По пути я вспоминал последний визит Лоры и думал об архетипах. Мне было все равно, о чем думать, лишь бы отвлечься от предстоявшей встречи с матерью и неизбежной сцены. В голову пришел эксперимент по подсознательному внушению, который когда-то проводился на железнодорожной станции. На платформе было тихо и спокойно – везде, кроме одного небольшого участка, на котором люди почему-то переходили на быстрый шаг. Было установлено, что покрытие в том месте было более гибким, чем в остальных, и пружинило под ногами. Точные датчики могли измерить частоту вибрации, не воспринимаемую человеком сознательно. Оказалось, что пассажиры просто-напросто старались попадать в такт этим колебаниям, сами не сознавая, что делают, – так же, как мы невольно начинаем отбивать ногой ритм звучащей танцевальной мелодии. Юнговскне архетипы представляют собой примерно то же самое: подсознательную хореографию. Я мог лишь предположить, что Лора каким-то образом оказалась подчинена своему подсознанию и попала под власть архетипов. В таком случае мне следовало помочь ей их идентифицировать. Разобраться в структуре своего невроза – значит победить болезнь. Познакомься с призраком поближе, и он испарится. Теперь, глядя назад, я ужасаюсь своей самонадеянности и мысленно морщусь, вспоминая те жалкие попытки.

– Почему они нас избегают? Зачем эта игра в прятки? Не проще ли приземлиться на лужайке перед Белым домом и представиться?

Лора вздохнула, будто ожидала более сложных вопросов.

– Они здесь просто как туристы. Делают снимки, подслушивают разговоры туземцев, наслаждаются видами. Им не нужны близкие отношения, только сувениры на память. Что-то вроде отпуска – едут посмотреть новые интересные места.

– Это шутка?

– Только отчасти, – снова вздохнула она, опустив глаза и рассматривая мой бежевый ковер. Наверное, считала пятна – нелегкая задача. – Дело в том, что вы далеко не самые интересные существа во вселенной. Им до вас нет особого дела, имеет значение лишь то, что от вас можно получить. Так же точно, как вы относитесь к отсталым народам, которые эксплуатируете.

Забавная версия. Немного снобистская, но, во всяком случае, не банальное «они настолько высокоразвиты, что не снисходят…» и т. д. Одна отстраненность чего стоит. Мол, я ни на вашей, ни на их стороне, не человек и не пришелец. Предельно четкая позиция: я нечто иное. Сразу вспоминаются дети, рожденные во Вьетнаме от американских солдат, с каким презрением к ним относились. Отверженные и теми, и другими, они не принадлежали ни к одной культуре. Теперь понятно, откуда ее одиночество.

– Сами подумайте, – продолжала Лора, – станете вы останавливаться и представляться, например, птице? Будете тратить время и учить ее своему языку? Да и согласится ли она? Что, если ваши языки основаны на взаимно непереводимых понятиях? Или, предположим, пришельцы вызывают у вас отвращение. А бывает, что двум народам просто нечего сказать друг другу. Одни едят мясо, а другие – тех, кто ест мясо. – Она машинально сжимала и разжимала кулаки. – Вы говорите, «избегают»… Что за эгоизм! На самом деле это значит: «Как вы смеете не замечать нас!»

– Ну что ж, по крайней мере ясно, – язвительно заметил я. Мне уже не в первый раз хотелось встать на защиту своего вида. Даже странно: всякий раз, когда Лора начинала говорить в подобном тоне, я инстинктивно начинал оправдываться и, отбросив привычную роль наблюдателя и скептика, критикующего устои общества, вдруг становился их ярым защитником.

– На самом деле, – продолжала она, – им просто не до того. Их визиты продолжаются всего около недели. Одна дорога туда и обратно занимает полжизни, так что сил хватает только у молодых, а их, как известно, интересует по большей части лишь собственная персона и собственные впечатления. Так что главное тут – временной фактор. Ну и еще страх.

– Страх?

– Вас это удивляет? – хмыкнула она, устраиваясь поудобнее в кресле.

– Ну да. То есть я, конечно, понимаю… мы не самый безобидный из видов.

Лора взглянула на меня так, будто я сказал, что Гитлер не был самым мудрым из политиков.

– Неужели вы думаете, что высокий уровень интеллекта – нет, скорее, технологии – способен избавить от страха смерти?

– Но какую угрозу мы для них можем представлять? – удивился я. Она молчала. – В конце концов, у вас есть всякие там лучевые ружья…

– Лучевые ружья? – поморщилась она. – Ах, эти… Лазерные пистолеты, бластеры… Понятно.

– Так они у вас есть?

– Вы хотите сказать – «у них»? – Я молча кивнул. – Нет. Оружие – специфика Земли. Мне неизвестны другие виды, использующие предметы для агрессии или самозащиты.

– Не может быть! – Я откинулся в кресле, со скрипом откатившись назад по истоптанному ковру.

– А что тут странного? Как и любой инструмент, оружие предполагает определенные психические установки – желание завоевывать или, наоборот, защищаться. Возможно, это результат происхождения от хищного вида.

– А они-то что едят? – хмыкнул я недоверчиво.

– Морские растения. И еще… – Она замялась. – У них существует каннибализм, они съедают мертвых… но это проделывается очень гигиенично и со всякими специальными ритуалами – не так ужасно, как вы, возможно, представляете.

– А если кто-то не хочет, чтобы его съели?

– Я же сказала – только умерших. Они никого не убивают для еды.

Внутренне передернувшись, я поспешил переменить тему.

– Почему летающие тарелки?

Лора усмехнулась.

– Они только кажутся такими.

– А какие они?

– Как труба. Вы видите только сечение и думаете, что смотрите сбоку. На самом деле ваше «сбоку» для них верх и низ – что-то вроде того, как дети скатываются с горы, сидя в автомобильной покрышке. Более точно мне трудно объяснить – у них слишком сложная техника.

– Как же они движутся?

– Они неподвижны, сдвигается пространство вокруг них. То есть даже не сдвигается, а как бы складывается.

– Складывается?

– Ну… или сворачивается. Как блин. Или американский флаг. Те же звезды, те же полосы, те же цвета, но все в сжатом виде.

– Ничего не понимаю, – вздохнул я. – Трубы, колеса…