Несколько мгновений Несмеян непонятно разглядывал поверженного им новогородского щёголя, потом вдруг резким взмахом меча рубанул по шее. Откатилась забубённая Ярунова голова.

— Копьё!

Витко одобрительно крякнул и подал Яруново же копьё. Гридень-победитель насадил голову на копьё, вспрыгнул в седло и вздел отсечённую голову над собой:

— Тебе, господине Перун!

— Слава Перуну! — дружно рявкнули кмети, несясь с обеих сторон от Несмеяна — ухватить бы хоть долю Перунова благоволения от удачливого кметя. Кони храпели, чуя кровь, взрывали копытами снег. Безголовое тело Яруна волоклось по снегу следом за конём Несмеяна, ухваченное арканом за ноги.

— Как мыслишь, к добру ли нам то?! — подавленно спросил кто-то рядом с Мурашом.

Мураш не стал переспрашивать — что. И так ясно. Поединки перед битвой показывают, с кем воля богов, кто победит в битве.

— Воля богов с нами, в том и сомневаться не думай даже, — процедил мядельский войт, следя за скачущим по полю отважным гриднем, которого полюбила его строптивая и своенравная дочка. — А что до победы, так вот что мыслю: крови будет пролито немало, но разбить нас Ярославичи не смогут. А вот то, что сейчас нам — в бой, так то уж точно!

И впрямь — снова заревел рог, позвал вперёд, заорали воеводы:

— На слом, на слом!

Качнулся неровный, неустойчивый строй полоцкой рати и двинулся вперёд, под размеренное уханье била, под свист сопелей, двинулся, наставив копья.

Пришло.

Наступило.

Но Святослав Ярославич не хотел уступать полочанам честь первого наступа.

И навстречь пешей полоцкой рати хлынула лёгкая конница — тьмутороканский князь Глеб Святославич!

При вести о том, что князь Глеб Святославич зовёт донских и кубанских "козар" с собой на Русь — воевать полоцкого князя Всеслава — разнеслась по Дону стремительно, как весенняя ласточка, и от той вести в Звонком Ручье восстала настоящая пря. До крика, до ругани спорили братья Керкуничи.

— Куда поход?! — кричал сам Керкун, мало не топая ногами. — На Русь поход?! Своих бить?! Ополоумел ты, что ли, Неустрое?!

— Сам же ты, отче, ходил со Мстиславом Владимиричем походом к Листвену! — вскочил Неустрой. — Шепель уже и честь себе заслужил в княжьей дружине, а мне так и повелишь около материного подола всю жизнь просидеть?!

Шепель отмалчивался. Обе семьи — Керкун с женой и Неустроем и Шепель с беременной Нелюбой, которую Шепель упрямо звал Любавой — жили пока что под одной кровлей. Шепель молчал, возился со сбруей.

Ремень был толстый, и никак не хотел прокалываться. Шепель уколол палец шилом и зашипел сквозь зубы. Как всегда после такого водится, дело сразу пошло на лад, но теперь Шепель старался жать осторожнее — берёг пораненный палец.

— Шепеле! Ну хоть ты скажи! — воззвал Неустрой отчаянно.

От неожиданности Шепель надавил на шило слишком сильно, проткнул ремень и всадил шило теперь уже не в палец, а в ногу. Потекла кровь.

— Уй-я! — сберёг палец, называется. — Твою мать!..

Выпрямился в бешенстве.

— Ты чего от меня хочешь?! — зашипел он. — Чтобы я с тобой пошёл? Там, у Всеслава Брячиславича мои товарищи боевые, Славята с дружиной, а ты меня против Всеслава воевать зовёшь?!

Грохнув дверью так, что едва не вылетели косяки, Неустрой выскочил на двор. Следом вышел и отец. Шепель вздохнул и уронил руки на колени.

Бесшумно вошла Нелюба, подошла сзади, положила руки на плечи. Прижалась щекой к волосам.

— Что думаешь делать? — спросила вдруг.

Шепель вздрогнул.

— Ты про что?

Нелюба мягко обошла стол, села напротив, глянула мужу в глаза. Сказала резко:

— Ты хоть мне-то зубы не заговаривай. С ним собрался, с Неустроем, ведь так?

— Ну так, — нехотя ответил Шепель, низя взгляд.

— А как же?..

— Что — "как же"? — рассвирепел парень внезапно. — Что — "как же?", двенадцать упырей?! Ты помнишь ли — кто он мне есть? Это же брат мой! Близняк! Я и так его покинул, когда в дружину уходил к Ростиславу Владимиричу! Понимаешь, нет ли?

— Не ори, — тихо сказала Нелюба. — Не ори — не в поле. И в поле не ори. Всё я понимаю. И кто ты ему. И кто он тебе. Всё.

Шепель молчал, до крови закусив губу.

— Ты про меня-то подумал? — в тоске спросила Нелюба, уже понимая, что всё — всуе, что муж уже решил и не послушает её.

— Подумал, — Шепель опять дёрнул щекой. — Отец с матерью в обиду не дадут, коли что.

— Ишь ты, — прищурилась Нелюба. — Отец с матерью…

— Да не зуди ты, Нелюбо! — вскипел, наконец Шепель. — Всё я понимаю! Но не могу я его бросить! Брат он мне!

— Решил, так делай, — всё так же тихо сказала Нелюба. — Что же… видно, судьба такая.

Не сумел Шепель Неустроя удержать. И сам дома не остался, пошёл. И всё время молился — Перуну, Велесу и Христу, чтоб не привели биться против прежних товарищей своих.

Пока не привели.

А всего у Глеба Святославича таких степных удальцов с Дона да с Кубани было пять сотен.

Гикая и свистя, степная конница хлынула впереймы размеренно идущим полоцким пешцам, крутя мечами и копьями, кто-то уже и аркан над головой раскручивал. Скакали россыпью, оставляя друг другу свободу действия — от одного всадника до другого — сажени три. Только так и можно было сейчас коннице идти в бой, на усыпанном-то валунами поле.

Подскакали, сыпанули стрелами, царапнули край пешей стенки мечами, копьями и арканами. Но полочане не смутились, не попятились — полоцкий строй вмиг съёжился, укрылся за щитами, ощетинился стальным ежом боевых и зверовых рогатин, из-за которых густо сыпались стрелы и короткие самострельные болты. Шепель едва успел отвернуть коня перед самыми рожнами полоцких копий, вырвался, хотя не меньше сотни донских и кубанских "козар" налетело на копья.

Над полем встал тяжёлый, стонущий визг погибающих коней. "Козары" отхлынули назад, рассыпались по полю, уходя от стрел.

Но князь Глеб Святославич рвался в бой — княжья дружина описала по полю круг, снова сбив "козар" в плотную кучу, и дружинный старшой Жлоба, проорал, воздев к небу меч:

— Не посрамим чести дедов-прадедов наших!

Какая там честь дедов-прадедов?!

Но "козары" послушали вновь. Опять хлынули навстречь полочанам.

Ударили крепче.

Метнулось навстречь заснеженное поле, мелькнули, пропадая сзади корявые валуны — и вот он снова, строй полочан!

Взметнулась смертоносная сталь.

— Не пора ли, отче?! — нетерпеливо спросил, горяча коня, княжич Брячислав.

Лёгкая конница великого князя, сыпя стрелами и сулицами, прихлынула к медленно ползущей стене полоцкой пешей рати, отхлынула, рассыпалась по полю, снова собралась воедино, опять покатилась навстречь пехоте. На сей раз увязла основательно. Всеслав привычным взглядом выделил среди всадников золочёный шелом под алым стягом. Никак кто-то из князей?

Привычный взгляд различил на стяге знамено.

— Глеб Святославич. Тьмутороканцы.

Всеслав усмехнулся — всех собрали на него Ярославичи, всё гнездо Ярославле, только что Ростиславичей малолетних не хватает.

— Отче! — снова окликнул княжич уже с обидой.

— Да. Брячиславе, пора! — кивнул князь. Оборотился к сыну, весело оглядел его с головы до ног. — Гляди у меня…

— …воеводу Бреня слушай, — закончил княжич за отца так же весело. — Буду слушать, отче!

— Если сейчас совладаешь с ворогами — в следующий раз и одного повоевать пущу, — посулил князь. — Ну, Перун да Велес тебе в помощь!

Со свистом и гиканьем сорвалась конная Брячиславля дружина. Княжич мчался в голове, прикрываемый с обеих сторон двумя кметями.

— Левее, Брячиславе! — проорал гридень Несмеян сквозь дробный топот копыт и лязг железа. — Левее возьми!

Княжич потянул повод, забирая чуть влево, за ним следом покатилась влево и вся его двухсотенная дружина, на скаку раздаваясь вширь.

Сшиблись, лязгая сталью. Княжич Брячислав и сам впервой (на Шелони в прошлом году не дали!) окровавил клинок, свалив длинноусого тёмно-русого молодца. Тот даже и меча вздеть не успел — Брячиславля дружина ударила сбоку.