Я ведь врач и видел состояние племянника, оно не давало шансов на выживание. Все должно было быть кончено в пределах одного часа, максимум двух. Я опустился в кресло. Ангелика переодела Марка в чистую одежду, не скрывая слез — она тоже не верила в выздоровление, однако продолжала класть холодные компрессы на тело, смачивать губы водой.

Профессор усмехнулся:

— Удивительная женщина! Я замер, парализованный ужасом и не мог пошевелиться, а она даже успела сходить куда-то, потом возвратилась в комнату Марка. Я сидел с закрытыми глазами, боясь взглянуть на племянника, как вдруг Ангелика обратилась ко мне:

— «Ваша милость, посмотрите на Марка!».

— Я испуганно перевел взгляд на моего мальчика и увидел, что он дышит ровно, судороги прекратились. Температура, хоть и была повышенной, но все же не такой опасно-высокой, как четверть часа назад. Конечно, тогда я объяснил это тем, что Марк начал потеть и из-за этого жар стал уменьшаться. Однако, вся картина течения болезни Марка вдруг перестала походить на то, что мы многократно наблюдали до тех пор.

Профессор развел руками и удивленно покачал головой — описываемые события, по-прежнему, вызывали у него множество эмоций.

— Во-первых, мой дорогой племянник пришел в себя и сел на постели — не было ужасающей слабости, характерной для этой эпидемии; во-вторых, он перестал потеть. Уже через полчаса Марк выглядел абсолютно здоровым. Именно тогда я понял, что все дело в чудесном средстве, подаренном викарием. Но впереди нас поджидали множество сюрпризов, как приятных, так и не очень.

— Сэр, в вашем доме заболел только Марк?, — спросила Эмили.

— Нет, дорогая мисс Стоуэрс, переболели несколько человек, просто Марк был первым из заболевших домашних, — ответил Альфред Мейсен. Но, если позволите, я расскажу об этом в соответствии с хронологией событий.

— Да, конечно, сэр, простите, что я забегаю вперед, — сказала моя подруга.

— Меня радуют вопросы, это помогает рассказывать, — ободрил ее профессор и обратившись к Марку, спросил:

— Ты помнишь, мой мальчик, когда мы впервые поняли, что имеем дело со странными событиями?

— Ты имеешь в виду случай с повязкой?, — уточнил Марк.

— Да, а дело было так. Мой удивительно быстро выздоровевший племянник встал с постели и заметил повязку на руке.

— «Что это?», — спросил он меня.

— «Я ввел тебе лекарство через разрез на руке, прости, но в рот влить ничего не удалось и я рискнул».

— Марк между тем ощупал руку и удивленно сказал:

— «Я не чувствую никакой раны под бинтом, пожалуй, сниму его».

И, не дожидаясь моего ответа, он принялся стаскивать повязку с руки.

Профессор, как настоящий актер, сделал драматическую паузу, торжественно оглядел сидящих слушателей, которые испытывали нетерпение, и лишь после этого заявил:

— На руке моего племянника не было никаких признаков и следов глубокого разреза, сделанного не более часа назад! Я просто остолбенел, а потом позвал Ангелику, которая видела, все, что я сделал. О том, что я не сошел с ума и память мне не изменила, свидетельствовали и капли крови, случайно упавшие на одеяло, когда я в спешке делал надрез.

— «Ангелика, посмотри на руку Марка!», — попросил я ее.

— «Ничего не понимаю, ваша милость», — недоуменно прошептала Ангелика поворачивая руку Марка так и эдак, потом она зачем-то осмотрела и вторую руку.

— «Я видела своими глазами, так же, как вижу сейчас вашу милость, что вы схватили этот ужасный маленький ножик и полоснули бедного юношу по руке так, что кровь брызнула! Но сейчас обе руки его невредимы, ничего не понимаю!», — повторила она и подозрительно уставилась на меня, словно заподозрила в колдовстве.

— «О, нет!», — подумал я, — «только этого не хватало!».

— У меня не было не малейшего желания разделить печальную участь несчастных «ведьм», которые, естественно, никакими ведьмами и не были, а просто становились жертвами стечения обстоятельств и всеобщего мрачного невежества. Марк смотрел на нас, что-то лихорадочно обдумывая, а потом спросил:

— «Дядя Альфред, какое лекарство ты влил мне в рану?».

— «Я смешал экстракты редких и обычных растений, которые имелись в нашей лаборатории и добавил к ним немного того средства, что подарил нам викарий, думаю, это оно так подействовало», — все еще неуверенно предположил я.

Профессор, погруженный в воспоминания давнего времени ухмыльнулся и добавил:

— Услышав, что лекарство досталось нам от викария, Ангелика немного успокоилась, рассудив, видимо, что случившееся можно рассматривать не как колдовство, а как церковное чудо. Тем не менее, какое-то время она держалась натянуто и смотрела на меня со скрытой опаской. Однако, это продлилось совсем недолго, потому что на другой день заболел ее двадцатидвухлетний сын Людвиг, ровесник Марка, помогавший своему отцу Иоганну управлять поместьем.

— И она попросила вас, сэр, любой ценой вылечить ее сына?, — догадался Дикки.

— Да, мистер Милфорд, именно так и случилось. На рассвете следующего дня в мою дверь постучали. Это была Ангелика, она плакала и торопливо рассказывала:

— «Ваша милость, Людвиг занемог после полуночи. Он сейчас мечется в лихорадке и бредит, очень слабый, а потеть еще не начал. Помогите ему, умоляю вас, сделайте для него то же самое, что сделали Марку, когда спасли его!».

Я слушала профессора и думала о том, как сильно наше отношение к вещам зависит от жизненных обстоятельств и личных интересов.

— Вместе с Марком мы отправились в комнату Людвига, взяв с собою стаканчик со средством, приготовленным накануне. Картина, представившаяся нашим взорам, была удручающей — состояние Людвига было не лучше, чем вчера у Марка. Молодой парень страдал от высокой температуры и судорог и был без сознания. Вокруг него хлопотала перепуганная мать, а Иоганн стоял в стороне с застывшим, словно маска, бледным лицом. Не теряя времени, я быстро сделал разрез на руке юноши, Марк был наготове и, набрав маленькой ложечкой состав из стакана, вылил его в рану. Закончив перевязку руки мы остались в комнате, ожидая результатов наших действий.

— Дядя Альфред дал мне лист бумаги, карандаш, — подхватил Марк, — и попросил записывать наблюдения за состоянием Людвига...

— Прости, Марк, но разве в 1755 году уже существовали карандаши?, — удивленно спросил Дик.

— Конечно существовали, они были не такими, как современные, но писать ими было вполне возможно. Кстати, карандаши уже очень давно известны — были серебряные, свинцовые карандаши. Но тот, которым пользовался я, был, в сущности, графитовой палочкой, обмотанной бечевкой, — пояснил мой парень, а инициативу повествования снова перехватил профессор:

— Все развивалось точно так же, как и в случае с моим племянником. Уже через полчаса состояние Людвига нормализовалось, но Ангелика попросила сына не спешить вставать с постели, чтобы дать организму набраться сил. Спустя час Людвиг окреп совершенно и ему не терпелось подняться, что он и сделал. Мы развернули повязку на его руке и что же вы думаете увидели под ней?

— Целую и неповрежденную кожу?, — спросила я.

— Да, мисс Грей, все так и было. Даже малейшего следа от разреза невозможно было увидеть. Ангелика и Иоганн от всего сердца благодарили меня и Марка за спасение Людвига. А я думал о таинственном веществе, попавшем в мои руки, о возможностях его изучения и применения.

— «Надо при случае подробнее расспросить Томаса Эйкенсайда о чудесном средстве», — подумал я тогда.

— И что же, сэр, это свойство — я имею в виду мгновенное заживление ран — сохранилось у Марка и Людвига в дальнейшем?, — спросила Эмили.

— Частично сохранилось, Эми, — ответил сам Марк, — мгновенное заживление ран происходило только в короткий период действия препарата. Но и теперь раны и повреждения заживают у меня гораздо быстрее, чем у обычных людей, но все же не мгновенно, а за несколько часов.

— А что было дальше?, — спросил Дикки, которому не терпелось добраться до сути истории.