«Прошло несколько лет, на протяжении которых было множество случаев тайной помощи животным. Однако, мой папа Дэвид не считал себя и маму вправе помогать людям таким не оговоренным в законах способом.

Родители Дэвида давно умерли и единственным его родственником, кроме нас с мамой, был брат — Генри Грей, тоже врач, живущий в Лондоне. Образование он получил в лучшем университете страны и стал известным кардиологом.

Во время учебы дядя состоял в студенческом обществе и подружился с несколькими молодыми людьми, впоследствии ставшими влиятельными фигурами в разных отраслях общественной жизни.

И вот однажды на прием к Генри пришел его старый товарищ по студенческому обществу, назовем его условно Питер Н., ибо он важный государственный деятель. Сердце этого человека по каким-то причинам очень рано выработало свой ресурс. Питер уже перенес две операции на сердце, это на какое-то время продлило ему жизнь, но не остановило губительных процессов.

Он не мог бегать, ходил, задыхаясь, принимал кучу разных таблеток ежедневно, а ведь Питер Н. был еще довольно молодым человеком, настоящим жизнелюбом, вся его натура нуждалась в движении, бурной деятельности. Не говоря уже о том, что высокая должность друга моего дяди требовала полной отдачи и большой энергии. Питер был женат и имел двоих детей — для семьи нужны были душевные и физические силы, которых у него почти не осталось.

Осмотрев друга в очередной раз, Генри не на шутку опечалился, так как состояние сердца Питера не внушало надежд. Еще одна операция на его измученном сердце являлась крайне рискованным делом из-за длительного наркоза. Прогноз был неутешительным. Тогда Генри попросил товарища зайти к нему через день для важного разговора, а сам немедленно выехал к своему брату Дэвиду — Генри был посвящен в семейную тайну и знал о чудесных рецептах семьи Осборн.

Между ними состоялся разговор:

— Понимаешь, Дэвид, мой друг Питер Н. — прекрасный человек, нужный стране, умный, порядочный. Такие люди, как редкие жемчужины! Я не могу смотреть, как он гибнет. Думаю, надо попытаться помочь. Пойми, Дэвид, ему уже нечего терять.

— Генри, ты сам врач и должен понимать о чем просишь! Мы не имеем права делать этого, пусть даже Питер согласится и подпишет какие-то бумаги. Если об этом деле станет известно, нас лишат врачебной лицензии, запретят лечить людей. Тебя, меня и даже мою жену могут отдать под суд!

Генри слушал брата и сидел молча, обдумывая и взвешивая все «за» и «против». А мой папа продолжал:

— Если, предположим, Питер Н. умрет (прости меня за жестокие слова), несмотря на лечение, которое ты применяешь — я имею в виду методы, одобренные национальным здравоохранением, то никому и в голову не придет хоть в чем-то упрекнуть тебя. Таково состояние сердца пациента! Но если ты применишь один из рецептов семьи Осборн, а Питер, тем не менее, все равно умрет, то виноватым окажешься ты, ну и мы вместе с тобой! Элизабет не может дать полную гарантию его выздоровления, она говорит, что вероятность этого процентов девяносто пять, стало быть, есть пять процентов риска, а это немало!

— Ты говоришь, Дэвид: «... если Питер Н. умрет...», — с тяжелым вздохом промолвил Генри, — так вот, нет никакого «если». Он умрет, и скоро. Я не могу даже надеяться на пересадку сердца, потому что у моего пациента тяжелый диабет, а ты знаешь, как проблемно у таких людей приживаются донорские органы. Только чудо может помочь ему, к коему я и отношу рецепт Элизабет. Дэвид, девяносто пять процентов — это почти гарантия успеха!

— Ты уверен, Генри, что у Питера все так плохо? Он ведь сам пришел на прием, а не вызвал тебя на дом.

— Да, Дэвид, абсолютно уверен. Мой друг принимает лекарства горстями и только благодаря этому пока держится. Но это ненадолго...

Разговор зашел в тупик. Оба спорящих были правы по-своему, каждый из них старался услышать и понять другого, но пока ни один не изменил своего мнения. Тогда Генри решился привести последний аргумент:

— Я понимаю, Дэвид, ты не хочешь подвергать риску свою семью и меня. Кроме того, ты даже не знаком с Питером Н.. Но подумай, как бы ты рассуждал, коснись это твоего давнего и близкого друга?

Генри ждал, но Дэвид медлил с ответом. Воцарилась тишина.

Лишь спустя несколько минут Дэвид поднял глаза на брата и тот, еще не услышав ни слова, понял, что одержал победу.

— Если бы это касалось моего близкого друга, то я наплевал бы на риск и испробовал бы все возможные средства, — резко заявил Дэвид.

Ну вот и ответ...

Утром братья вместе отправились в Лондон для встречи с Питером Н.

***

— ...теперь ты знаешь все, Питер, — закончил Генри свое объяснение длиною в час.

Они сидели втроем на террасе дома семьи Н. под Лондоном, с которой открывался вид на прекрасный летний пейзаж сельской Англии. Питер обессиленно откинулся на спинку кресла, лицо и губы его были бледными и сквозь кожу носогубных складок проступала синева. Ладонь, лежащая на подлокотнике, мало отличалась по цвету от белого манжета рубашки.

— Я знал, что обречен, — прозвучал спокойный голос Питера. Ни одним движением он не выдал огорчения или волнения. Бескровное лицо оставалось невозмутимым.

— Ты спрашиваешь, Генри, хочу ли я испробовать необычное средство. А как ты думаешь?... До этой минуты у меня не было надежды, а теперь она появилась! Да, черт возьми! Конечно я хочу попробовать!

Тут горячий темперамент Питера все же прорвался сквозь внешнюю невозмутимость, потухшие глаза заблестели и он вскочил с кресла, но сразу же опустился назад — резкие движения были ему уже не по силам.

Генри бросился к другу и дал какое-то лекарство:

— Побереги себя, Питер! Элизабет уже начала готовить состав. А пока никаких резких движений, не выходи из дома, твое спасение, возможно, совсем близко.

Элизабет приготовила лекарство по рецепту с названием «Снадобье для возобновления сил в угасающем сердце» и разделила его на двадцать восемь доз — как того требовало предписание. Питер Н. принимал его на протяжении двадцати восьми дней перед отходом ко сну. Четыре часа до приема средства он не должен был ничего есть, а только пить воду.

На пятый день лечения жена Питера Рут заметила положительные изменения — утром при пробуждении на щеках ее мужа впервые за последний год появился легкий, здоровый румянец. Через неделю у Питера исчезли проблемы с дыханием. В тот день он был на приеме у Генри. Мой дядя осмотрел его и заявил, что видит существенное улучшение здоровья пациента, но предложил пока не спешить с выводами.

На десятый день приема снадобья по старинному рецепту Генри с радостью сообщил Питеру, что тот здоров. Но посоветовал довести курс лечения до конца — это нужно для закрепления эффекта. А также воздержаться пока от физических нагрузок. В эту секунду вошла Рут — жена Питера, по ее сверкающим глазам и откровенно-влюбленному взгляду, брошенному на мужа, Генри понял, что некоторые виды физической нагрузки Питер уже с успехом возобновил. Врач засмеялся и ничего не сказал...

Итак, средство чрезвычайно эффективно. Три товарища собрались вновь, теперь уже в Грейхолле, присутствовала также и Элизабет, которая всеми силами отбивалась от многочисленных выражений благодарности со стороны Питера. Расположившись в гостиной, четыре человека, связанные тайной, приступили к обсуждению темы, предложенной Питером Н.. Он первым взял слово:

— Прежде всего, я хочу еще раз поблагодарить вас всех и особенно Элизабет за то, что я жив, здоров и полон сил. Еще совсем недавно я и надеяться не мог... Я ваш должник на всю мою жизнь...

— Ну хватит уже, Питер, переходи к делу для которого ты нас здесь собрал, — смеясь прервал Генри непрекращающиеся проявления благодарности друга.

— Хорошо. О деле. Я бесконечно счастлив, что вы, друзья, вернули меня к жизни...

Генри со вздохом закатил глаза и покачал головой, но перебивать не стал.

— … да, вернули к жизни!, — с нажимом повторил Питер, выразительно взглянув на друга, — и вот о чем я подумал. В том состоянии счастья, в котором я сейчас пребываю, мне не следует забывать о других людях, нуждающихся в помощи, как нуждался я. Могли бы мы сегодня обсудить возможности и пути применения чудесных средств Элизабет для других людей?