Лора смотрела на меня без всякого выражения.

– Полиции?

– Тебе придется доказать свое алиби.

– Ты мое алиби, – улыбнулась она. – Когда его убили, я была с тобой.

– Ты можешь это доказать?

– Полиция может. Я уже была у них.

Она достала из книги закладку и записала адрес. Про состав кристаллов ей ничего не известно. Величина «пи» везде одинакова. Группа крови – первая, резус положительный, можно проверить у Форда в ее больничной карте. Фотография… Она вдруг захихикала.

– Ты думаешь, я вампир и на снимке не получусь?

– Очень смешно, – фыркнул я.

– Ну ладно. Я дам фотографию, но с одним условием: ее никто больше не увидит. Посмотришь и уничтожишь.

Я согласился. До сих пор приятно вспоминать об этой маленькой победе. Уничтожать я ничего не собирался, снимок до сих пор у меня.

– А третье лицо? – напомнил я.

Лора стала писать номер телефона – в своей странной манере, с прямоугольными нулями.

– Сол – мой друг, но он может и не захотеть говорить с тобой – смотря в каком будет настроении. Он хороший человек, не раз меня выручал.

– Это он дает тебе деньги? – задал я вопрос, который давно меня мучил.

– Да.

– Он может поручиться за тебя?

– Думаю, что да. – Она зябко поежилась.

– Послушай, Лора, я не понимаю… Почему ты сначала все скрывала?

– Никто не должен знать, – сказала она тихо, почти шепотом. – Это очень опасно.

– Что опасно, почему?

– У меня только один шанс. Они не хотят, чтобы все стало известно, – боятся.

– Чего?

– Вас. Всех вас. Что вы узнаете.

– Но что плохого мы можем им сделать?

Лора долго молчала. Казалось, она проверяет, не подслушивает ли кто. За окном залаяла собака.

– Вы можете забрать ваши сны, – прошептала она.

– Но… каким образом?

– Этого я не могу сказать.

Еще одна тайна. Когда же это все кончится? Собака залаяла снова, Лора настороженно обернулась к окну.

– Ты сказала, что мне угрожает опасность, – напомнил я.

– Да, если захочешь кому-нибудь рассказать.

– А как они узнают?

– Ленты памяти. В них есть все.

Собака лаяла все громче, и Лору это явно беспокоило. Она нахмурилась и спросила:

– У тебя животные?

– Что?

– Ну… кошка или собака… не важно кто.

– Золотые рыбки есть, а что?

– Это ничего, – с облегчением вздохнула она. – Рыбки не в счет. Главное – люди. Нельзя, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, думал обо мне и моих делах.

– Я никому не говорил.

– А Стюарту?

– Мы с ним говорили о тебе, но я… Что случилось? –  Лора вдруг смертельно побледнела. Казалось, она близка к обмороку.

– Ты не должен был! У него появились опасные воспоминания.

– Что?

Она судорожно сглотнула и огляделась.

– Вот почему его убили! Я же тебя предупреждала. Нельзя никому говорить про меня, даже самое невинное замечание может быть опасным… – Зябко передернув плечами, она снова горячо заговорила, не сводя глаз с моего лица: – Это не игрушки! Не думай, что я ненормальная. Они узнают, обязательно узнают, от них ничего не скроешь!

Мысль о том, что я невольно способствовал гибели доктора, привела меня в ужас.

– Но ведь я ничего не говорил ему о твоем прошлом! Совсем ничего!

– Не важно. Они сказали четко: один человек в здравом уме. Только один, больше никто. Один должен поверить – тогда я остаюсь. – Лора опустила глаза. – Мне кажется, что они и отпустили меня только потому, что не верили в это.

Я долго молчал, обдумывая ее слова. Она снова заговорила.

– Джон, я клянусь, что ничего не соврала про себя! Если они решат, что тебе нельзя верить, то убьют не задумываясь! Ты никому больше не говорил?

– Нет, – покачал я головой, стараясь выглядеть как можно честнее. Приятель-полицейский, следователь… кто еще?

– Если хочешь с кем-то поговорить, то лучше с Солом, – сказала она, вставая. – Его они не посмеют тронуть. – Потом вдруг улыбнулась какой-то странной улыбкой, от которой мне стало не по себе. – Пусть это будет нашим секретом. Ты ведь умеешь хранить секреты? Сол говорит, что в этом вся разница между большими мальчиками и сосунками. Большие мальчики умеют хранить секреты, а сосунки обязательно все разболтают.

Глядя, как она уходит, я вдруг вспомнил, что мать как-то раз сказала мне почти то же самое. Мы готовились к Рождеству, и она хотела убедиться, что я не расскажу отцу про его подарок. Уже не помню, что ему тогда подарили. Надо будет сказать Лоре. Очень кстати, что у меня память такая дырявая, потому что раскрывать чужие секреты мне приходится каждый день. За это, собственно, мне и платят деньги.

Выходя на улицу, я снова заметил его. Толстяк с армейской стрижкой в синем костюме – он как раз садился в машину.

– Эй! – крикнул я, подбегая. Неприметный серый «плимут» уже выезжал со стоянки. – Эй, ты!

Черт побери! Этот тип явно следит за мной! Садясь в машину, я все еще дрожал от возбуждения.

– Я видел, как она выходила. Такая дылда в красном платье, верно? – заметил Грег, несказанно меня обрадовав.

– Да, это Луиза, – кивнул я. – Не волнуйся, мы с ней больше не увидимся.

Все надежды на то, что Лорино «третье лицо» поможет хоть сколько-нибудь прояснить ситуацию, испарились в тот момент, когда он взял трубку. Со знакомства с ним начинается самый причудливый виток в моем извилистом повествовании. Сол оказался лишь очередной шкуркой бесконечно очищаемой луковицы. Что можно сказать об этом человеке? С ним не соскучишься. Его голос вызывал в памяти персонажей старых комедий: глуховатый, манерный, с хитрецой, как у Эдварда Робинсона. Он даже свое «не-а» выговаривал так же, как тот.

Не-а, ему совсем не хочется разговаривать со мной. Ни о каких девушках. Девушками он уже давным-давно не интересуется. Я верующий? Католик? Когда последний раз исповедовался? Как отношусь к регулированию рождаемости? В ходе той первой беседы, как и многих последующих, если только можно назвать беседой нескончаемый поток старческого маразма с периодическими вспышками сверхъестественной проницательности, я не раз отнимал бормочущую трубку от уха и с недоумением смотрел на нее, словно на таинственный предмет, смысл и назначение которого находится за пределами моего понимания.