Литмир - Электронная Библиотека

Геннадий стал жить один и все не мог решить, как устраиваться дальше.

Из Ачинска прислали диплом техникума, пожелтевшую от времени путевку в Тимирязевскую академию. Но Головачева уже не влекло сельское хозяйство. Надо было выбирать другой институт — технический. Какой?

И вот в этот-то час раздумий и колебаний по цехам разнесся слух, что на заводе организуется вечерний филиал Челябинского политехнического института. «То, что нам надо!» — сказал Головачев.

Утром он был в отделе технического обучения — там принимали заявления, пока не был создан деканат. Зачислили без экзаменов, помог диплом с отличием…

Трудно ли учиться? Было бы не так трудно, если бы не десятилетний перерыв. В этом перерыве — годы военной жизни, работа на производстве, курсы мастеров технического контроля, большая пропагандистская работа в партийной организации. Десять бурных, кипучих лет! Многое из того, что получил в школе и техникуме, позабылось. Порой кажется, что память ничего не удержала, что никогда и не учил такой предмет. И приходится восстанавливать, рыться в учебниках, консультироваться. Отметки? Не так уж плохо для начала: основы марксизма — 5, начертательная геометрия — 5, высшая математика — 4. С английским похуже — 3.

Настроение? Настроение отличное, все решилось хорошо. С чего бы ему быть плохим?

— Ведь каждый из нас задумывается над жизнью. Я тоже раздумывал, как говорят, философствовал: зачем ты существуешь, человек? Видимо, затем, чтобы дать обществу все, на что ты способен, и вместе со всеми людьми, своими товарищами, двигаться вперед к тому, что нами еще не освоено и не познано. А много ли ты дашь, если ты недоучка? Только свою мускульную силу. А чувствовал, что способен на большее… Такова была моя, так сказать, теоретическая база. А если обратиться к области чувств, то, честное слово, даже сердце ныло, когда думал об учебе! Не знаю, откуда и почему, но мне с детства так сильно хотелось учиться, как хочется пить в жаркий безветренный день…

В глубине литейной поет сирена, возвещая конец перерыва. Мы идем в оживающий цех. Уже поднялась и волной проходит по цеху дробная стукотня формовочных станков. Двинулись в бесконечный замкнутый путь литейные конвейеры. Мощно и прожорливо всасывают воздух квадратные пасти вентиляторов.

Головачев надевает свои великаньи рукавицы и начинает ворочать тяжелые отливки. Топливники, похожие на черные колокола, гулко позванивают под его руками…

…Шли годы. Порой в газетах печатались заметки о работе вечернего института, и неизменно фамилия Головачева упоминалась первой — «студент Головачев хорошо сдал экзамены, отлично закончил очередной курс…»

Припоминалась встреча в литейной с коренастым пареньком в брезентовой робе, и я с удовольствием думал: молодец студент Головачев! Не только отлично учится, но еще и работает в особенно трудных условиях.

Прошло пять лет. Институт вступил в шестой год работы. Захотелось встретиться с Головачевым, посмотреть на него, расспросить, как он живет. В заводском парткоме сказали, что Головачев работает уже не в литейной, а конструктором в модельном цехе.

— Видимо, создали условия, чтобы полегче было учиться и работать. Гена того заслуживает, — заметила заместитель секретаря парткома М. Князева.

В самом деле, вполне заслуженное внимание — учится человек упорно и хорошо. Надо ему помочь, тем более, что последний курс, предстоит защита диплома.

Но, к удивлению, в модельном цехе Головачева не оказалось.

— Понимаете ли, какое дело… — несколько смущенно объяснил один из конструкторов. — Гена числится в нашем бюро, и в самом деле вот уже год, как работает на народной стройке.

— Где?

— Дом строит себе наш цех. Вот Геннадий и пожелал работать там. Неважно у него с квартирой, знаете ли…

— Но ведь он же не архитектор…

— А там и не надо быть архитектором. Там руки нужны.

У собеседника слегка смущенный вид, словно он чувствует себя в чем-то виноватым. Никак не могу сообразить, в чем тут дело. Уже потом выяснилось, что на строительство цехового дома полагалось ходить работать по очереди, на неделю, на две. Но не очень-то хочется менять спокойную, «непыльную» работу в конструкторском бюро на тяжелые обязанности строителя. Головачев, выручая более изнеженных товарищей, добровольно на целый год обрек себя на все трудности строительного труда.

Дом модельщиков строился на громадном пустыре, отделяющем поселок автомобилестроителей от поселка станции Миасс. Там, у самого подножия Ильменского хребта, уже стоял целый городок двухэтажных белоснежных домов. Очень простые тго архитектурному оформлению, они тем не менее носили отпечаток какой-то особенно тщательной, «хозяйской» отделки.

В окнах виднелись чистенькие занавески, цветы на подоконниках. В глубине комнат оранжевые и зеленые абажуры. А рядом, под этими уютными окнами — строительный хаос: разрытые траншеи фундаментов под новые дома, холмы вывороченной земли, штабеля леса, кирпича, асбофанеры, и над всем этим — грохот бетономешалок, журавлиные силуэты подъемных кранов.

За народной стройкой — широкая панорама Ильменского хребта. Темный лес, которым он обтянут от подножия до самой макушки, перечеркнут светлой зеленой линией — просекой электропередачи. Столбы форсируют гору прямо в лоб, карабкаются на вершину и кончаются там, у небольшого белого строения. Над домиком — высокая ажурная мачта, верхний конец которой венчают характерные телевизионные антенны. Это — построенный радиолюбителями автозавода телевизионный ретранслятор. Тоже объект, достойный корреспондентского посещения.

Дом модельщиков еще не достроен. Он выделяется среди своих собратьев тем, что выше их на целый этаж, и еще тем, что его неоштукатуренные стены невероятно пестры. Серая полоса шлакоблоков сменяется красной полосой кирпича обыкновенного, а повыше всю стену пересекает нежно-кремовая полоса кирпича силикатного. Рисунок стен свидетельствует о том, как неравномерно, с какими трудностями поступали материалы.

Размышляя о трудностях народной стройки, хожу по неотделанным квартирам. Неоштукатуренные, загроможденные подмостками, ящиками с растворами, с дощатыми зыбкими трапами вместо лестниц, они производят мрачное впечатление. Просто не верится, что в этих темных коробках будут чистенькие, светлые и уютные квартиры. Да, чудесная это профессия — строитель!

В одной из квартир слышится тихая и какая-то уж очень сердечная песенка про тропинку милую, которая бежит куда-то вдаль. Поют девушки в темных комбинезонах, забравшись под самый потолок просторной комнаты, ловко нахлестывая раствор на обитую дранкой стену. Но вот песня оборвалась и сверху донесся ласково-воркующий девичий голосок:

— Геннадий Петрович, вы где? Будьте добреньки, прибавьте нам растворчику…

Потом слышится смешливое фырканье: непривычно девчатам, только-только закончившим строительное училище, иметь в своем распоряжении вспомогателя — взрослого дядю, «без пяти минут инженера». Да, это он самый — Геннадий Головачев, в такой же брезентовой робе, как и тогда, когда я встретился с ним в литейной. Только на этот раз его роба более светла — темную формовочную смесь заменила красная кирпичная пыль и белые известковые пятна.

— Да что вы, девчата, за окно, что ли, раствор кидаете! Не натаскаешься на вас, — добродушно ворчит он и отправляется на двор, к растворомешалке.

Потом осматриваем квартиру. Комната, большая кухня, коридор, кладовая, ванная.

— Больше мне и не нужно, — говорит Головачев. — Семья у меня небольшая, вполне хватит.

Мы располагаемся на перевернутой ванне и начинаем разговор.

— Да, за пять лет много воды утекло. Женился, приехала мать, вот и пришлось заняться квартирными делами. Интересно у меня получается: пять лет тому назад задумал учиться — и словно нарочно для меня организовали вечерний институт. В прошлом году крайне нужна стала квартира — развернулась народная стройка. Работы я не боюсь, вот и включился… Конечно, доволен — буду жить в хорошей благоустроенной квартире. А вдобавок изучил две новые специальности — каменщика и печника. Можно было изучить и вон их дело, — Головачев кивнул в сторону девчат-штукатуров, — да уж ладно, хватит. Все равно штукатуром работать не придется — скоро диплом.

19
{"b":"209435","o":1}