Постепенно разгорался интерес к теме. Утром я уже входил в отдел технического обучения, который в течение нескольких лет был своего рода штабом борьбы за создание в Миассе филиала института.
Помещался отдел в бараке — низком, приземистом здании неказистого вида, построенном еще в первые годы существования завода. Теперь таких уже не строят. Однако внутри барака, в комнатах — чисто и опрятно. Стены пестрят самыми разнообразными плакатами на технические темы. Места на стенах не хватает, и плакаты, сшитые в пачки, развешаны на специальные крючки.
Посреди одного из кабинетов стоит махина автомобильного двигателя. Вернее — половина двигателя, потому что он распилен вдоль оси. Стальные внутренности открыты взору. Словно застыли половинки поршней. Замер, не довершив оборота, массивный коленчатый вал. Здесь есть что посмотреть….
А рядом в витринах в музейном порядке выставлены образцы руды, чугуна, стали, формовочных песков, инструмент, приспособления, мерительные приборы. На щербатых классных досках, точно белые оспы, остались несмытые следы мела. Учебные столы украшены чернильными пятнами, а кое-где и следами перочинного ножика. Совсем как в школе.
Впервые пришлось мне столкнуться с этой малоизвестной стороной многогранной жизни завода — с поставленным на широкую ногу делом подготовки и переподготовки заводских кадров и младшего командного состава. А ведь судьбы многих тысяч людей решаются здесь. Здесь они впервые приобщаются к теоретическим основам промышленного труда, получают и повышают свою квалификацию. Здесь окончательно определяется жизненный путь многих людей. В учебных кабинетах неказистого барака я ощутил, как серьезно, деловито и усиленно учатся наши люди.
Как летопись борьбы за создание вечернего института из шкафа извлекается довольно пухлая папка с документами. Чего только здесь нет! Обширная переписка с министерствами — своим и высшего образования, с Челябинским политехническим институтом, протоколы рабочих собраний, требующих открытия филиала, заявления отдельных рабочих и служащих об этом же, скрупулезно обоснованные докладные записки, — все это сохранено на память грядущим поколениям. Три долгих года длилась борьба, три года доказывалась необходимость создания института на заводе.
Завод нуждался в своих, местных руководящих технических кадрах. Дело в том, что многие из основателей завода — московские инженеры и техники стремились вернуться в Москву. Москвичи хотели иметь замену, миассцы хотели стать такой заменой. Вот почему, когда еще только начались разговоры об организации вечернего филиала, в отделе технического обучения уже лежало более ста заявлений.
Первым в пачке лежит заявление Геннадия Головачева. Заведующая ОТО так характеризует его:
— Самый настойчивый. Зачислили без экзаменов — отличник техникума, фронтовик, член партии. Если уж писать, так о нем — типичнейший человек…
Понятно, что я прежде всего отправился на поиски Головачева.
Тихо под черными сводами литейного цеха. Тихо, темно и пустынно: рабочие ушли в столовую обедать. Только и слышно, как где-то вдали звонко постукивает молотком дежурный ремонтный слесарь — торопится наладить станок к концу обеденного перерыва. Да еще мощно гудят неугасимые электропечи. Вот и нее звуки.
— Головачев Гена? А вон он, у контрольного стола, — показывает один из рабочих.
Окованный листовым железом низенький контрольный стол по колено врос в черную рассыпчатую формовочную землю. Подле стола — согнутая фигура молодого парня в брезентовой робе. Он сидит на бракованном топливнике — массивной чашеподобной отливке, одной из частей газогенераторного устройства автомобиля. Сидит, навалившись на левый локоть и правой рукой придерживая книгу. Под локоть, чтобы было помягче, подложены громадные брезентовые рукавицы, а в руке — короткий красный карандаш.
Не совсем обыкновенно видеть в цехе углубленного в чтение человека, и я с минуту медлю, присматриваюсь к нему. Широкие брови нахмурены, рука то и дело что-то подчеркивает в книге. Иногда Головачев поднимает голову и, прикусив губу, вглядывается в темную глубину цеха невидящими глазами — надо полагать, старается покрепче запомнить прочитанное.
Неудобно в такую минуту отвлекать человека, но — что делать? Подхожу. Головачев поднимает голову. Лицо у него темное, опыленное формовочной землей, и от этого глаза кажутся неестественно блестящими, словно у актера, загримированного перед выходом на сцену.
— Беседовать? О чем? Ведь я — контролер, не производственник, — недоуменно спрашивает Головачев. — Обычно пишут о производственниках…
Но, покорившись необходимости, он расстегивает куртку и в специально пришитый большой внутренний карман укладывает книжку. Успеваю заметить: Ленин «Что делать?».
— Сегодня семинар по основам ленинизма — вот и ухватываю свободные минуты. Не хочется ударить лицом в грязь перед молодежью, не полагается коммунисту, — поясняет Головачев, словно несколько смущенный тем, что его застали за штудированием в таком малоподходящем месте. — Так что же вы хотели узнать?
Самое трудное в корреспондентской работе, на мой взгляд, — сломать ледок, всегда возникающий при начале разговоров с незнакомым человеком. С иными это достигается легко, разговор получается непринужденный, материал, что называется, идет «полным ходом». Но встречаются и такие, которые до самого конца беседы чувствуют себя стесненно, говорят о себе неохотно, каждое слово взвешивают и норовят заглянуть тебе в блокнот: то ли записал корреспондент, не исказил ли чего-нибудь. Каков-то будет Головачев?
Я говорю, что редакцию интересует, как начали учебу автомобилестроители в институте, каковы их первые впечатления. И вообще было бы неплохо, если бы он немножечко рассказал о себе — биографические данные мне помогут…
— Помогут, не помогут, а разговаривать, как видно, придется долго, — вздыхает Головачев. — Надо поудобнее место найти, — решает он, и мы выходим из цеха.
Осень кончается. Небольшой скверик подле литейного цеха весь устлан бурой опавшей листвой. Листья кружатся в воздухе, потревоженные ветром, поднимаются до крыши и, втянутые могучим дыханием цеховых вентиляторов, исчезают в темной глубине. Кажется, что это стая вспугнутых птиц поднялась с земли и, трепеща крыльями, устремилась к своим гнездам.
Головачев рукавицами смахивает со скамейки песок и листья, и мы усаживаемся.
Родился Головачев в Сибири, в степном городке Ачинске, в рабочей семье. Кончил семилетку, поступил в сельскохозяйственный техникум. В 1941 году закончил его с отличием. На руках была путевка в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Но сразу после выпускного вечера началась война. Головачев переложил путевку и диплом из ящика стола в материнский сундук с семейными реликвиями и пошел в военкомат. Добровольцем уехал на фронт.
Все, чем жил и дышал, все планы и замыслы, и радость открывшейся жизни, и первая любовь — все сразу, за один день, отодвинулось куда-то вдаль, стало второстепенным. Главное дело — воевать, защищать свой дом, свою Родину. Не было на свете ничего важней, значительней, необходимей, чем вот это! Так он рассудил, так и поступил.
Головачев только разводит руками, когда слышит просьбу рассказать о своей военной жизни.
— Воевал, как все. Водителем танка. Старшим сержантом. Ну, еще запишите — часть наша была гвардейская…
По тону чувствуется, что он очень гордится тем, что служил в гвардейской части.
Через шесть лет Головачев демобилизовался. Фронтовой товарищ уговорил поехать на Южный Урал: мол, красивейшие места. Места и в самом деле оказались красивыми, но фронтовой товарищ — славный, компанейский парень там, на фронте, здесь, в родных местах, как-то потускнел и поблек.
— Некрасивый человек оказался, — неохотно говорит Головачев и явно уклоняется от разговора на эту тему. По всему видно — неприятно вспоминать этот эпизод своей жизни.
А эпизод, должно быть, интересный — конфликт между двумя фронтовыми друзьями. Но расспрашивать поподробней не позволяет совесть, остается только делать предположения… Что ж, бывало в Миассе в послевоенные годы и это: хороший солдат, прекрасный товарищ, боевой, смелый человек, вернувшись в семейный мирок, вдруг пасовал, подпадал под власть своей не в меру рачительной мамаши или женушки. Видимо, что-то подобное произошло и с фронтовым другом Головачева.
