Потом он начал смеяться, смеяться резко, дико, истерически, но слезы при этом продолжали течь. Он смеялся сквозь слезы и плакал сквозь смех. Иногда его смех становился нежным, звонким, детским и мягким, как у ребенка, как у юной девушки, а иногда он был грубым, резким, точно кашель больных легких пропойцы. Потом он перестал проливать слезы. Все подхватили смех. Сперва начали смеяться мужчины на галерке, потом засмеялись на ярусах, потом стали смеяться нарядные господа и дамы в ложах и в первых рядах партера.

— Долли-колдун! Урод! Обезьяна! Черт тебя подери!

Весь зал хохотал, хохотало всё: все скамьи и стулья. На голову Долли посыпались апельсины и конфеты: он широко открыл рот и смеялся. Вдруг он показал всем длинный язык и исчез, как сквозь землю провалился. По всему огромному цирку пронеслась буря аплодисментов. А на галерке снова повторяли похвалы клоуну:

— Долли, чертяка! Урод! Обезьяна!

Заиграл оркестр, рефлекторы погасли. Шквал аплодисментов прекратился. Но под куполом все еще витал смех паяца.

На круглой арене появился мужчина во фраке, музыка стихла. Мужчина учтиво поклонился и сказал:

— Французская борьба, международный турнир, всемирный чемпионат Европы, Азии и Африки. Первый приз — десять тысяч швейцарских франков.

И, снова поклонившись, он быстро ушел.

Опять вспыхнули рефлекторы, и вышли шестнадцать полунагих великанов с гороподобными мышцами на груди, руках и ногах, среди которых был один негр. Они под приветственную музыку расхаживали по арене, демонстрировали под звуки марша свои великанские тела. Над залом поплыл запах тяжеловозов, запах пота мускулистых жеребцов. Бледная дама в маленькой бархатной шляпке, как у французского священника, которая до этого швырнула свой носовой платочек Долли, втянула воздух ноздрями, и ее грудь начала вздыматься. Все взгляды были устремлены на нагие тела шестнадцати огромных «мировых чемпионов Европы, Азии и Африки».

«Судья» или ведущий, маленький коренастый еврей на коротких ножках и во фраке, представлял каждого великана публике:

— Герхард Карш, германский Геркулес, чемпион Гарца, вес двести сорок килограммов, рост метр девяносто три сантиметра.

На фоне великанов судья выглядел мухой.

Германский Геркулес, услышав, что называют его имя, выступил из шеренги великанов, широко улыбнулся и тряхнул своими огромными бицепсами.

— Хаджи Вейнура, Манчжурия, чемпион Монголии, вес двести тридцать килограммов, рост метр восемьдесят…

…………………………

Негр вышел, выпятив грудную клетку, твердо ступая своими медными ногами, будто хотел проломить пол. Он несколько минут гордо, без улыбки, почти враждебно смотрел на публику…

…………………………

— Юзеф Гавличек, Чехословакия, вес сто девяносто килограммов… Густав Аф Нестрем, Финляндия… Стефан Пинецкий, Польша… Иван Вашминков, Сибирь…

Дамы в партере втягивали воздух носом, как плотоядные звери, почуявшие запах крови. Шестнадцать нагих тел, сильные гороподобные торсы, будили жажду битвы, борьбы, криков боли и победы. На галерке блестели глаза измученных забастовкой ткачей. В ложах и в партере дамы жались к своим кавалерам. И бледные лица торговцев, бухгалтеров и письмоводителей покрыл влажный, потный румянец полуночной нервозности и страсти, как у измученных бессонницей заключенных.

— Сейчас будут бороться Сальватор Бамбула и Герхард Карш, — выкликнул «судья».

Германский Геркулес Карш выпятил грудь и выступил вперед. А навстречу ему — негр Бамбула. Немец хватил негра кулаком по загривку так, что на теле негра сразу расплылось шоколадно-коричневое пятно крови, которая потекла по его черной коже, и тут началась борьба. Огромное тело рослого немца было невероятно толстым. Он закусил нижнюю губу и, как будто меся тесто, стал длинными мускулистыми руками хватать негра за шею и за живот.

Толстый негр тяжело дышал. Он сопел, и все его тело обливалось потом. Он стоял, как стена, и не двигался с места. Своими здоровенными кулаками он не подпускал к себе немца, силой и ловкостью отражая его наскоки. Немец опять ударил негра.

— Хаджа — ха! — заворчал черный на своем таинственном языке.

Одним махом он обхватил немца снизу, швырнул его на пол и всей тяжестью своей плоти навалился ему на плечи. Немец засопел так, будто ему не хватало воздуха, и начал задыхаться.

— Голову! Голову пусти, черт черный!

— Э-хе! — победно пробормотал негр и вмазал немцу кулаком по красному загривку.

— Кхи-кхи! — засопел немец и, задыхаясь, замахал руками и ногами, как пойманная рыба бьет хвостом. Он собрал все свои силы, оставаясь несколько секунд неподвижным, и разом взметнулся, как вихрь; негр оказался под ним и остался лежать на лопатках.

Немец победил. Шквал аплодисментов. Все улыбались и слали воздушные поцелуи победителю, который раскланивался во все стороны, скрестив руки на груди.

Представление закончилось. Люди разошлись. Я остался один в большом здании цирка. Я слышал, как запирают двери. Стало темно, очень темно. Я послонялся по всем трем этажам. Поискал себе удобное место для ночлега. Кости у меня все еще болели после предыдущей ночи, проведенной на улице, мне хотелось броситься на пол и заснуть. Я забрался в ложу первого яруса, составил в ряд несколько мягких, обитых тканью стульев и растянулся на них.

— Слава Богу, нашел ночлег! — подумал я, лежа.

Темнота в большом здании была тяжелая и гнетущая. Я не мог заснуть, голова полнилась странными мыслями, да к тому же было холодно. Я натянул шинель на голову и принялся глубоко и часто дышать, чтобы согреться. Это помогло. Мне стало чуть теплей. На меня напала дремота, тяжелая дремота, но все равно это нельзя было назвать сном. Я закрыл глаза, чтобы не смотреть в темноту, и молил о сне. Так прошел час: я лежал, дремал, думал, но все равно никак не мог заснуть. Мои чувства наполовину уснули, а в голове одна за другой возникали картины пережитого.

— Неужели я так и не засну? — сказал я со злобой и очнулся от дремоты.

Ложи выглядели как черные дыры могил. Они неприветливо, пугающе глядели на меня. Я снова закрыл глаза и снова впал в прежнюю тупую дремоту. Вдруг…

Что я слышу?

Шаги, да, шаги, почти прыжки.

Неужели в этом темном зале есть еще кто-то? Кто это? Может, это мне снится? Я ослаб, я устал, так что шаги могли мне просто присниться.

Шаги повторились. Кто-то дикий, безумный прыгал через стулья. Я окончательно проснулся и огляделся. Быстрая черная тень изогнулась и, отскочив в темноту, убежала.

Боже мой, кто это мог быть? Человек! Человек? Что же он прыгает так, что едва удается увидеть его тень?

Темно. Страшно и темно. Часы на городской башне пробили два: «бим-бом» эхом разнеслось по темному трехъярусному залу. Черная тощая тень исчезла в правом углу. Задремать снова теперь не получалось. Страх совсем разбудил меня. Голова разламывалась, дыхание участилось.

Кто бы это мог быть? Кто? Человек? Что же он прыгает так безумно, так дико? Что он тут делает за полночь?

Стало тихо, ужасно тихо. Ни шороха, ни шуршания. Плотная тьма растеклась во все стороны и окутала меня. Страх объял меня. Я пригнул голову и стал вслушиваться в тишину. Да, я слышал, я отчетливо слышал.

Гук-гак — это стучит человеческое сердце.

Мой страх рос. Чье сердце стучит? Может, это мое собственное сердце? Как я могу слышать стук чужого сердца, если ни вблизи, ни вдали я не чувствую присутствия чужака? Нет, это не мое сердце! Это голос чужого сердца. Я резко вскочил с моей постели на стульях.

Я убегу!

Но тут я вспомнил — двери закрыты, и, сломленный, остался лежать. В висках у меня застучало сильней, и страх проник во все закоулки души. Вдруг — не знаю от чего — меня охватило предчувствие…

Ночью начнется пожар!

Беги! Спасайся! Сам дьявол дурачит тебя в запертом цирке, чтобы ты погиб среди языков пламени, превратился в угли! Спасайся! Цирк загорится!

В голове оглушительно шумело. Я слышал звоны, вопли и крики ужаса. Я слышал, как заламывают руки, как трубят трубы. Перед глазами колыхались красные огненные языки. Пожар! Цирк горит.