Альфред Мейсен победно поднял голову и сообщил важную подробность:
— Ну, если говорить буквально, то первое, что я сделал — это отправился в свой кабинет и подробно записал по памяти рецепт чудесного препарата — какие именно ингредиенты, в каком порядке и в каких количествах я смешал. Также в рецепте было указано сколько следует добавить вещества из кубка — я интуитивно понял, что добавил слишком много этого ценного препарата и в рецепте уменьшил его дозу до маленькой крупинки.
— Кстати, — заметил Марк, — это и есть тот самый рецепт, который у нас украл Бакли, когда устроил в Мейсенхаузе пожар в прошлом году. Но вернемся в начало июля 1755 года. На следующий же день после Людвига один за другим заболели его родители. Мы использовали для них остаток жидкости, приготовленной Альфредом. Их выздоровление протекало абсолютно так же, как у меня и у их сына.
Профессор, смеясь, сказал:
— А еще через день угораздило заболеть и меня. Проблема же заключалась в том, что жидкость, которую я приготовил, закончилась, а потная болезнь протекала у меня тяжело и для моего спасения Марк решил приготовить новую порцию лекарства. Я был в тяжелом состоянии и не мог ничего объяснить моему племяннику. Ему было известно, что я записал рецепт, но он не знал куда я положил этот листок бумаги. Марк бросился в лабораторию и искал его там. Не найдя ничего, он поднялся в мой кабинет, а у меня там трудно что-либо найти, — смущенно улыбнулся профессор.
— Да, дядя, мне пришлось искать листок два часа. Найдя его, я побежал в лабораторию и принялся готовить лекарство. Как раз в это время туда пришел Иоганн и сообщил, что мой дядя очень плох, сильно потеет и ужасно слаб. Когда я появился в комнате Альфреда, неся с собой лекарство, он умирал. Температура его тела от страшной слабости упала и была гораздо ниже нормы, пульс едва прослушивался. Я быстро ввел лекарство в разрез на руке, забинтовал и стал ждать.
Марк вопросительно и несколько виновато взглянул на своего дядю, а тот поняв безмолвный вопрос, махнул рукой и сказал:
— Рассказывай, чего уж теперь недоговаривать, когда раскрыты все карты!
— Ладно. Все пошло не так. У дяди начала подниматься температура и взлетела до сорока градусов. Потеть он перестал, но в сознание не приходил. Снова начались судороги и я попросил Ангелику ухаживать за Альфредом, как за всеми больными в лихорадке, то есть класть прохладные компрессы и протирать тело водой с уксусом. Так прошло два часа. Потом дядя пришел в себя, температура стала нормальной, но встать он не мог из-за слабости. Началось медленное улучшение его состояния, которое заняло почти сутки. В то время я даже не понял, помогло ли приготовленное мной средство или организм Альфреда сам справился с инфекцией.
— Верно, можно было так подумать, однако порез на руке зажил у меня очень быстро. Правда, проверить это решили уже утром следующего дня, тогда и было обнаружено, что рука моя цела и невредима. Мы стали думать, в чем причина того, что мое выздоровление проходило дольше и драматичнее, чем у других, получивших чудесный состав.
— Первое, что пришло мне в голову, — сказал Марк, — это то, что количество средства викария было сильно уменьшено в жидкости, приготовленной для дяди. Но в дальнейшем, благодаря исследованиям, мы узнали, что эффективными являются даже меньшие количества вещества из кубка.
— Значит дело было в состоянии самого профессора, — поделился своими соображениями Дикки, — ведь все остальные пациенты, которые выздоровели в течение одного часа имели очень высокую температуру тела в момент введения препарата в руку. А вы, сэр, напротив, были настолько слабы и близки к смерти, что и температура, и давление опустились ниже нормы — ведь пульс едва прощупывался!
Профессор с интересом и одобрением взглянул на Ричарда и ответил:
— Вы зрите в корень, молодой человек, мы с племянником пришли точно к такому же выводу.
— Это имело для вас последствия, сэр?, — спросил Дик.
— О да, мистер Милфорд, имело и очень серьезные! Но я, все же, стану рассказывать по порядку. Итак, препарат с веществом Томаса Эйкенсайда получили пять человек: Марк, Людвиг, Ангелика, Иоганн и я. Мы все были рады, что выжили, что эпидемия ушла в прошлое и наша жизнь потекла обычным порядком. Вскоре нас навестил наш дорогой викарий, я рассказал ему о чудесных свойствах вещества из кубка и попросил его припомнить хорошенько и рассказать мне все, что ему известно об этом зеленом комке — слежавшемся порошке. Марк был в лаборатории и проводил там эксперимент, поэтому не присоединился к нам, и мы с Томасом Эйкенсайдом беседовали вдвоем, удобно расположившись в гостиной.
— «Я мало, что знаю, ваша милость, — задумчиво произнес викарий, — но постараюсь припомнить все подробности. Около пятидесяти лет назад ученый муж из Лондона подарил большую шкатулку с этим порошком и кубок впридачу викарию, который служил тогда в нашем приходе.
Приезжий господин назвал содержимое шкатулки чудодейственным снадобьем, которое он создал сам с помощью пчелы — (понятия не имею, что это значит!), — и пояснил как его использовать — надо смешать средство с вытяжками из редких растений, но нельзя нагревать и добавлять большое количество спирта. На склоне лет тот викарий испытал снадобье на своей заболевшей жене. Уж не знаю, как он там его готовил, но результат превзошел все ожидания, женщина поправилась».
— «А что с ней было?», — поинтересовался я.
— «Подробности мне неизвестны», — ответил господин Эйкенсайд, — «знаю только, что тот викарий был восхищен эффективностью снадобья, посчитал случившееся исцеление жены чудом поэтому, отложив часть зеленого вещества в серебряный кубок со знаком пчелы, поместил его на серебряное блюдо и накрыл хрустальным куполом-крышкой. Все это находилось в шкафу у алтаря. Там кубок и стоял до того дня, когда я решил, что будет лучше, если это вещество послужит людям и отдал его вам, сэр Альфред».
— «Дорогой викарий, правильно ли я понял, что у вас есть целая шкатулка чудесного средства?».
— «Это не так, ваша милость. В моем распоряжении был только кубок с веществом, а вот где находится остальная часть средства, хранящаяся в шкатулке, я не знаю. Говорили, что тот священник спрятал шкатулку в церковном подвале, я даже искал ее, но ничего не нашел».
— «Надо бы отыскать шкатулку, дорогой друг, в ней хранится, вне всякого сомнения, самое чудесное лекарство, из всех, какие я знаю!», — сказал я, даже не подозревая, что мне самому в тот момент были еще неизвестны главные свойства вещества из кубка. Томас Эйкенсайд пообещал заняться этим делом и мы расстались.
Профессор посмотрел на часы, поднял глаза на слушателей и произнес:
— А спустя всего неделю случилось ужасное происшествие, при воспоминании о котором у меня до сих пор леденеет кровь. Я расскажу вам, что случилось тогда. Теплым вечером в середине июля 1755 года мы с Марком вели наблюдения в теплице, где выращивалось сырье для наших экспериментов. Едва солнце начало садиться, мы закончили работу и пошли к дому — теплица находилась на том месте, где теперь построено здание с лабораториями. Мы шли по дорожке, которую с обеих сторон обступали деревья и кустарники...
— Это красивая аллея, где кроны деревьев смыкаются над головой и по которой мы с вами, друзья, шли к Мейсенхаузу, — пояснил Марк.
— Внезапно из зарослей выскочили трое мужчин и набросились на нас. Ни я, ни Марк не успели выхватить свои шпаги — все произошло молниеносно! Один из злодеев ударил меня и оттолкнул в сторону, я упал, зацепившись за корень дерева. Тогда они ринулись к Марку — двое удерживали его за руки, а третий выхватил длинный кинжал и пронзил моего племянника насквозь, вогнав лезвие ему в грудь по самую рукоятку! Марк упал.
Профессор прикрыл глаза ладонью и опустил голову.
— Наверное это был самый страшный миг в моей жизни. Я закричал, вскочил и кинулся к лежащему на земле Марку. Следом за нами по дорожке шли Иоганн и Людвиг, они прибежали на мой крик, увидели убегающих преступников и погнались за ними. Одного из них удалось поймать. Иоганн связал его и повел в Мейсенхауз, чтобы посадить там в одну из комнат подвала под замок. А Людвиг вернулся на место происшествия. Мы подняли Марка с земли и понесли в дом. Он был без сознания, но дышал. Кинжал я пока не стал извлекать из раны...