Н. Е. Буренин и Е. Д. Стасова в имении Кириасалы.

Пришлось остаться на ночь, занять единственную маленькую комнату с одной постелью и перетащить ящики к себе. Окно в комнате было еще заколочено и замазано по-зимнему, выход был только в сени, из которых вела стеклянная дверь на крыльцо. Дул страшный ветер, лил дождь, из-за густого леса ничего вокруг не было видно, деревья шумели, как разбушевавшееся море, и казалось, что в мое маленькое окошечко кто-то хочет ворваться, но, обессилев, только царапает его своими ногтями. Нервы были напряжены до последней степени, ощущение было такое, будто я попал в западню и выхода из нее нет. Погасив свечу, я попытался заснуть, но не успел задремать, как смутно услышал отрывистые голоса, через окно донесся лязг металла. Раздался стук. Грубые мужские голоса требовали открыть дверь. Не зажигая свечи, я вышел в сени и через стеклянную дверь на фоне покрытого тучами неба увидел силуэты мужчин с винтовками на плечах. Лязг оружия не оставлял сомнения-жандармы! Меня проследили и сейчас арестуют.

Я бросился обратно в комнату, с отчаянием посмотрел на маленькое окно и чуть не поддался желанию поджечь ящики. Только мысль о старичке-хозяине удержала меня от безумного шага. Пришлось покориться участи. Я решил отдаться в руки своим врагам.

Тем временем стук в дверь стал еще настойчивее: очевидно, жандармы теряли терпение. Проснулся старичок, спавший в другой половине избушки, и мы одновременно вышли в сени, чтобы впустить ночных гостей. Дверь открылась, ворвался ветер, и меня чуть не сшибли с ног собаки, гремевшие цепями. Вошли люди в охотничьих костюмах, и страшные винтовки за плечами оказались простыми ружьями. Невольно вспомнилась поговорка: “У страха глаза велики”.

На следующий день я уехал в Петербург, а через неделю рабочие Обуховского, Путиловского и других заводов читали новые номера “Искры” и новые революционные брошюры.

Литература прибывала из-за границы в Финляндию всё в большем количестве. Не так просто было доставить ее из Финляндии в Петербург, переправить транспорт через русско-финляндскую границу. Я предложил Елене Дмитриевне Стасовой воспользоваться для перевозки литературы имением Кириасалы, принадлежавшим моей матери. Елена Дмитриевна вскоре сообщила, что мое предложение принято и мне поручена организация этого дела.

Имение Кириасалы находилось у самой границы с Финляндией. От Петербурга до Кириасал, если ехать Кексгольмским трактом, было около семидесяти верст. Тот, кто отправлялся сюда из Петербурга поездом, должен был доехать до финской железнодорожной станции Райвола, а оттуда лошадьми до имения.

Таким образом, выезжая из Петербурга, можно было в Кириасалы попасть и со стороны России, и со стороны Финляндии. Это обстоятельство представляло большие удобства для транспортировки литературы.

Очень важно было и то, что на территории имения находился русский таможенный пункт, арендовавший у моей матери как землю, так и постройки, необходимые для чиновников и солдат.

Чиновник, возглавлявший таможенный пункт, его жена и дочь считали для себя весьма лестным знакомство с помещицей Бурениной и ее семьей. Они часто зазывали нас к себе, угощали чаем с вареньем, вкусными домашними наливками. Близкое соседство с имением было по душе и солдатам, которые наперебой ухаживали за хорошенькими горничными помещицы. В общем, между нашей семьей и таможенным пунктом установились вполне добрососедские отношения. Я не преминул этим воспользоваться.

Обычно груз с литературой прибывал на станцию Райвола. Получив сведения об этом, мы снаряжали из Петербурга “охотничью экспедицию”: надевали соответствующие костюмы, брали ружья, иногда прихватывали и собак создавали видимость того, что группа беспечных молодых людей собирается весело провести время на лоне природы. Когда мы приезжали в Райволу, там уже поджидал нас с лошадью и санями приехавший из Кириасал рабочий имения Микко Олыкайнен. Он был моим усердным и надежным помощником в транспортировке нелегальной литературы.

Наша группа “охотников” делилась на получающих литературу и наблюдающих. Наблюдатели должны были в случае провала немедленно уехать и предупредить о происшедшем всех, кто имел отношение к транспортировке литературы. Получив багаж и погрузив его в сани, мы возвращались в имение. При переезде через границу приходилось подчиняться некоторым формальностям. Солдат, дежуривший у шлагбаума, звонил в колокол. Появлялся досмотрщик. Он подходил к экипажу и спрашивал:

- Кто едет? Что везете? Контрабанда есть?

Узнав меня, досмотрщик приказывал солдату: “Пропусти”, и мы благополучно проезжали через границу. Так мы переправили большое количество литературы, минуя таможенный пункт в Белоострове, где грузы тщательно просматривались.

Помогал мне в транспортировке литературы Эдуард Эдуардович Эссен. Партийная его кличка была “Барон”. Высокого роста, стройный, с вьющимися белокурыми волосами, он и в самом деле мог сойти за какого-нибудь немецкого или шведского барона.

Однажды мы с “Бароном” отправились в очередной рейс. “Барон” в костюме охотника, с ружьем, в высоких сапогах с отворотами отправился из Петербурга на станцию Райвола. Там он должен был выкупить багаж и дожидаться меня. Я же выехал в Кириасалы из Питера на перекладных - почтовых по Кексгольмскому тракту.

Приехав в имение, я тоже принял подобающий охотнику вид, захватил несколько красивых ковров и поехал на станцию, где находился “Барон”.

В сани был запряжен удивительный конь Бурят. Когда выезжали из дому, он обычно всё время оглядывался, как бы угадывая, далеко ли едут. Заставить его бежать рысью было почти невозможно. Он нехотя шевелил ногами и всё время норовил перейти на шаг. Но стоило, доехав до какого-нибудь места, повернуть обратно-и коня было не узнать: он несся стрелой

Когда я приехал на станцию Райвола, “Барон” уже ожидал меня. Мы выбрали время, когда у пакгауза никого не. было, и стали грузиться. Уложить в сани три больших ящика было не так просто. Выломав сиденье и козлы, мы поместили два ящика, положили сверху сено. Пестрые кавказские ковры совершенно их скрыли. Но куда девать третий ящик? Решили поставить его в ногах “Барона” и, если будут спрашивать, объяснить, что в этом ящике находятся рождественские подарки для учащихся земской школы, где моя мать была попечительницей.

Пока мы возились с ящиками, время шло. На станции стала собираться публика, ожидавшая поезда. Появились и жандармы. Но мы сели в сани, и наш Бурят, почуяв, что едем домой, взял с места резвой рысью.

Стояла чудная погода, снег искрился на солнце. Наши сани, убранные пестрыми, яркими коврами, выглядели празднично. Под дугой заливался валдайский колокольчик. Из-под копыт весело бегущего Бурята летели комья слежавшегося снега и ударяли о передок саней. Сани раскачивались то в одну, то в другую сторону, казалось, вот-вот перевернутся. Но подхваченные быстрым бегом, они снова выпрямлялись и легко скользили по накатанной дороге.

От Райволы до Кириасал было верст сорок. Проехав полдороги, мы остановились, накормили и напоили лошадь, а потом тронулись дальше. Финскую таможню мы проехали беспрепятственно. Вот и полосатый шлагбаум русского пограничного пункта.

Как обычно, дежурный солдат позвонил. Но на этот раз вышел по сигналу новый досмотрщик, которого я видел впервые. С ним был солдат, вооруженный винтовкой и длинным прощупывающим металлическим прутом. Конечно, я допустил оплошность, непростительную для конспиратора. Появление на пограничном пункте нового досмотрщика оказалось для меня новостью.

Назвав свою фамилию, я небрежным тоном сказал, что еду домой. В ответ мне было предложено предъявить груз для осмотра. Изобразив на лице удивление, смешанное с досадой, я заявил, что везу рождественские подарки для школьников, что раскрывать ящик нельзя, так как его содержимое может от этого пострадать. Я даже попробовал прикрикнуть на досмотрщика, но этим чуть не испортил дело. Он оказался ревностным служакой и настаивал на осмотре.