В медитации состояние полового диморфизма снимается; будучи в состоянии медитации, человек перестает на время быть мужчиной или женщиной. Это происходит благодаря тому, что в медитации в смысле samatta-bhavana, или «развития покоя», человек восходит по ступеням дхъян или состояний высшего сознания, как их еще называют. Эти высокие состояния сознания являются субъективными и психологическими аналогами различных подуровней уровня архетипических форм и уровня отсутствия архетипических форм. Во время медитации, в смысле реального переживания дхьяны, человек преображается в дэву (небожителя) или Брахму. В понятиях западной духовной традиции, человек уподобляется ангелу и ведет ангельскую жизнь — ангелы по самой своей природе андрогины. Таким образом, для санскритского слова «брахмачарья», с языковой точки зрения, не подходит перевод «целибат», или, вернее, «целомудрие», ибо буквальное значение слова — «упражнение», или «жизнь, подобно Брахме». А это предполагает не столько воздержание от половой активности, сколько снятие полового диморфизма, то есть самой основы половой активности и половых желаний.
Именно поэтому один из наших медитационных центров, Ваджралока в Северном Уэльсе, предназначен не только для медитации (дхьяны), но и для целомудрия (брахма-чарьи). Медитация и целомудрие идут рука об руку и усиливают друг друга. По этой же причине мы всячески поощряем любые ситуации, в которых мужчины и женщины разъединены. И это не просто для того, чтобы не дать возможности проявиться дурному половому поведению, а и в более положительном смысле, чтобы дать и мужчинам и женщинам передохнуть от напряжения, порождаемого противоположностью полов, дать им возможность снять на время эту противоположность, стать просто людьми и — до определенного предела — истинной индивидуальностью. Для тех, кто хотел бы развиться в индивидуальность и добиться успеха на пути к просветлению, медитация и отсутствие контактов с противоположным полом совершенно необходимы, особенно если нет еще трансцендентального прозрения.
Из всего этого также следует, что мало отказа от дурного полового поведения, недостаточно и просто испытывать удовлетворенность; но человек к тому же не должен считать себя исключительно, безраздельно мужчиной или женщиной. К тому же, согласно традиционному буддийскому учению, в ходе безначальной череды существований, каждый много раз перебывал и мужчиной, и женщиной. Возможно даже, что кто-то уже был божеством, — то есть андрогином. Оглядываясь на это, понимаешь, как смехотворна сама мысль, что мол, раз уж я родился на свет мужчиной (если я родилась женщиной), то, стало быть, так и было от века и пребудет во веки, аминь.
В какой мере человек перестает считать себя безраздельно, исключительно особью мужского или женского пола, в той самой мере он также перестает выражаться и поступать, как только мужчина или только женщина. Иными словами, человек перестает следовать той чрезмерно и односторонне отождествленной с полом манере поведения, которую в буддизме олицетворяют образы демонов и демониц — асур. Асуры — яростные, напористые и безобразные мужчины, вроде великанов-людоедов во «Властелине колец » Дж. Р. Р. Толкиена{144}. Асурицы — сладострастны, соблазнительны и прекрасны, но они пожирают любого человеческого мужчину, имевшего несчастье попасться в их сети. Что делают мужчины-асуры с человеческими женщинами, традиция нам не рассказывает, но, без сомнения, вообразить это можно. Члены Западного буддийского ордена не имеют охоты походить ни на демонов, ни на демониц.
Это не означает, что различия полов можно «загладить» или не замечать, или, что имеет смысл утверждать, что их будто бы нет. Вялая и блеклая однополость, которая пытается отрицать различия полов на том же уровне, вовсе не схожа с идеалом духовной андрогинности. Кастрат — не ангел, несмотря на подобные представления об ангелах, встречающиеся в христианском искусстве. Здесь, как и везде в духовной жизни, необходимо не отрицание, а преображение, надо не ускользать, а развиваться. Что же касается третьей заповеди, особенно с ее положительной формулировкой как удовлетворенности, то направление развития таково: от полного самоотождествления со своим психо-физиологическим полом, через относительное и условное самоотождествление с ним к полному разотождествлению. Если только мы это увидим, с помощью ли традиционной буддийской космологии или без нее, то мы поймем третью заповедь гораздо глубже, а потому сможем соблюдать ее с большей уверенностью. Тогда и теория и практика станут ясней. (Из лекции №159: «Десять столпов буддизма», 1984)
УРОВНИ ОБЩЕНИЯ
«Осмысленное слово, услышав которое делаешься спокоен, лучше собрания тысячи бессмысленных слов».
Этот стих взят из VIII главы «Дхаммапады» — «Главы о тысяче»{145}. В каждом стихе этой главы тысяча (иногда сотня) явлений или вещей меньшей ценности противопоставляется одному явлению или одной вещи большей ценности. Иными словами, в этой главе выражается противоположность, доходящая до противоборства, между качеством (чего-то одного, но ценного) и количеством (малоценного множества). Главу можно счесть обращенным к нам увещеванием различать качество и количество и предпочитать качество.
В цитированной строфе Будда прилагает это правило к речам, противопоставляя «одно осмысленное слово» «тысяче бессмысленных» речей. Будда здесь даже проявляет иронию, намекает, что обычно наши речи бессмысленны, и деликатно дает понять, что доля осмысленного среди бессмысленного — одна тысячная.
Осмысленные речи называются в других контекстах еще и «правильными», а бессмысленное — «неправильным». Правильная речь, или совершенная речь, — это третий шаг на «Благородном восьмеричном пути», открытом Буддой{146}. Отказ от лживой речи — это четвертая заповедь в составе пяти, соблюдение которых вменяется в обязанность каждому, кто претендует быть последователем Будды. Отсюда понятно, какое важное значение Будда придавал речи. И в самом деле, речь, как особое начало, а именно начало общения, занимает очень важное место.
Но что же такое правильная речь? Обычно в буддизме правильная речь описывается как правдивая; добросердечная (приветливая); полезная; наконец, способствующая согласию. А неправильной речи присуще противоположное перечисленному выше — она лжива, груба, бесполезна и способствует разногласию. Если мы посмотрим на большинство современных объяснений того, что есть правильная речь, окажется, что они довольно поверхностны, и в основном сводятся к морализаторству. В них совершенно не пытаются проникнуть в психологические и духовные глубины этого предмета, чтобы понять истинное значение «правильной речи». (Мне кажется, что это имеет место и во всем нашем подходе к учению Будды в целом. Мы обманываемся кажущейся простотой изложения, не стараемся проникнуть в глубины, охотно остаемся на поверхности и мним, будто овладели учением Будды.)
Пишущие на эту тему обычно полагают, что правдивость, приветливость, полезность и порождение согласия — суть четыре разных качества или атрибута правильной речи, то есть как бы правильная речь уже есть сама по себе что-то, а к ней далее «прилепляются» эти различные атрибуты — она, мол, правдива, добросердечна, полезна и так далее... Но это не так. В таком понимании мало глубины. Правдивость, добросердечие и так далее действительно представляют собою четыре последовательных уровня речи, и каждый последующий глубже предыдущего. Мы могли бы также считать их четырьмя последовательными стадиями общения. Рассмотрим каждое из качеств в этом свете и тогда, наверное, мы сможем по достоинству оценить то, что Будда разумел под такой редкой драгоценностью — осмысленным словом.
Во-первых, правильная речь правдива. Само собой разумеется, мы думаем, что понимаем значение этого. Но действительно ли мы понимаем, что значит говорить правду? Первое, что требуется, если мы хотим говорить правду, — это фактическая точность. Но даже этого можно ожидать лишь от очень немногих. Редко кто довольствуется простым и точным описанием происшедшего. Обычно его несколько приукрашивают, расцвечивают, чтобы событие выглядело получше или похуже, чем оно было. У нас у всех есть эта склонность преувеличивать или преуменьшать. А соблюсти фактическую точность нам крайне трудно. Мне здесь вспоминается, как несколько лет назад в Калимпонге меня пригласили участвовать в буддийском празднике Весак. Это была чудесная немноголюдная встреча, на которой присутствовало человек сто. Поэтому я был немало удивлен, прочтя через месяц в буддийском журнале отчет об этом празднованиии, где оно было названо «грандиознейшим митингом». Довольно трудно представить, что сотня человек составляет «грандиознейший митинг», но именно так описывалось это празднование. Написавший заметку явно полагал, что в людях прибавится веры и почтения, когда они узнают, что в Калимпонге по случаю праздника Просветления Будды состоялся грандиознейший митинг, а потому отклонение от фактов не смутило его. Так люди обычно и поступают: у них где было два — там три, где четыре — там пять, где было много, стало и того больше, а где мало — еще меньше; им никак не изложить событие точно таким, каким оно состоялось.
