В лесу надрывался соловей.

Раскатистые коленца катились по кустам, звенели в ночном воздухе, исходили неизбывной любовной тоской.

Соловей пел каждую ночь.

И каждую ночь, откинув полу шатра, великий князь слушал соловья с замиранием сердца — слышалось в его голосе что-то такое… вечное. Спокойное, умиротворяющее.

Слышались голоса дозорных, мимо туда-сюда проходили кмети. Ничего этого Изяслав Ярославич не слышал, целиком отдавшись сладкому соловьиному щёкоту.

И ведь никогда прежде не было с князем такого — даже и когда мальчишкой ещё гонял по киевским и новогородским улицам… А теперь — нашёл время… на войне-то.

А война была какая-то странная.

После бешеной битвы на Немиге Ярославичи не отважились сразу лезть в кривскую дебрь следом за растрёпанным Всеславлим войством — надо было привести в порядок свои дружины, тоже изрядно поределые от кривских мечей. Потому Всеслав быстро сумел собрать рассеянные было полки. А после стало поздно — пала внезапно сильная оттепель, по лесам вскрылись болота, потекли ручьи — не зная дорог, можно и всю рать сгубить.

После оттепели в леса и вовсе стало не сунуться, пришлось ждать до самого травеня.

Зато теперь…

Теперь Ярославичи были готовы, и даже рати все вновь собраны — и не только киевские, черниговские и переяславские кмети. Смоленский князь, Ярополк Изяславич и ростовский Владимир Мономах тоже ополчили дружины. Против совокупной силы пяти ратей Полоцк то ли устоит, то ли нет — неведомо.

Но едва только березень-месяц прошёл, как по подсохшим лесным тропам ворвались в Чёрную Русь и смоленскую землю бродячие загоны кривичей — грабили купцов, убивали боярских тиунов и княжеборцев, перехватывали гонцов на дорогах. Вездесущие кривичи появлялись то там, то тут, и это уже само по себе становило страшновато — а ну как и впрямь у них там все поголовно колдуны, стойно самому Всеславу Брячиславичу, не к ночи будь помянут.

Вестимо, Изяслав понимал, что это не так.

Просто отрядов несколько — может, три, может, пять… а может и десять… небольших, по сотне воев. И только.

До Берестья великий князь добирался всего две седмицы — дорога вдоль Припяти торная, потому и мчали о-дву-конь, почти без остановки. Только на короткие ночёвки останавливались кияне и суздальцы — торопился великий князь спасать от Всеславлих загонов своё Берестье.

Примчался.

И что?

Вторую седмицу дружина великого князя и суздальская рать Ставки Гордятича мечутся по Чёрной Руси, кружат опричь Берестья, пытаясь выловить стремительные загоны полочан.

"Мы даже узнать про них толком ничего не можем! — великий князь сжал зубы. — Знаем только, что старшим у них какой-то Всеславль гридень Чурила. И всё!"

Нет, не всё.

Около Берестья хороборствовали Всеславли гридни Несмеян и Витко, разорили великокняжий починок Рогатый Камень, разбили вышедшего против них берестейского тысяцкого, и мало не захватили само Берестье — всего с двумя-то сотнями рати! — проходили как песок сквозь пальцы у самого великого князя. Изяслав Ярославич уже и сам начал было прислушиваться к суеверным шёпоткам в дружине, что не иначе, как этим гридням сами лешие ворожат.

И вот наконец великий князь их прижал!

Дружинный старшой великого князя, гридень Тука переминался с ноги на ногу.

— Купца поймали, Изяслав Ярославич. Говорит, что через полоцкие заслоны проскочил.

— Как это он сумел? — Изяслав Ярославич удивлённо поднял брови. — Ай да купец! А ну, веди его сюда!

Купец сумрачно глядел в землю, изредка бросая на великого князя хмурые настороженные взгляды. Изяславу это сразу не понравилось, он оглядел купца с головы до ног, уселся на тут же подставленное Тукой седло. Купцу сесть не предложил — перебьётся. Много чести.

— Как зовут?

— Неклюдом кличут, — пробурчал неприветливо купец. Воистину Неклюд.

— Откуда идёшь, Неклюде?

— От литвы, — Неклюд, мрачно мотнул головой назад, словно указывая — откуда.

— И куда же?

— В Чернигов, а оттуда — в Олешье…

— А чего это — от литвы в Чернигов — да через Чёрную Русь? — великий князь подозрительно прищурился. — Через Менск ближе было намного.

Купец насупился, хотя его лицу, казалось, больше насупиться было невозможно — кто же сейчас через Менск ездит, после зимнего-то разорения? Изяслав Ярославич смотрел на него с тихим удовольствием — скажет про то купец альбо нет, сдержит ли великому князю альбо не посмеет?

Неклюд отвёл глаза и пробормотал:

— У меня дружок в Берестье… должок от него воротить надо… а в Турове — лодья с иным товаром, для Чернигова. Вот через Чёрную Русь и иду.

Выкрутился! — великий князь внутренне восхитился, хотя виду не подал. Хотя, возможно, купец и не врёт.

Возможно.

— А как ты через полочан проскочил?

— Ну… — купец замялся.

— Не нукай, не запряг, — добродушно усмехнулся Изяслав Ярославич. — Самого Витко видел?

— Видел, — Неклюд пожал плечами. — Вчера только…

— А чего же он тебя отпустил-то? — Изяслав вцепился в купца взглядом. — Ну?! В глаза смотреть!

Неклюд попытался было опустить глаза, потом — глядеть в сторону. Но взгляд великого князя не отпускал — требовал. Изяслав умел настоять на своём, выжать правду.

— Ну… — говорить купцу не хотелось.

— Не запряг! — резко бросил Изяслав.

— Ну… так…

— Отчего иных купцов Витко ограбил, а тебя — пропустил?!

— Так они же — христиане! — вдруг сказал Неклюд и осёкся.

— Вон что, — протянул великий князь, сверля купца взглядом. Тот опустил голову и ковырял пыль носком сапога, пачкая зелёный недешёвый сафьян. — А ты что же — некрещён?

Неклюд вдруг вскинул голову, словно говоря — а однова живём, всё одно помирать!

— Нет, княже! — и глянул насмешливо — куда только и делись его робость и опаска, го косноязычие и нежелание говорить.

У Изяслава вздыбилась борода, на челюсти вспухли желваки.

— А мне думается, Неклюде, что причина в ином, — процедил он, чуть приподымаясь над седлом. Купец чуть вспятил — взгляд великого князя стал страшен. — Ты, мерзостный язычник, своему Всеславу оружие возил! И для Витко небось от оборотня полоцкого чего-нибудь приволок! Потому и пропустили тебя?!

Неклюд резко подался вперёд, но на него уже навалились княжьи кмети.

— На осину его! — великий князь странно дёрнул головой.

Купца уволокли.

— Хоть бы прознали от него, где он Витко видел, Изяславе Ярославич, — пробурчал Тука, явно не одобряя.

— Чего там узнавать?! — Изяслав махнул рукой. — Если вчера только он его видел… идём облавой в ятвяжскую сторону, откуда язычник этот приехал, вот и всё!

Несмеян грыз травинку, уставясь в ночное небо с крупными звёздами. Почему-то всегда лучше всего ему думалось именно так, на звёзды глядя.

А подумать было о чём.

Изяслав загнал его в угол, прижал к Бугу, навис с севера над немногочисленной полоцкой ратью стальными жалами копий и мечевыми лёзами. А за Бугом стоял ещё один полк великого князя — не меньше трёх сотен кованой рати.

А у них, Несмеяна и Витко, всего сотня!

Остальные рассеяны по всей Чёрной Руси да и было-то их всего-то полтысячи человек. Пять сотен во главе с пятью гриднями. Вдосыть для Берестья, но мало для того, чтоб одолеть самого великого князя с суздальским полком вкупе — Несмеян отлично знал от весян, сколько рати привёл с собой Изяслав Ярославич.

И пёс их дёрнул сойтись вместе… если бы в кольце был один только Витко альбо Несмеян, второй помог бы извне, а так…

А ведь как хорошо всё начиналось…

Кривские сотни прошли сквозь Чёрную Русь как нож сквозь масло, кривичи рассыпались опричь Берестья.

— Опасное это дело, — бормотал при расставании гридень Чурила, старшой воевода над всей ратью, отправленной Всеславом к Берестью. Всему Полоцку был ведом Чурила своей осторожностью, даже в священном бою на Перунов день, когда Плесков Всеславичи одолеть хотели — и то чуть перед князем не отступил. Несмеян и Витко иной раз над ним даже немного посмеивались — как-де ты с твоей осторожностью в гридни-то попал? Чурила только крутил ус, усмехался и отмалчивался. Впрочем, трусом он не был.