В следующем году серию публикаций завершило объёмистое повествование о приключениях загадочной красавицы «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская», вышедшее из-под пера ещё одного чиновника, по долгу службы боровшегося с расколом, а впоследствии известного писателя П. И. Мельникова-Печерского{18}. Автор был убеждён, что появление самозванки являлось делом рук иезуитов и магната Кароля Радзивилла, взявшего на воспитание неведомую девушку и финансировавшего её похождения в Европе, хотя и не смог привести убедительных тому доказательств.
Труды Блудова, Панина и Злобина впервые сделали доступными многие важные документы о незадачливой претендентке на российский престол. Маститые авторы стремились показать, что в этой истории нет династических тайн; безвестная «претендентка» никаких кровных связей с царской семьёй не имела, а потому и наказана была за дело. Однако они не смогли «закрыть» тему — хотя бы потому, что не прояснёнными оставались вопросы о происхождении «княжны», причинах и обстоятельствах «принятия» ею имени российской царевны и её отношениях с деятелями Барской конфедерации М. Огиньским и К. Радзивиллом.
К тому же официозные публикации так и не смогли рассеять романтический ореол «ужасного и поэтического» вокруг несчастной «принцессы». Завершило картину художественное воплощение жертвы екатерининского царствования в знаменитом и многократно переиздававшемся с момента выхода в 1883 году романе Григория Петровича Данилевского «Княжна Тараканова».
Пленительный образ прекрасной авантюристки, жертвы своей любви и деспотического режима, с тех пор окончательно утвердился в художественной культуре. Она стала персонажем романов, повестей, рассказов и пьес, а в XX веке — спектаклей и кинофильмов, имевших немалый успех. И. В. Шпажинский в начале прошлого столетия написал драму «Самозванка (княжна Тараканова»){19}. Первый двадцатиминутный фильм, посвящённый той же героине, был поставлен уже в 1910 году и удостоился похвалы за игру актёров: «Каждый из них дал настоящий исторический тип, начиная с г-жи Александровой в роли Екатерины II и кончая остальными артистами в роли „блестящей стаи славных“, окружавших императрицу. Наибольшее внимание в картине останавливает на себе изображение г-жой Микулиной самой княжны. Очевидно, прототипом для её изображения послужила артистке известная картина Третьяковской галереи, точную копию с которой представляет последняя сцена ленты в версии смерти от наводнения»{20}.
Из относительно недавних попыток обращения к теме можно назвать постановки театров имени Моссовета и имени Вахтангова по пьесе Л. Г. Зорина «Царская охота» и вышедшую в 1990 году одноимённую картину «Ленфильма». В талантливой драме переплетены ревность, любовь и страсть; загадочная «княжна» и захватившая трон у мужа Екатерина II — непримиримые соперницы, которые ненавидят друг друга, но ни в одной сцене так и не встречаются. Красавица Тараканова влюбляется в царского фаворита Алексея Орлова, а тот по приказу императрицы проводит операцию по пленению опасной преступницы ради государственного интереса: «Остальным государствам нужды нет, что пред ними злодеи, — чрез их посредство им надобно расшатать Россию». Схваченная и заточённая в Петропавловскую крепость пленница умирает, так и не раскрыв своей тайны. Впрочем, недавно поставленный в Уфе мюзикл «Голубая камея», вопреки традиционному сюжету, заканчивает историю благополучно: циничный фаворит Орлов отказывается от своего положения при троне, а царица освобождает влюблённую княжну из крепости и разрешает графу на ней жениться; все пляшут и поют…
Ещё более основательно призрак Таракановой «прописался» на страницах беллетристических сочинений и всевозможных популярных изданий. К первым принадлежат исторические романы различного достоинства{21}; ко вторым — полухудожественные книги и статьи, претендующие на объективность вкупе с некоторой сенсационностью{22}. Так, один из авторов противопоставляет кроткую Досифею, то есть истинную Тараканову, ложной — самозванке, выдвинутой иезуитами, которые снабжали её деньгами. Хорошо ещё, что «красивейший мужчина» Орлов влюбил в себя и обезвредил вражеского агента, но зловредные иезуиты пытались его оклеветать и в пику России заказали Кастера написание книги. Другой сочинитель, скорее, сожалеет об участи бедной девушки, которую заманил и «обрюхатил» Орлов, и убеждён в том, что жертва коварного графа наслала роковое проклятие, от которого якобы погибли его молодая жена и дочь. Третий, наоборот, считает самозванкой постриженную Досифею, а истинной дочерью императрицы — барышню, схваченную Орловым. Четвёртый намекает, что императрица и её дочь ни при чём, а роль последней играла польская еврейка из странной секты Саббатая Цеви{23}.
Пишущие всё это особо не утруждают себя доказательствами. Зато таковые наглядно демонстрируют участники телевизионной «познавательно-приключенческой» программы «Искатели» на Первом канале. Авторы передачи «Две смерти княжны Таракановой» не зря обещали публике сенсацию — они на личном опыте доказали, что арестованная могла (подобно дюжему мужчине с соответствующим снаряжением!) перелезть через стену крепости и бежать, чтобы через десять лет объявиться под именем монахини Досифеи.
Пожалуй, наиболее известными из печатных трудов последних лет об истории Таракановой являются книги Э. С. Радзинского и Н. М. Молевой{24}. Первая представляет собой драматическое повествование о бурных страстях, закончившихся гибелью гордой свободной женщины (хотя бы и властолюбивой интриганки) от рук царского холопа графа Орлова. Полюбив княжну, тот предаёт её в руки безжалостной императрицы, думающей только о собственной безграничной власти, а сам до конца жизни страдает от сознания греховности своего поступка. Во время последней встречи с пленницей граф безуспешно пытается оправдаться:
«— Клянусь на кресте! Я тебя любил.
— Не надо. В любовь мы играли. Оба.
— Я не играл, Алин. Я любил. Я и сейчас тебя люблю.
— Тогда ещё страшнее. Тогда ты даже не дьявол. Ты — никто… Я играла с тобой. И думала, что выиграла. И проиграла, потому что я впервые встретилась с любовью раба».
Сочинение Радзинского (и его фильм-монолог о том же предмете), названное «очередным историческим расследованием», на деле оказалось обычной псевдоисторической поделкой{25}. Однако знойная «лав стори» в антураже «галантного века», пусть даже без «хеппи-энда», имела успех и заслужила восхищённые отзывы поклонниц творчества главного рассказчика России в Интернете: «…читается легко и с удовольствием. Честно говоря, во время чтения я так прониклась описанием княжны этой, что, живи я в XVIII веке и будь мужчиной — непременно в неё бы влюбилась».
Известный искусствовед Н. М. Молева давно увлечена сюжетом о Таракановой и свою версию биографии самозванки излагала в опубликованных ещё в 1980–1984 годах рассказах. В отличие от Радзинского, она стремится опираться на источники. Автор резонно не доверяет сложившимся вокруг самозванки «фантазиям» вроде её романа с Орловым и рождения в тюрьме сына, что «не находит никакого отражения в следственных материалах, как и самый факт появления ребёнка». Она не поддерживает также версию о таинственном «спасении» авантюристки из заточения, поскольку в имеющихся свидетельствах о её смерти, «пожалуй, трудно подозревать подделку». Молева отнюдь не увлекается романтической стороной событий, но, скорее, рассматривает сохранившиеся известия суперкритично и явно подозревает если не в лживости, то в заведомой ангажированности главных действующих лиц этой драмы, а также авторов и публикаторов XIX века, усматривая в их деятельности намерение утаить от публики главное: «Правда, личность следователя не вызывает никаких сомнений: добр, честен, благороден. Правда, соответствие копии несуществующему оригиналу тем более не подлежит сомнению; да и как может быть иначе в изданиях вроде Сборников Русского исторического общества или Чтений Общества истории и древностей российских? Но вот что случилось с оригиналами, откуда родилась уверенность в соответствии им копий, для чего было публиковать не проверенные самими исследователями повторения — эти вопросы никем и никак не поднимались». Императрица Екатерина, считает она, «как будто забывает о своих словах, не добивается подобного выяснения и от следователя»: «Напротив — императрица откровенно заинтересована в прекращении разговора с неизвестной, каких бы то ни было допросов и встреч». Ей кажется странным, что главный следователь А. М. Голицын «называет узнанные имена, обстоятельства, достаточно реальные, вполне доступные для проверки, и словно ждёт соответствующего разрешения — на запросы, переписку, вызов свидетелей. Ждёт и не получает ответа». Но при этом он якобы лишён доступа к бумагам самозванки: «Голицыну этих писем увидеть не довелось никогда».
