— Вы все шутите, — раздраженно перебил меня мой знакомый, — но я правду говорю: девушка побледнела и исчезла!
— Так, — сказала я, — ну и что?
— Как «ну и что?» Очень подозрительно!
— Слушайте, — сказала я, вздохнув, — ну мало ли за какими надобностями человек может исчезнуть? Особенно девушка, не привыкшая к большому числу коктейлей…
— Но вы должны согласиться, что все же это очень подозрительно. Значит, там что-то неладно! Но мало того: этот иностранец из Москвы поехал в Лондон. С ним в купе ехали два советских инженера. Он говорит, что просто был поражен: эти люди выпили за время пути невероятное количество водки.
— Будто вы сами не выпиваете «невероятного количества водки»! Этот ваш иностранный друг видел, как вы сами пьете?
— Нет, но…
— То-то оно и есть, что «но»! Просто человек никогда не видал русских.
— Погодите. Дальше самое интересное. Он предложил этим инженерам плитку шоколада, и знаете что? Они начали есть ее вместе с серебряной бумагой. Значит, они там, в России, никогда не видели шоколада!
— Выходит, что они «там в России» и бумаги в глаза никогда не видали. Так, значит, и ели? Серебряную бумагу?
— Это еще что! Дальше слушайте. На пароходе иностранец угостил их виски. Пароход качало и, естественно, что стаканы ездили по столу. И представьте, советские инженеры очень испугались и начали кричать, что это колдовство, что иностранец хочет их отравить. Видите, значит, они никогда не ездили на пароходе!
— Слушайте, может, вы спутали? Может быть, ваш друг рассказывал не про русских и не про инженеров, а про двух дикарей с острова Лолли-Полли?
— А когда они приехали в Лондон, — захлебывался мой знакомый, — они купили себе по паре ручных часов и ходили с утра до вечера, прикладывая их к уху. У них в России, оказывается, нет часов!
Я так и не узнала, была ли эта история чистейшей выдумкой или плодом дурачества молодых советских инженеров, «разыгравших иностранца». Но это и не важно. Важно то, что русский человек оказался способен немедленно поверить, что советские инженеры, знакомые с самой передовой в мире техникой, изобретатели и конструкторы самых современных орудий — вели себя как дикари!
А мой знакомый смотрел на меня грустно и молчал. Я тоже грустно молчала. Вдруг он сорвался с места и побежал дальше рассказывать эту идиотскую чушь.
Иногда несут несусветную чепуху про Россию даже неглупые иностранцы, что происходит от глубокого невежества. Впрочем, думается, что теперь, после этой войны, невежества будет меньше.
Мы ничего не знаем о флоре и фауне Венеры. И можем поверить шутливой фразе Гумилева: «На Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья».
Но ведь Россия — не Венера. Это же наша страна, наша родина. И пора, наконец, знать, какого цвета там листья и какого склада там люди.
Не русские, не американцы
После четырехлетнего перерыва начали приходить печатные издания из Америки. «Нашелся след Тарасов» наших соотечественников и коллег: русских писателей и журналистов в этой стране. Чем же живут и дышат наши соотечественники?
В Сан-Франциско
С интересом разворачиваем номера русской газеты, издающейся в Сан-Франциско.
Просматриваем объявления: меховщик Теслюк предлагает уважаемым покупателям шубы. Сдается комната. Требуется переводчик. И вот, наконец, объявление о предстоящем бале. На балу будет выступать исполнительница цыганских романсов и какой-то гитарист Яша. На балу будет киоск с крюшоном и непременная лотерея с ценным первым призом: горжеткой.
Ах, эта знакомая горжетка, путешествующая с бала на бал! Ах, эти надоевшие крюшонные киоски, за которыми неизменно восседает Марья Ивановна с большим бюстом! В лотерее можно выиграть престарелую вазу, статуэтку и подушку «с насыпкой»… На балу непременно будет мазурка, которую будут отплясывать бывшие генералы, а молодежь будет глядеть, почтительно улыбаясь. Наизусть знакомые балы, на которых неизменно выступает гитарист Яша, он же балалаечник Костя, про которого так хорошо писал эмигрантский поэт Дон Аминадо:
…Потом выступал балалаечник Костя,
В роскошных штанинах из черного плиса,
И адски разделал «Индийского гостя»,
А «Вниз да по речке» исполнил для биса,
Потом появились бояре в кафтанах,
И хор их про Стеньку пропел и утешил.
И это звучало тем более странно,
Что именно Стенька бояр-то и вешал.
И что то в тумане дрожало, рябило,
И хором бояре гудели на сцене…
И было приятно, что все это было
Не где-то в Торжке, а в Париже на Сене.
Да, русская колония в Сан-Франциско — упорно цепляется за «русский дух», за балы с крюшонами, за горжетки в лотерее, за мазурки с генералами. Хлопочут дамы-устроительницы. Танцуют барышни в боярских кокошниках. Мотивы этих балов ясны: тоска по родине, воспоминания, вообще — «тени минувшего, счастья уснувшего…»
Но посмотрим, каковы литературные силы газеты.
Вот статья человека с ювелирным именем Леонид Опалов, посвященная поэтессе Лидии Нелидовой-Фивейской.
На эту поэтессу Опалов растратил все хвалебные эпитеты, которыми он располагает. Что делал бы он, если бы в Сан-Франциско, скажем, появился Пушкин?
Но что же, однако, вызвало подобные восторги со стороны г-на Опалова? Вот, например, вирши, которые, по его словам, являются ничем иным, «как ценным вкладом в сокровищницу русской литературы».
Россия-родина, откуда это слово?
Или приснилось все в полузабытом сне,
Иль сказка старая припомнилась мне снова
Что няня старая рассказывала МНЕ?
Россия-родина — забытое названье,
В нем ласка слышится неведомая МНЕ
и т. д., и т. д.
Далее приводится много других стихосплетений все в этом же роде и хуже. Опалов развязно называет их и «чарующе прекрасными», и «магическими», и «изящно-грациозными» (?!). Под конец статьи Опалов сообщает, что поэтесса является женщиной умной и уронила несколько глубоких мыслей относительно искусства. Вот этот «ценный вклад в сокровищницу русской мысли»:
«Нужно стремиться к совершенству формы и содержания. Неправы те, кто отрицает форму. Но прежде всего нужен природный талант. Выучиться быть поэтом невозможно…»
У поэтессы Фивейской слово не расходится с делом и поэтическому искусству она, действительно, не учится. Это заметно, как говорится, невооруженным глазом.
Кроме Опалова с его набором галантерейных фраз и поэтессы Фивейской, есть в газете еще один литературный талант, некая мадам Остренко. Мадам Остренко пишет о богомольной девушке в церкви:
«Ее прекрасное лицо пылало в молитвенном экстазе. Казалось, она забыла весь окружающий мир. Она казалась воплощенным ангелом, слетевшим с неба… и т. д. и т. д.
В конце концов, мадам Остренко, в поисках тончайших эмоций и высокого стиля, дописывается до такой фразы:
«Среди молящихся она отражала светом, как в темную ночь звезды отражают светом в небе» (?!).
Н-да. А ведь произведения мадам Остренко «отражают бездарностью» не в одном только, а в нескольких номерах газеты. Она — постоянный сотрудник, светило русской журналистики в Сан-Франциско!
Видимо, поэтессы Фивейские, Леониды Опаловы и мадам Остренки представляют собою литературную элиту наших соотечественников в С.-Франциско… Страшно за соотечественников!
Переходим к сообщениям о Шанхае.
Местный немецкий пропагандист Клаус Менерт был бы очень удивлен, узнав из вышеупомянутой газеты, что он услан из Шанхая на японском крейсере. Газета сообщает, кроме того, что «в Шанхае с голоду умерла монахиня Анемаиса» (?).
