Подумалось: «Через какое-то время мина ударится о стенку. Над стенкой в десяти — пятнадцати метрах пролегает железная дорога. Если произойдет взрыв...»

— Бежим! Надо сказать кому-то про мину.

Сняв шлепки, подгоняемые и страхом, и ветром, и брызгами, мы побежали что было сил назад, к пляжу...

— Вот это кросс!

Мужчин было двое. Молодые. Примерно одного роста. Очень похоже одетые. Один, кажется, был грузин. Другой — светлый, курносый.

Фразу произнес грузин. Я посмотрела на мужчин. Они не внушали мне никакого доверия. И взгляды у них были игривые, несерьезные. Но кроме нас, четверых, никого больше на пляже не было. И я сказала:

— Там мина!

И показала рукой на стенку.

— Может, дельфин, — улыбнулся грузин.

— Вы шутите неумно, — я произнесла слова резко и даже зло.

Грузин покраснел. Второй, светловолосый, хлопнул его по плечу:

— В такой шторм дельфины не станут приближаться к стенке. Пойдем посмотрим, Демна.

— Идите к пятой раздевалке, — сказала Люська, до этого молча разглядывавшая мужчин.

— Все ясно, — светловолосый задержал на Люське свой взгляд. — Напротив пятой раздевалки.

— Смотрите не заблудитесь.

— Приложим усилия... А к вам, девочки, просьба. Если вы, конечно, не очень торопитесь. Постойте здесь до нашего возвращения и никого не пускайте на стенку. Вдруг и правда мина.

Люська сказала:

— Круглое и темное там плавало точно.

— Круглое и темное, — бодро повторил светловолосый и торопливо пошел вслед, за товарищем.

— Ну, как кадры? — спросила Люська.

Я возмутилась:

— Прекрати. Иначе я сейчас уйду...

— Сейчас польет дождь. Уйти ты можешь только в наш сарай. А там очень скучно...

— Пусть лучше сарай, чем такие знакомства.

Люська ответила спокойно, будто ее совсем не обидел мой тон. А может, и вправду не обидел.

— От тебя никто ничего не требует. Веди себя скромнее...

Со стороны висячего моста через сквер бежали пограничники. Лейтенант — в фуражке с ремешком через подбородок — крикнул:

— Девушки, немедленно бегом за мост.

Солдаты дышали тяжело, топали сапогами, продавливая следы в сыпучем песке.

Вода в речке по-прежнему была спокойной и зеленой, как листья. Не верилось, что рядом бушевало море.

Возле рынка, справа от входа, на голубой стене сапожной мастерской висели клетки с канарейками и волнистыми попугаями. Тут же мужчина в сильно поношенном армейском обмундировании танцевал цыганочку под собственный аккомпанемент. Голосил тонко и немного гнусаво:

— Тили-тили, тили-тили...

Лицо у него было не пьяное, а больше ненормальное. Иногда он хлопал в ладоши, иногда поднимал руки и странно шевелил пальцами, словно пытался нащупать что-то.

— Местный дурачок Тихонравов, — услышала я за спиной мужской голос. Повернулась. Мужчины, которых мы встретили на пляже, нагнали нас. Светловолосый коснулся моего локтя:

— Можно было не волноваться. Пограничники все время наблюдают за морем.

— Это хорошо, — сказала я и высвободила руку.

Люська спросила:

— Откуда она взялась?

— Надо полагать, что это старая мина, поставленная нами или немцами во время войны. Сегодня ее сорвало штормом.

— Через столько лет?

— Не имеет значения. Если мина забыта и не вытралена, рано или поздно она о себе заявит.

Люська не унималась:

— Ее выловят?

— Не думаю. Скорее всего, расстреляют.

— Это страшно, — сказала Люська.

— Есть вещи и пострашнее, — мрачно сказал грузин.

Люська посмотрела на него с опасением.

...Мы не увидели водяного столба, широкого и грязного, взмывшего над морем, но услышали взрыв, раскатистый, словно крик. Лихорадочно задрожали деревья. И стекла в доме напротив задребезжали нехорошо. Женщина, шедшая с рынка, остановилась в изумлении. Казалось, даже петрушка в ее корзине ожила, зашевелила листьями. Женщина сказала:

— О боже!

Светловолосый ответил:

— Бог ни при чем.

Я улыбнулась.

Он спросил:

— Как вас зовут? — Наташа.

— Я так и думал, — по Люськиным понятиям он явно «кадрил» меня.

Потом последовал банальный вопрос:

— Куда вы идете?

Люська нахально ответила:

— В ресторан обедать.

Мы никогда не обедали в ресторане. Нас вполне устраивало кафе-самообслуживание. Однако Люськино нахальство было понятно лишь мне, потому что слова эти она произнесла равнодушным и даже чуточку усталым голосом. Ну, мало ли людей обедают в ресторане?

— Какое совпадение! — обрадованно воскликнул светловолосый.

— Нет, нет, — поспешила разочаровать его я. — У меня болит голова, я иду домой спать.

— При головной боли хорошо помогает коньяк, — с видом знатока заметил грузин.

— В малых дозах, — пояснила Люська.

— В малых дозах, — как эхо, подхватил светловолосый.

— Ни в каких, — упрямо возразила я.

— Ваша подруга в плохом настроении, — сказал светловолосый Люське.

— Ее напугала мина, — определила Закурдаева.

— Тихий уют, вкусный обед. Разве это не успокаивает нервную систему? — спросил грузин.

— Наташа, у людей принято, что меньшинство подчиняется большинству. Нас больше... Мы способны уговаривать вас бесконечно. Смилуйтесь...

— Хорошо, — сказала я. — Мы пойдем с вами в ресторан при одном условии: за свой обед мы платим сами.

— Бухгалтерия раздельно, — засмеялся светловолосый. — Другие бы спорили, а мы не будем...

Люська поглядывала на меня если не осуждающе, то скептически.

Местный дурачок Тихонравов заунывно с переходом на гнус пел:

Сам же он был намного старше этого возраста...

Признаюсь, я почему-то стыдилась ресторана. Вспомнила Прасковью Яковлевну. Ее слова, идущие, наверное, из самой глубины души: «Ужасть, ужасть...»

Подумалось: все-таки я испорченная, порочная особа.

Официантка принесла меню. Светловолосый бодро сказал:

— Так, значит, коньяк?

Я почему-то повернула голову направо. И остолбенела... За соседним столом сидел Буров. Сквозь толстые очки он смотрел на меня...

— Вы читали Пильняка? — спросил Буров.

— Нет. А кто это?

— Был такой писатель. Известный в двадцатые-тридцатые годы.

Я призналась:

— Никогда не слышала.

— Вполне возможно. Вы родились гораздо позже. У него есть рассказ «Грэго-Тримунтан».

— Странное название.

— Морское. Так моряки называют ветры... Ветры дуют с моря. Ветры дуют в море. Всегда можно сказать о людях, что они просты, и никогда нельзя сказать, что просты люди.

— Как хорошо.

— Это не я. Это Пильняк...

— А вы... Вы сами что-нибудь пишете?

— Пишу вещь.

— Вещь?

— Да. Так принято называть рассказ, повесть, роман.

— Что же вы все-таки пишете? Рассказ, повесть, роман?

— Ветры дуют с моря. Ветры дуют в море. Всегда можно сказать о людях, что они просты, и никогда нельзя сказать, что просты люди.

1

Перелистала словарь.

Все верно! Мы обошлись без церемонии. Без белого платья, фаты, черного костюма и лакированных ботинок. Обошлись без поздравлений и даже без цветов.

На Бурове был повседневный серый костюм и туфли, заляпанные жидкой грязью, потому что в тот вечер, когда мы вышли из загса, над Москвой моросил липкий дождь и тротуары не блестели, как после весенней грозы: на них лежали грязь и опавшие листья.