момент через левое плечо – кувырк! И оборотился добрым дядей доб­роты неслыханной. Ахнул народ такому диву. Однако же другого чуда ждали. Кричат: "Свети! Вместе с добрым дядей свети!" А пеструшка ходит себе в сумерках близ Иванушкиных ног, да зернышки с земли склевывает. Тут уж такой свист да гвалт сделался. Добрый дядя добро­ты неслыханной малость струхнул и через правое плечо – кувырк! И оборотился лютым зверем Серым Волком. Испугалась пеструшка, за­билась, закудахтала и вдруг воссияло на площади. Прямо от ног Ива­нушкиных свет идет ослепительный. Никто ничего понять не может... А это пеструшка яичко снесла и не простое, не золотое, а жаросветное, в полном соответствии с техническим заданием.

Тут Серый Волк к окошку терема прыгнул, царевну Премию схватил, ради этого он здесь и ошивался, и вместе с Иванушкой был таков".

Было утро последнего дня 1973 года. Я стоял перед свежим вы­пуском отдельской стенной газеты "Эврика", еще и еще смакуя текст занятной сказки и любуясь талантливым шаржем. На планшете вверху голубыми буквами было написано "Новогодняя сказка", пониже шел заголовок "Иванушка-разработчик и Серый Волк", а внизу под тек­стом, точно как у Васнецова, Иванушка скакал на Сером Волке через лесные дебри, прижимая к груди царевну. В Иванушке я без труда опо­знал себя. Царевна была условноликой, и на ее кокошнике для верно­сти значилось "Премия". А вот Серый Волк!.. Да, это было сработано тонко, почти неуловимо, тем не менее, очень определенно. У этого волка был взгляд и хитросладкая улыбка Георгия Ивановича Стадню-ка в лучшие минуты его душевного расположения... Вспомнилось, как дня три назад мои кадры все тасовали фотографии Стаднюка. Шарж ясное дело, нарисовал Валерка Глушко, больше в Проблемном отделе никто так не сможет. Ну, черти!Тут я заметил у поднятой на скаку левой лапы Серого Волк краткую заметку: "Научно-исследовательская работа "Дебют" успешно завершена в установленные сроки. Получены принципиально новые результаты, открывающие перспективы дальнейших исследований. Поздравляем научного руководителя работы А.Н. Величко и славный коллектив его лаборатории с заслуженным успехом. Редколлегия". За­метка вроде бы никакого отношения к "новогодней сказке" не имела, тем не менее, невольно "монтировались". И с Серым Волком все про­зрачно! Взять хотя бы эти финты с кувырканиями через левое и правое плечо. Вроде бы и чисто сказочный атрибут, но как это похоже на Стаднюка, который на глазах превращался из доброго дяди доброты неслыханной в лютого зверя и наоборот, когда НИР "Дебют", утвер­жденная лично министром и им же контролируемая, шла на провал... А вот с царевной Премией явно перегнули! Никто Госпремию за "Дебют" давать не собирается, слишком скромны результаты. Здесь сквозит намек на то большое окончание наших работ, когда жаросветное наше яичко – тьфу! – тьфу! – засветится. И все знают, что именно стремление любой ценой попасть в списки Госпремии за прибор, сде­ланный еще до него, подвело нашего Георгия Ивановича в Саратове...Я вошел в свою лабораторию и тут же встретил короткие испы­тующие взгляды: как, мол, шеф Александр Николаевич реагирует на дружеский "сарж" с таким глубоким подтекстом?– Напрасно дразните зверя, мужики! – засмеялся я. – Зубы у него острые, может так тяпнуть!.. А вот ваше глубокое понимание диалек­тики самой разработки мне очень по душе. Чаще всего оно так и быва­ет в нашем деле, как с этим светящимся яичком несветящейся "Жар-птицы".Вся "стая", как они себя называют, молча потянулась в коридор на перекур. Серегин при этом насвистывал мотивчик: "Нам не страшен Серый Волк, Серый Волк!.."Я сел за свой стол. Глядел в окно на заиндевелые верхушки моло­дых сосен. Горячий ком солнца горел в морозной мгле небес... Ровно четыре года, как Пересветов "перетащил" меня из цеха в свою лабора­торию. Немыслимо – как миг единый. Вот только Маша и Даша из прелестных почемучек превратились в своевольных третьеклассниц... Ах, эта наша замотанность от безалаберности и спешки, не дающая непосредственно чувствовать и переживать вкус и аромат самого мгновения бытия! Лишь уйдя в прошлое, события жизни и состояния души обретают свое неповторимое очарование, остро переживаемое из-за этой своей неповторимости и невозвратимости... Лишь в четы­рехмерном пространственно-временном хронотопе в нашей памяти, соотнесенные с другими мигами бытия, события обретают для нас свою истинную ценность. Вот уже и месяцы становления Проблемного отдела и полтора тревожных года НИР "Дебют" – в прошлом...Приказ Генерального директора о преобразовании лаборатории Пересветова в Проблемный отдел вышел дней через десять после воз­вращения с Озерного семинара, в начале октября 1971-го года. Тем приказом вменялось отделу капитального строительства и стройцеху предприятия приспособить здание бывшей газокомпрессорной стан­ции под помещение для вновь образуемого отдела... Старая компрес­сорная помещалась в двухэтажном строении. На первом этаже имелся высокий двусветный зал. Машины оттуда давно вывезли в утиль, вы­сились только бетонные фундаменты неприступного вида. На втором, техническом, этаже проходили многочисленные трубы с большими вентилями, фильтрами и маслосборниками. Проектом предполагалось разделить двусветный зал перекрытием на два этажа, так что все зда­ние становилось трехэтажным... Стройцех, вечно испытывающий не­хватку рабочей силы, поставил условие: чтобы успеть в срок, будущие хозяева помещения должны выделять ежедневно десять человек на черные работы. Стаднюк тут же составил понедельный график этой трудповинности. Он же велел строителям в первую очередь привести в "божеский вид" бывшую раздевалку на первом этаже компрессорной, поставил там свой стол и каждую минуту был в курсе всех строитель­ных дел. "Молодец, Стаднюк! – думал я не без восхищения в те дни. – Похоже, все вранье про Саратов".Когда приходил черёд, я выводил на стройку своих и выходил сам. Нас было уже двенадцать человек. Два молодых специалиста – выпускник МИФИ химфизик Валера Глушко и физтеховец Гера Лат­ников пришли по распределению. Кроме "испытанных в боях" Рябинкина, Серегина и Бубнова, из разных отделов НИИ попросились к нам еще шестеро, прельстившись необыкновенной тематикой новой лабо­ратории. Я подбирал себе специалистов различного профиля, стремясь охватить все аспекты проблемы – от физики элементарных частиц до теплофизики... На глазах происходило труднообъяснимое: именно на строительных работах спаялся научный коллектив. Удивительные у нас бывали перекуры! Ребята, дымя сигаретами, собирались вокруг некурящего "шефа". Мои рассказы непосвященным об уип-эффекте, о циркотроне и атомном "жигуле" зажигали огонь в глазах молодых инженеров.Осень выдалась холодная, дождливая. В здании компрессорной гуляли злые сквозняки. Строители меняли одряхлевшие деревянные рамы окон на современные алюминиевые в одно стекло витринных размеров. В разгроме и неуюте среди промасленных на три пальца стен казалось, что все усилия напрасны – никогда не удастся создать здесь помещения, достойного тех удивительных работ, которые нам пред­стоит здесь выполнить... Но, как говорится, глаза страшатся, а руки делают! Мы крушили отбойными молотками неуступчивые фундамен­ты, сбивали со стен промасленную штукатурку до красного кирпича и грузили в самосвалы десятки тонн мусора. Наверху вспыхивал автоген, это резали трубы на техническом этаже, сваливая время от времени железо через грузовой люк... Как во времена "Эха" Стаднюк был по­лон энтузиазма.

Отработав на стройке свою пятидневку, мы возвращались в ла­бораторию... Без каких-либо переделок циркотрона попытались осу­ществить схлопывание в водородно-литиевой плазме. Это был самый первый шаг. Далее, в случае успеха, следовало увеличивать мощность накачки с тем, чтобы выйти на уплотнения свыше сотни, при которых уже могла бы затлеться и слабенькая реакция УТС... Но поначалу все крепко незаладилось у Рябинкина. Литий то не давал нужного давле­ния паров, то вступал в непонятные химические реакции с водородом и остаточными газами, покрывая при этом стенки вакуумной камеры сизым налетом. Только в начале декабря Владимир Петрович сказал мне уверенно: "Машина к полету готова!" И, как в старые недобрые наши с ним времена, вышла при включении "полная конфузия". Так сострил Юра Серегин. Водородно-литиевая плазма ну никак не желала схлопываться. Что-то случилось с установкой? Я заставил Рябинкина и Валерку Глушко повторить опыт на гелии. В гелии чудо уип-эффекта свершалось с неизменностью, приводившей в восторг Глушко и Латникова и вызывавшей у Рябинкина законную, хоть и слегка потуск­невшую гордость. Я не мог дать никакого объяснения причинам не­удачи. Я испытывал досаду и стыд перед своими "кадрами", которым недавно рисовал ослепительные перспективы. Казалось, я отправился напрямик через неведомое болото, да не один, а с целым коллективом, и вот мы все уже барахтаемся в первой трясине. Я виновато улыбался и говорил на все вопросы ребят: "Пока я эту загадку понимаю не больше вас! Нам нужно немедленно садиться за учебу и просмотреть все сде­ланное другими в близких областях. С тем же литием нужно познако­миться очень пристально".Между тем, настало время официально открывать новую НИР. Стаднюк придумал для нее многозначительный шифр "Дебют", мы не спорили. Сам министр, заинтригованный докладом Бердышева о воз­можности создания компактного и чистого источника термоядерной энергии, выделил нам миллион рублей, но взял "Дебют" на свой кон­троль. Сказал при этом Бердышеву: "Да поторопитесь, Владислав Петрович, я ведь человек немолодой, но очень хочу прокатиться в этой жизни на автомобиле с таким мотором." Разумеется, такие слова вдох­новляют, для того они и произносятся. Но записанные в блокнотик референта, они оборачиваются назойливой опекой и ревизиями со сто­роны министерских чиновников, доходящими до анекдотов. Через ка­кой-нибудь месяц после начала "Дебюта" грозным документом было спрошено, когда мы собираемся начать испытания автомобиля с тер­моядерным двигателем...С трудом удалось мне отстоять сугубо поисковый характер новой НИР и не давать преждевременных авансов. Но все же пришлось вве­сти в техзадание фразу: "Должна быть получена реакция УТС в водо­родно-литиевой плазме". "Иначе, – говорили мне в Главном научно-техническом управлении,– министр вашего техзадания не утвердит. Ему ведь ничего не говорят ваши цифры уплотнений вещества."Вечером, вернувшись из Москвы, я рассказал это Жене. Засмея­лась:– Ситуация, мой милый, знакомая. Во-первых, по сказке Ершова. Сыскал перо, так добывай Жар-птицу! Во-вторых, мы уже нечто по­добное проходили. Ты ведь вписал себе однажды нейтроны, и ты их получил, не так ли, Санечка?Мне очень понравились ее слова о Жар-птице, и я не преминул повторить их в лаборатории. Вот откуда выросла сказка Глушко и Латникова.Новоселье Проблемного отдела свершилось только в конце янва­ря 72-го. Компрессорную теперь было не узнать. На первом этаже раз­мещались у нас экспериментальные мастерские. На третьем – лабора­тория металлоэлектроники с большим количеством стандартного напылительного оборудования, которое Пересветов со своими техно­логами намеривался превратить в уникальные установки для получе­ния сверхчистых пленок металлов. На втором этаже одна комната, и не такая уж большая, была отдана нашей лаборатории. Остальное заби­рал себе Стаднюк под какие-то исследования, о которых никому и ни­чего не было известно.При переезде я вынужден был расстаться с разлюбезным своим шеститонным магнитом. Даже в разблоченном виде втащить этого слона на второй этаж без лифта было непросто, да и ставить его негде. В конце концов, циркотрон требовал более умеренных магнитных по­лей!.. Горечь прощания с гигантом имела, таким образом, лишь нос­тальгический оттенок. Он был свезен на склад металлолома, раздельно железо и медная обмотка. Но оказалось, что еще не все огорчения, ко­торые этот магнит мог мне доставить, исчерпаны. Неожиданно меня вызвал к себе Стаднюк.– Саша, где большой электромагнит? – спросил он, грозно сведя брови. Он был так раздосадован и даже разгневан, что не мог усидеть и расхаживал вдоль своего кабинета, бывшей раздевалки.