Приехал из Москвы оператор картины Евгений Шапиро и рассказал подробности министерского худсовета, принимавшего картину. Его рассказ тоже Шварц записал (27 апреля): «Чудеса с «Золушкой» продолжаются… После просмотра первым взял слово Дикий. Наши замерли от ужаса. Дикий имеет репутацию судьи свирепого и неукротимого ругателя. К их великому удивлению, он стал хвалить. Да ещё как! За ним слово взял Берсенев. Потом Чирков. Похвалы продолжались. Чирков сказал: «Мы не умеем хвалить длинно. Мы умеем ругаться длинно. Поэтому я буду краток…» Выступавший после него Пудовкин сказал: «А я, не в пример Чиркову, буду говорить длинно». Наши опять было задрожали. Но Пудовкин объяснил, что он попытается длинно хвалить. Потом хвалил Соболев. Словом, короче говоря, все члены совета хвалили картину так, что министр в заключительном слове отметил, что это первое в истории заседание худсовета без единого отрицательного отзыва».
И было принято решение немедленно готовить фильм к выпуску на экран — к дню Победы.
А потом был просмотр в Доме кино. «В фойе — карикатуры на всех участников фильма, — записал, вернувшись домой, Евгений Львович, — на площадках — фото. Но праздничней всего публика, уже посмотревшая первый сеанс. Они хвалят картину, а главное сценарий, так искренне, что я чувствую себя именинником, даже через обычную мою в подобных случаях ошеломленность… Трауберг идет говорить вступительное слово… Хвалит картину, в особенности сценарий, и представляет публике виновников торжества. Нам аплодируют… Начинается просмотр. Смотрю на этот раз с интересом. Реакции зала меня заражают. После конца — длительно и шумно аплодируют. Перерыв. Обсуждение. Хвалят и хвалят…».
Не без удовольствия посмотрели «Золушку» и Заболоцкие с детьми. Сужу об этом по очередному письму Николая Алексеевича Шварцам. Помните песенку кучера про то, что вздорожал овес? Встретим этот «овес» мы и в его письме. К тому же у него вышел нетолстый, не с лучшими стихами, сборник, — первый после возвращения из ссылки. Это многого стоило. И он посылал его своим ленинградским друзьям.
«12 сентября 1948. Москва.
Милые Екатерина Ивановна и Евгений Львович!
Посылаю Вам с В. А. Кавериным мою книжечку, — читайте, не гуляйте, нехороших слов не говорите, автора худом не вспоминайте. Написал бы лучше, да овес дорог, животишки поослабли, в головке трясение.
Дорогие друзья, сделайте мне одолжение: раздайте книжечки по адресатам моим немногим ленинградским друзьям; не посетуйте, что затрудняю, сами знаете — в Ленинград мне попасть трудно, а друзей забывать не гоже.
Прошел слух, что в сентябре Вы собираетесь в Москву, вот бы уж мы рады были, не вздумайте останавливаться где-либо, кроме нас: Беговая, д. 1-а, корпус 29, кв. 1…
Приезжайте, дорогие, вы знаете, как мы вас любим. Ножки будем мыть, воду будем пить, а уж доставим полное удовлетворение. (Когда я был реалистом и объяснился в любви одной барышне, она мне ответила запиской: «Я не намерена удовлетворять ваши низкие потребности»).
Милые Шварцы, обнимаем и целуем вас, и ждем в Москву. Катя целует.
Ваш Н. Заболоцкий.
Детишки кланяются до боли в мозжечках».
В сорок седьмом году Наташа кончила школу. «Каждый выпускной экзамен волновал меня больше, чем если бы я сам сдавал его, — подводя итоги лета, записал Евгений Львович 18 августа. — Кончилось благополучно, — аттестат зрелости она получила. Я был у неё на выпускном вечере и даже говорил речь».
Остатки лета Шварцы провели на Рижском взморье в Лиелупе. Впервые Евгений Львович был на Балтийском море. Плавал, бродил по берегу. «Собирал янтари в песке, — говорят, найденный янтарь приносит счастье, — запишет он позже. — Собрал около двухсот янтарей». Вот сколько обещалось счастья.
И когда вернулись в Ленинград, его ждала «радостная новость. Наташа сдала в университет на пятерки, с одной только четверкой по немецкому языку. Начинается новый период в её жизни. Держала она на восточный факультет, на индо-тибетское отделение».
Как когда-то в первый класс, 1 сентября Евгений Львович проводил Наташу в Университет.
— После шума, который поднялся вокруг «Золушки», после путаной зимы я вдруг совсем перестал работать. С утра я перекладывал работу на вечер, вечером валялся и читал, или уходил. Не только не писал, но исчезло даже то вдохновение, безумное, мечтательное, туманное, праздничное настроение, ощущение радости, которое так помогало мне жить. С огромным трудом, урывками, я написал пьесу для кукол. С ещё большим трудом переделал её.
Речь идет о пьесе «Сто друзей», которую он обещал кукольному театру на Некрасовской. Пьеса, конечно, проходная. Да и сам он не придавал ей особого значения. Хотя, судя по записи в дневнике от 3 февраля, начинал писать не без удовольствия: «Пошли ужасно бестолковые дни. Вчера с утра делал то, что совсем неинтересно, — кукольную пьесу для Шапиро, и вдруг получилось ничего себе. Работал с наслаждением. Пошел к трем часам в Театр кукол. Прочел начало. Шапиро был очень доволен…».
Спектакль, получивший название «Волшебники» и показанный театром в середине декабря, вдруг (совсем неожиданно для театра и автора) стал неким событием театрального года и даже был выдвинут на Сталинскую премию. Поэтому можно включить его в эту добрую полосу. Хотя и этому событию Евгений Львович не придал особого значения. Нет — ни в дневниках, ни в воспоминаниях, ни в переписке — ни единого намека на это. Думаю, поначалу он просто боялся сглазить, а когда премию так и не дали, уже и говорить стало не о чем.
Пьеса рассказывала о строительстве электростанции на реке, против которого восставал Лесовик. А против него на защиту плотины вставали «волшебники». А волшебниками были все те, кто создает что-то новое. «Скажу я тебе, сынок, вот что, — говорит мать главного героя. — Мы ведь волшебники». — «Ой, кто волшебники?» — «Мы, люди». — «Все?» — «Все, кто умеет работать, как следует, кто с душою работает — тот и волшебник».
В который раз Шварц затрагивал тему творческого труда… Эта мысль проходит через многие его произведения. Еще в «Снежной королеве» Сказочник открывал представление словами: «Разные люди бывают на свете: кузнецы, повара, доктора, школьники, аптекари, учителя, кучера, актеры, сторожа. А я вот — сказочник. И все мы — и актеры, и учителя, и кузнецы, и доктора, и повара, и сказочники — все мы работаем, и все мы люди нужные, необходимые, очень хорошие люди…». А противостоят «хорошим людям» силы, которые терпеть не могут созидания, творчества, любви и дружбы. Их смысл жизни — в разрушении. В «Приключениях Гогенштауфена» — это Упырева, в «Красной Шапочке» — Волк, в «Снежной королеве» — сама Снежная королева и Советник, в «Волшебниках» — Лесовик, в «Двух кленах» эта роль будет отведена Бабе Яге и т. д.
А помощниками людям-созидателям становится природа — Белка, Кошка, Мышь, — только Сова, как и в «Кукольном городе», на стороне Лесовика: и предметы, изготовленные человеком из природных материалов: шкатурка — Потапыч, спичка — Пых Пыхович, стакан — Стакан Стаканыч.
Поставил спектакль Савелий Шапиро (художник И. Коротков, куклы по эскизам О. Клевера). «Е. Шварц обладает чудесным даром подлинного сказочника, — писал тогда Сим. Дрейден, — убежденного в абсолютной достоверности рассказываемых фантастических событий. С великолепным юмором и острой жизненной наблюдательностью драматург дает живые характеристики всем персонажам сказки… Безоговорочно восторженная, радостная, целеустремленная реакция юных зрителей, — это не только восхищение ярким занимательным зрелищем, это вместе с тем увлеченность большой, благородной мыслью, воодушевившей сказочника-драматурга… Роль мальчика в хороших тюзовских традициях естественно и выразительно играет Е. Ваккерова…» (Веч. Ленинград. 1947. 14 дек.). Ваккерова, если помните, раньше была артисткой Нового ТЮЗа. «Соединение сказки и современности удачно найдено автором «Волшебников» Евг. Шварцем в детской мечте и игре, — обращал внимание на спектакль потециальных зрителей Юр. Капралов. — «Все, кто умеет работать, как следует, кто с душой работает, — тот и волшебник», — говорит один из героев пьесы. Постановка — большая удача театра в его работе над новым жанром советской современной кукольной сказки» (Смена. Л., 1947. 29 дек.).
