После концерта состоялся банкет в большом зале Сосиетэтсхусет, на котором присутствовали лучшие представители искусства, науки, литературы Финляндии. Приветствиям и тостам не было конца. Во время ужина была устроена художественная лотерея в пользу русских революционеров. Наиболее выдающиеся художники Финляндии жертвовали свои картины, этюды, эскизы.

Я сидел с группой гельсингфорсских гимназистов. Они знали, что я связан с партией и в сущности являюсь главным организатором концерта, хотя официально им значился финский художник Аксель Галлен. Гимназисты старались всеми силами нам помочь. Мало того, что во время концерта они состояли в охране Горького, они сагитировали своих товарищей поднести ему огромный венок с красными лентами от имени своей гимназии, следили за ходом концерта. Их бурные аплодисменты поднимали настроение публики. Вечер, помимо большой материальной выгоды, укрепил наши старые связи и дал нам новые, пользуясь которыми мы могли в дальнейшем строить свою работу.

Из гимназистов выделялись трое: Леонид Воробьев, Григорий Александров и Александр Плавский, которые в дальнейшем проявили себя активными членами Финляндской военной организации. Выданные провокатором, они были в 1907 году арестованы. А. В. Плавскому удалось скрыться, дело Г. Г. Александрова было перенесено в Финляндию, Л. П. Воробьев был военным судом приговорен к шести годам каторги.

Вскоре в Пожарном доме состоялся другой концерт, устроенный Финляндской красной гвардией во главе с капитаном И. И. Куком. Этот концерт сохранился в памяти, как взрыв революционного энтузиазма. У отеля “Кемп” ждала толпа народа, и, как только появились М. Горький и М. Ф. Андреева, их встретили восторженными криками, выпрягли лошадей и на себе повезли в Пожарный дом сквозь шпалеры ожидавшей публики, приветствовавшей их всю дорогу.

В одном из примыкавших к большому залу помещений во время концерта был устроен митинг: наши товарищи из Финляндской военной организации сумели использовать настроение присутствовавших солдат и матросов.

Впервые пришлось слышать пение “Интернационала” на шести языках: финском, шведском, русском, латышском, эстонском и еврейском. Впечатление было грандиозное.

В этом концерте М. Ф. Андреева декламировала не только по-русски, она выучила одно революционное стихотворение по-фински. Финны особенно горячо восприняли ее декламирование на своем родном языке. Кстати сказать, Мария Федоровна выучила стихотворение на одном из труднейших языков за несколько часов до концерта.

Вечер закончился в гостинице “Фенниа”. Что там творилось, трудно передать, так как все, кто только мог, проявляли свои таланты, и развеселившиеся люди не знали предела выражению бьющим через край чувствам. М. Горького и М. Ф. Андрееву, например, сажали на кресла, поднимали на вытянутых руках и с пением революционных песен под мой аккомпанемент носили вокруг зала. Кончился вечер общей пляской под песни всех присутствующих.

Только наступившее утро заставило публику разойтись.

Весть об этих концертах, как и следовало ожидать, дошла и до петербургской охранки. Много лет спустя, уже в годы Советской власти, я обнаружил в Центральном архиве в Москве записку следующего содержания:

“Андреева Мария Федоровна.

Привлечена в качестве обвиняемой к дознанию в порядке 1935 ст. уст. угол. суда-по делу социал-демократич. организации, находящемуся в Судебн. Палате.

Приостановлено 17 февраля 1907 года до явки или задержания.

Обвинялась:

1. В прочтении воззвания противоправительственного содержания на литературно-музыкальном вечере в Гельсингфорсе в пользу пострадавших во время беспорядков в России.

2. В 1906 году привлечена к дознанию о “Новой жизни”.

(По сведениям Охран, отдел, служиламестом явки активн. работников РСДРП),

Подлежит аресту”.

В то время мы, конечно, этого не знали, но для нас и так ясно было, что яркие выступления Горького и Марии Федоровны не могли пройти незамеченными.

Надо было их спрятать до отъезда за границу. Я обратился к известному финскому художнику Варену, который приютил А. М. Горького и М. Ф. Андрееву в своем имении под Выборгом.

Позже Мария Федоровна в одном из писем вспоминала:

“…Вы устроили нас в имение Варен, это Вы, конечно, хорошо помните; помните, может быть, как, едучи к ним, мы для заметания следов заезжали в сказочную усадьбу Сааринена и двух других молодых архитекторов, фамилии их сейчас не помню. Помните снежную дорогу, залитую лунным светом, грандиозные сосны в лесу, по которому мы ехали, сани с бубенцами, наш приезд, огромную комнату с бревенчатыми стенами, всю из каких-то углов, каминов, длинных, узких и высоких, широких окон? Лестницу наверх в жилые комнаты с нишами для спанья? Помните люстру из окрашенных в красную краску деревянных планочек, зеленеющие ветви берез в круглых хрустальных вазах?

Помните встречу Алексея Максимовича с поэтами и художниками Финляндии, приехавшими из Гельсингфорса провести вечер с Алексеем Максимовичем? Ведь это было как сказка!

А когда мы уже провели у Варенов несколько времени, кто-то, чуть ли не Прокопе, приехал из Гельсингфорса и передал от имени. тогдашнего губернатора, фамилия его начиналась на 3, самой фамилии я сейчас не помню, что он желал бы, чтобы Горький уехал из Финляндии, так как ему, губернатору, очень не хотелось бы быть вынужденным арестовать Горького, если ему это будет приказано, чего-де он очень опасается”.

От Варенов А. М. Горький и М. Ф. Андреева выехали в Або, где должны были сесть на пароход, шедший в Швецию. Мария Федоровна писала мне, вспоминая поездку в Або:

“…Это было изумительно! Чудесная, живописная дорога лесом, сани, запряженные чудесными лошадьми Варенов, ясный финский зимний день, и-через каждые 3-5 сажен из лесу на дорогу неслышно выскакивает вооруженный финн из стражи Сайло… отдает честь Алексею Максимовичу и провожает его глазами до следующего. Тишина, белки прыгают с дерева на дерево, пробежит заяц, и опять звенящая, снежная тишина…”

В Або под охраной наших друзей финнов Алексей Максимович и Мария Федоровна благополучно сели на пароход, отправлявшийся в Стокгольм, где их встретили другие наши товарищи. Из Швеции они поехали в Германию и Швейцарию, чтобы дальше следовать в Америку.

Центральный Комитет партии, Владимир Ильич Ленин придавали этой поездке большое значение. Цель ее заключалась в том, чтобы помешать царскому правительству получить заем у правительства США и вместе с тем попытаться собрать средства на революционную подпольную работу. Нужен был человек, который мог бы заботиться о Горьком, оберегать его от непредвиденных случайностей, обеспечить Горькому возможность спокойной работы. Вначале Алексея Максимовича должен был сопровождать в Соединенные Штаты Америки В. В. Воровский, но он получил другое важное партийное задание. Согласно желанию, высказанному Горьким и Андреевой, Красин направил с ними в Соединенные Штаты меня.

В то время я находился за границей. В день приезда в Софию, где мне нужно было организовать закупку оружия, я получил телеграмму от Красина с предписанием немедленно найти А. М. Горького и М. Ф. Андрееву и выехать с ними в Америку. Я сразу же отправился в путь.

В апреле 1906 года А. М. Горький, М. Ф. Андреева и я выехали из Парижа в Шербур, где должны были сесть на пароход, отплывающий в Нью-Йорк. Среди товарищей, провожавших нас в Париже, был Леонид Борисович Красин (“Никитич”) и Максим Максимович Литвинов (“Папаша”).

Еще накануне я передал “Папаше” адреса в Болгарии: надо было организовать переправку в Россию транспорта оружия и взрывчатых веществ, закупленных во Франции, Бельгии, Англии, Швейцарии. Это оружие предполагалось отправить на пароходах из одного порта на Балканском полуострове в какой-либо из русских черноморских портов. Очень хотелось самому взяться за это дело, но партия дала мне другое задание, и я обязан был его выполнить.