Повернулся, пошел. Сразу много вразнобой голосов: «Спасибо! Спасибо!»

Тут Иван Егорыч увидел его без митры: большая, совсем лысая голова, белый стариковский пушок над ухом…

Ночевал Иван Егорыч в Фединой комнате.

С утра опять в больницу… Там врачи, санитарки; он там не нужен был Феде; ушел, походил по городским улицам, вышел, на мост.

Стоял теперь на мосту над Караканом.

Река летела под ним, — смотреть было трудно, река мчалась к Яконуру, несла себя в него, стремилась к нему, как в землю обетованную…

Прежде чем уехать, Герасим зашел еще раз в цех водоподготовки.

Опять стоял, смотрел на воду… И вспоминал, каким выходит этот поток с комбината.

Вот он вливается сюда, молодой, сильный, плоты на воле разбивал играючи; падая, обнаруживает, что нет здесь ему простора; меняется цветом; втянули его сюда, заманили; бьется внизу в ловушке, теряет энергию, уходит из него свет; наконец оказывается в трубе водовода.

С виду тот такой широкий… Выкрашен голубой краской!

Выходит поток — усталый, вялый, грязный, зловонный… обессиленный, отжатый, химическим потом пахнущий… едва дышит, искусственно взбадриваемый в очистных сооружениях жутко гудящими мешалками… и отпускают его тогда вернуться.

Его звали поработать на доброе дело, для людей…

Герасим нащупал в кармане ампулы. Одно наслаивалось на другое… И здесь неудача… Он потерял и эту опору… Вдовин, шлагбаум; Морисон, модель; Галина и Столбов, — шлагбаум… Он держался еще, но ропот поднимался уже в нем; Герасим держался едва… Вконец был растерян, смят.

Все стоял, смотрел на поток.

Он видел воду Яконура в бухтах и на просторе, видел ее днем и ночью, на закатах и рассветах… теперь видел попавшей в западню…

Ольга поставила чашку.

Едва не расплескала кофе…

Перерыв на совещании, чашка кофе в крохотном буфете, за столиком с пластиковой поверхностью; не ждала, ничего не ждала внезапного!

Что, что Савчук ей говорит?

— Надо искать новые позиции… Убрать начисто комбинат с Яконура или отвести стоки — варианты, конечно, осуществимые, но, сами видите, только теоретически… На практике мы с вами должны выдвинуть теперь что-то более реальное…

Ольга сложила руки на коленях. Смотрела в лицо Савчука.

Устал… Да, мешки под глазами. А главное — взгляд. Выдохся…

На минуту она ощутила сочувствие. Затем — гнев.

А он продолжал говорить:

— До самого последнего времени я настаивал на нашем с вами крайнем решении: убрать, и точка. Но в конце концов, давайте оценим ситуацию трезво. Зачем уж так пугать? Да это и перестало оказывать нужное действие…

Ольга справилась с собой. Спросила, — кажется, даже обычным своим голосом, — что он хочет предложить.

— Пока пропустим ход, не будем шуметь зря. Пусть выяснится обстановка наверху. Сейчас полезнее не раздражать. Пускай слоны потопчутся…

Никогда не ждала от него таких слов!

Опустила голову, чтобы он не видел ее глаз. Спросила, какие у него есть… точнее, дальше будут… варианты.

— Надо нам с вами готовиться к отходу на запасные позиции…

И говорит так доверительно!

Спокоен. И убежден, что она с ним согласится! Поддержит его!

Вот взял чашку, вот кофе отхлебнул.

— Вы обратили внимание на выступление Бориса? Он совершенно прав. Вопрос решен, несмотря на все наши споры. И необходимо переключиться с обвинений на сотрудничество. Теперь нужен конструктивный подход…

Только бы без слез!

И голос бы не подвел… Помолчать пока.

— Ясно уже, что сбрасывать будут в Яконур. И препирательство о нормах тоже абсолютно пустое. Что будут сливать — это зависит не от бумажек и подписей, а от того, насколько в состоянии комбинат очистить стоки. Следовательно, наша задача — помогать комбинату. Согласимся с Борисом, его правота несомненна. Объединимся с ним…

Больнее он не мог ей сделать.

Так уязвить ее!

Предложить ей согласиться с Борисом… признать, что он прав… объединиться с ним! После всего, всего… Ведь это не работа ее, а вся ее жизнь, все эти годы, выходит, впустую, ничего в итоге, все было зря, что она делала и что делалось в ней…

Нет.

Нет, нет!

А он продолжает…

Как бы все-таки продержаться?

Руку протягивает. Берет салфетку. Губы будет вытирать.

— Это совещание как раз и есть критическая точка в наших отношениях с комбинатом. Вообще в яконурской проблеме. Вы видели, я сегодня хорохорился еще. Частично по инерции, частично — чтоб не дать им расслабиться. А теперь надо спуститься на землю…

Значит, не просто так он сегодня пошел за другими, ввязался в обсуждение способов очистки, методик и прочего!

А она — верила она ему, верила в него, это вера была, вера…

Ну вот, из носа уже потекло.

Где, черт возьми, платок?

— От старых наших с вами требований теперь был бы только вред. Нельзя же, вправду, изолировать Яконур от всего на свете. Несерьезно нам настаивать на этом. Пора подумать, не надо ли переломить себя! Ольга, я все знаю. Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Но посмотрите, какой благоприятный момент для перехода к новой позиции!..

Знает… Чужое все говорит. Знает, а говорит. И — одно только чужое… Все, значит, было несерьезно. Так, попугать. Старые требования.

А она-то!

Вот, расквасилась все-таки. Капля на свитерке. Одна белая нитка, одна черная… Думала ли вчера? Расквасилась. Эх ты! Знала о себе — сильная!

— Поймите…

Понять?

Заметил.

Конечно, заметил!

Сразу — как с ребенком. Это еще что такое? Это что-то новое у него… И для нее тоже.

— Поймите, Ольга, здесь единственный путь, который нам остается. Единственный. Только так вероятно еще сделать что-то для Яконура…

— Поймите, Ольга, иначе и вас, и меня попросту выведут из игры. И дальше все пойдет без нас с вами. И никакого влияния на судьбу Яконура мы уже оказать будем не в состоянии. Ничем не поможем ему…

— Поймите, Ольга, речь не обо мне лично, я готов рисковать и дальше. Подумаешь, съедят! Еще древние, кажется, ели своих врагов — знали, что к чему. Вам известно, я не придаю большого значения ни вашим, ни своим регалиям, это все туман. Но если меня снимут — назначат другого, удобного! И я должен поэтому держаться на грани. В соответствующий момент бросить кость Свирскому. Все приходится учитывать, все прогнозировать, полный набор. Тут нужно быть тактиком, тактиком!..

Подняла голову, смотрела ему в глаза, пока не умолк.

Тогда заговорила.

Сказала.

Сказала, что все у него логично, трезво. Стройно. Крупный человек. Успешный деятель. Большой босс. Родился для масштабной задачи… Вот и надо было искать подходящую задачу. Подходящую! Ведь кем угодно мог стать, к чему угодно приложить себя, — зачем не занялся чем-то другим, зачем, какого черта поехал на Яконур и взял на себя лидерство? Может, кто-то иной пришел бы — и сегодня все было бы иначе!.. Знает ли Савчук, кто он? Главнокомандующий, который сообщает своим солдатам о капитуляции!.. Тактика. Компромиссы. А может, надо выйти из игры. Пусть выведут. На какое-то время. Лучше, чем отступить! Это было бы честно. И полезнее — в конечном счете! Потому что каждый настоящий поступок во много раз выше любых тактических ходов. А значит, существеннее выгод от них и прочих утилитарных достижений… Шатохин и не представляет себе, какой сюрприз его ждет: временный проект, для антуража, а практически — подготовка к тому, чтобы согласиться на все их условия… Да разве такое возможно — сделаться приемлемым для Шатохина, для Свирского и в то же время сохранить достоинство и продолжать борьбу? Несовместимо!.. Институт и комбинат станут союзниками. Примирение. Благодать. И погибнет Яконур… А это он зачем, о том, что готов рисковать, что регалиям своим не придает значения, — об этом он к чему говорил? Нашел тему! С каких пор это оказалось доблестью, добродетелью в нашем кругу? С каких пор перестало быть правилом?.. Кстати. Снимут — назначат удобного? Нет. Савчук и есть самый удобный…