Повисла тишина, а потом Мюллер спросил:

— «Ну и что?».

— «У тебя память на даты гораздо хуже, чем у этой курицы. Ты что, забыл? Ведь именно пятого июля прошлого года мы разобрались с этим упертым Греем и его женой».

Я в ужасе застыла на месте, зажав рот рукой, чтобы случайным вскриком или учащенным дыханием не выдать своего присутствия.

— «Да ну? Я и взаправду не помню какого числа случилось это, честно говоря, даже на счет месяца не уверен, знаю только, что лето было», — ответил помощник.

Доктор Бакли не обратил внимания на его реплику и продолжал рассуждения:

— «Библиотекарша опасна. Я думаю, она догадывается обо всем. Когда мы разговаривали вчера, эта курица все время хитро ухмылялась и без конца намекала, что библиотеке нужны средства, что нельзя позволить угаснуть этому очагу культуры, рассказывала мне про какие-то ее дурацкие проекты. Я это воспринял как шантаж».

Какой же Бакли подлец и мерзавец — всех людей меряет по своей мерке. Ясно, что ему недоступны высокие чувства и цели, ему наплевать на общественное благо. И не ухмылялась я вовсе, а только улыбалась ему в благодарность за былую помощь. Простодушно делилась с ним планами развития библиотеки и превращения ее в историко-культурный центр Белдорфа... Я думала, что говорю с единомышленником, а на самом деле беседовала с убийцей!

Снова послышался голос немца:

— «Если Мэри Тэтчер догадалась о том, что сделали мы против Грея и его жены, то почему не заявила об этом в полицию? Ведь прошел целый год, а мы до сих пор в безопасности».

— «Я думал об этом. Возможно до нее лишь недавно дошло, что случилось. Десять дней назад — на годовщину — съехалась вся родня Греев и в деревне снова вспыхнул интерес к обстоятельствам их смерти. Это могло привести к тому, что библиотекарша стала припоминать день пятого июля прошлого года. Она говорит, что видела нас с тобой выходившими из леса, значит, могла вспомнить, что наша одежда была испачкана. И хотя наблюдала Мэри Тэтчер за нами издалека — с дороги — ее подсосзание могло со временем восстановить отдельные подробности увиденного. Человеческий мозг порой устраивает такие сюрпризы, что спустя время вещи видятся отчетливее и яснее, чем в момент происшествия».

— «Может быть...», — задумчиво ответил Мюллер, — «Наша машина стояла тогда на боковой дороге, Тэтчер могла ее увидеть, и все это вблизи места, где были обнаружены тела Греев».

— «Об этом я и твержу, Курт, библиотекарша начала вспоминать и догадалась о нас или, по меньшей мере, всерьез подозревает. А тут еще дочка Греев вернулась после школы и создает нам проблемы со своей стороны — торчит безвылазно дома с друзьями, так что к ее растениям сложно подобраться».

— «Что же делать?»

— «Мэри Тэтчер не алчна, но ради своей библиотеки готова на многое. Буду пока откупаться от нее, а дальше посмотрим. Сообщу ей, что завтра же переведу на счет библиотеки тысяч двадцать-двадцать пять. Понаблюдаю за ее реакцией и приму решение».

Я стояла ни живая, ни мертвая. Какой ужас! Двое убийц шепотом разговаривают за дверью в шаге от меня. Обсуждают свои черные дела и планируют заткнуть мне рот деньгами. Не выйдет! Как только убийцы уберутся восвояси, я немедленно позвоню в полицию или, лучше, сама пойду в участок.

А доктор Бакли, тем временем, продолжал рассуждать о моем будущем и чем дальше, тем страшнее оно вырисовывалось:

— «Устранить ее все же придется. Но хотелось бы потянуть время, и не рисковать прямо сейчас, ведь мне предстоит совершить... э-э-э..., в общем, много чего надо сделать».

Я услышала недвусмысленную угрозу своей жизни. Этот мерзавец уже приговорил меня к смерти и дал всего лишь отсрочку. Нужно немедленно идти в полицию — решила я в тот момент.

Неприятные визитеры потоптались за дверью еще с четверть часа и ушли, а я, еле передвигая ноги, поплелась в коморку, где стояла кушетка. Дойдя до нее, я прилегла, чувствуя себя совершенно обессиленной, опустошенной и сразу уснула, словно отключилась — так подействовало на меня потрясение.

Зазвонил телефон, я открыла глаза, и заметила, что за окном вечереет.

— «Алло!», — в аппарате звучал голос Бакли. Прежде, чем ответить, мне пришлось волевым усилием проявить чудеса перевоплощения. Я заставила свой голос звучать приветливо, чтобы не выдать страха и подозрений.

— «Хочу вас обрадовать, дорогая мисс Тэтчер...», — но в моих ушах звучало — «глупая курица», — «завтра я собираюсь внести очередное пожертвование, на сей раз в сумме двадцати пяти тысяч фунтов для нашего общего дела — развития библиотеки. Думаю, что это не последний мой вклад...».

Я машинально слушала, но думала о своем. «Моя дорогая мисс Тэтчер...», — вещал негодяй елейным голосом, однако мне уже была известна цена его лести.

Бакли говорил что-то еще, я автоматически благодарила и обрадовалась, когда он, наконец, попрощался.

Сколько же я проспала? Неважно! Надо срочно идти в полицию! Хотя... Двадцать пять тысяч. Большие деньги.

Я заколебалась. Уже конец дня. Убийство двоих человек, совершенное Бакли и его подручным прошлым летом, уж целый год остается нераскрытым. А раз так, то еще один день ничего не изменит. Что же касается моей безопасности, то убивать меня прямо сейчас они не собираются.

А не заявить ли в полицию завтра вечером? В крайнем случае — послезавтра. Пусть уж Бакли переведет на счет библиотеки свои двадцать пять тысяч фунтов. В кои-то веки нашелся жертвователь — меценат поневоле. Если я заявлю сейчас, то библиотека ничего не получит. А мы едва сводим концы с концами, денег совсем мало и выделяют все меньше. Ходят слухи, что библиотеку и вовсе могут закрыть.

Это было похоже на мучение. Во мне боролись несколько чувств: общественный долг требовал немедленно разоблачить негодяев, убивших супругов Грей; самосохранение твердило, что ни за какие деньги не стоит смертельно рисковать; но любовь к библиотеке умоляла повременить день-два и пока не идти в полицию.

Победила любовь. Я приняла рискованное решение.

Сейчас ночь, я сижу за столом в своей спальне и заканчиваю сегодняшнюю запись в дневнике...

Внизу послышался какой-то шорох, приглушенный звук, он исходит из прихожей или от входной двери. Скорее всего — это снова пришла соседская собака. Ее хозяева живут в доме напротив и по вечерам выпускают пса гулять без присмотра — в одиночку. Это безобразие, животное может пострадать на улице, ведь там полно машин. Я покормила песика пару раз и теперь он частенько приходит в гости. Сейчас пойду вниз и отведу животное домой. Надо потребовать от соседей, чтобы они лучше заботились о питомце. Не понимаю, для чего нерадивые люди заводят домашних животных!?

На этом дневник Мэри Тэтчер заканчивался.

Эмили потрепала меня по плечу:

— Энни, ты в порядке? Эй! Посмотри на меня! Что такого ты прочитала?

Я взглянула на подругу без улыбки и молча подала ей тетрадь, показав пальцем откуда читать. И пока Эми знакомилась с последней записью в дневнике Мэри Тэтчер, я снова погрузилась в мысли о смерти родителей. Теперь я знала многое, но не все.

Эми ахнула — наверное прочитала место об убийстве моих мамы и папы. Она ничего не сказала, лишь взглядом, полным сочувствия, дала понять, что разделяет мою печаль.

Дочитав до конца, подруга сидела молча, обдумывая информацию. А я, тем временем, старалась преодолеть мучительное состояние, при котором не могла думать ни о чем, кроме родителей. Помог проверенный метод глубоких вдохов и выдохов.

После несколькох минут молчания Эмили обратилась ко мне:

— Энни, успокойся, пожалуйста, я понимаю, как ты расстроена, но …

— Я спокойна, просто анализирую прочитанное и, знаешь, кажется могу объяснить, почему мисс Тэтчер была убита именно в тот день и как это случилось.