорию, которой может быть нанесен тяжелейший удар простым зажиганием спички, и может быть принято как свидетельство того, что великий ум де Селби давал сбои».

Существенным обстоятельством в данном случае является отсутствие какого бы то ни было серьезного и письменно зафиксированного свидетельства о проведении экспериментов, с помощью которых де Селби в других случаях всегда стремился обосновать свои теории. Надо признать, что Краус (см. ниже) дает сорокастраничное описание некоторых экспериментов, в основном связанных с попытками упрятать определенное количество «ночи» в каких-нибудь сосудах; упоминается также о бесконечных сидениях в закрытых на задвижку ванных комнатах, в которых все источники света были тщательно заглушены и из которых был постоянно слышен громкий стук молотка. Он поясняет, что попытки поместить определенные количества «субстанции ночи» в сосуды проводились в основном с использованием «по вполне понятным причинам» бутылок, сделанных из черного стекла. Указывается, что использовались также непрозрачные фарфоровые банки, притом «с некоторым успехом». Говоря скованным слогом Бассетта: «боюсь, такая информация не является сколько-нибудь серьезным вкладом в деселбиану» (sic).

Очень мало известно о Краусе и его жизни. Краткая биографическая заметка о нем имеется в уже устаревшей «Bibliographie de Selby» («Библиография трудов де Селби и трудов о нем»). В этой заметке утверждается, что Краус родился в Аренсбурге, недалеко от Гамбурга; в молодости он работал в конторе своего отца, занимавшегося изготовлением и продажей джема по всей северной Германии. Краус начисто исчез из поля зрения после ареста Люкротта в гостинице Шипхейвена, произошедшего вслед за разоблачениями газеты «Таймс», описавшей некрасивую возню вокруг писем де Селби и сделавшей самые язвительные и уничтожающие замечания по поводу «постыдных» махинаций Крауса в Гамбурге, совершенно недвусмысленно указывавшей на его причастность ко всему этому скандальному делу. Если вспомнить, что все эти события произошли в тот судьбоносный июнь, когда стал выходить «Деревенский альбом» отдельными выпусками, с двухнедельным интервалом между ними, становится ясным значение и смысл всего этого дела. Последующая реабилитация Люкротта послужила лишь возникновению новых подозрений по отношению к Краусу, так и оставшемуся в тени.

Научные изыскания, проведенные в недавнее время, не смогли пролить свет ни на личность Крауса, ни на то, как закончилась его жизнь. В «Воспоминаниях» Бассетта, вышедших посмертно, имеется интересное предположение, что Краус вообще не существовал, а имя его было взято затворником дю Гарбиндье, вечно скрывавшимся от людей, как один из псевдонимов, для еще более широкого ведения «клеветнической кампании». Однако Краус в «Жизни де Селби», как мне представляется, настроен по отношению к де Селби весьма дружелюбно, и вряд ли в данном случае можно выводить подобные предположения.

Сам дю Гарбиндье, возможно, притворно путаясь в некоторых внешне похожих словах английского и французского языков, сплошь и рядом пишет «черный воз» и «черный дух» вместо «черный воздух» и строит на этой нелепой игре слов невероятно длинный пассаж, в котором ехидно-насмешливо описывает мириады чернокожих, едущих на черных возах и каждый вечер заполняющих своим черным духом небеса, превращая тем самым день в ночь.

Мне представляется, что наиболее умный подход к этому вопросу применил малоизвестный шведский исследователь Ле Клерк, сказавший: «Обсуждаемое обстоятельство находится за пределами той области исследований, которыми может и должен заниматься добросовестный комментатор, и, не будучи в состоянии сказать нечто доброжелательное или душеполезное, следует просто хранить молчание».