Гордон открыл рот, словно желая что-то сказать, но передумал. Подозрительный патан напрягся. Гордон, сверкнув глазами, глянул за его плечо, затем внезапно, словно увидев что-то, вновь перевел взгляд на лицо Али. Судя по всему, Гордон увидел такое, чего ни в коем случае не должен увидеть Али. Все поведение американца говорило о том, что ему очень хочется, чтобы Али ничего не заподозрил и не оглянулся. И Али обернулся! Поглядев назад, он понял уловку Эль Борака, резко повернул голову обратно и успел лишь мельком заметить молниеносное движение правой руки Гордона.

Бросок и выстрел произошли одновременно. Ади, будто внезапно сраженный параличом, рухнул на колени и повалился на бок. В горле у него забулькало, выпучив глаза и растянув рот в предсмертном оскале, он, задыхаясь, силился подняться на локти. Рукоятка ножа Гордона торчала из его горла. Последним усилием Али обеими руками поднял пистолет, пытаясь взвести курок непослушными пальцами. Но из посиневших губ хлынула кровь, и пистолет выскользнул из рук. Его пальцы вонзились в землю, судорожно вздрогнули и замерли, а голова упала на горячие камни. Гордон не двинулся с места. Кровь медленно текла из круглой ранки на его левом плече, но он не замечал этого и стоял не шевелясь до тех пор, пока не прекратились предсмертные судороги Али Багадура. Тогда, издав низкий, леденящий кровь, рык обитателя джунглей, Гордон бросился к распростертому на земле оракзаю.

Он не потрудился подобрать ни свой нож, который бросил с такой силой и меткостью, ни еще дымящийся пистолет. Уверенным шагом Гордон подошел к жеребцу, фыркающему и дрожащему от запаха свежей крови, развязал повод и вскочил в расшитое золотом седло.

Выехав на вьющуюся по холму тропу, он обернулся и погрозил кулаком туда, где остались его враги. Этот жест обещал жестокую месть. Игра только начиналась! Пролилась кровь, и непримиримая вражда, словно волна, прокатится по холмам, сжигая деревни, сея новых покойников и не давая спокойно спать королям.

Джеффри Уиллоби привстал в седле и оглядел длинные горные кряжи и возвышающиеся вокруг голые каменные утесы.

Природа неизбежно формирует характер людей. Спутники Джеффри, были такими же суровыми, угрюмыми и мрачными, как окружавшие их хмурые коричневые скалы.

Единственным исключением был Сулейман, мусульманин-пенджабец, находящийся здесь под видом слуги Уиллоби, а на самом деле — опытный агент английской секретной службы.

Сам Уиллоби не состоял на этой службе. Его статус был уникален; он был одним из тех вездесущих англичан, которые медленно, но верно, строили империю, оставаясь в тени и предоставляя право на почести другим — военным в увешенных наградами мундирах или громкоголосым господам с высокими титулами и в высоких шляпах.

Лишь немногие знали, чем на самом деле занимался Уиллоби и какая ниша отведена ему в государственной структуре. На протяжении всей карьеры Джеффри в его адрес раздавались возмущенные требования ограбленных налогоплательщиков: «На границе творится черт знает что! Долой Уиллоби!» Считалось, что именно из-за его неразумных действий имперские отряды застревали в горах, а пушки не стреляли так часто, как этого хотелось бы политикам. Вот почему никого не удивило,— кроме тех твердолобых консерваторов, которые отказываются верить, что поддержание мира на афганской границе значительно отличается от поддержания порядка на Трафальгарской площади,— что именно он обязан прекратить кровавую вражду на холмах, разгоревшуюся по приказу восточного деспота. Так Уиллоби и оказался в компании этих заросших головорезов.

Уиллоби — мужчина среднего роста, коренастый, круглолицый, с неожиданно крепкими мускулами под румяной кожей, с волосами цвета карамели и большими притворно-бесхитростными голубыми глазами. Он был одет в гражданский костюм защитного цвета и огромный тропический шлем. Если у него и имелось при себе оружие, то этого никто не замечал. Его честное, покрытое веснушками лицо никто не назвал бы неприятным, по нему безошибочно определялся острый, как бритва, ум.

Он спокойно трусил верхом, словно катался на иноходце по лужайке в родном Суффолке, и чувствовал себя гораздо спокойнее, чем сопровождающие его головорезы — четверо диковатых на вид оборванных туземцев, которыми командовал старейшина, чья величавая осанка и тронутая сединой борода внушали почтение. Все портило лишь его свирепое лицо — оно явно свидетельствовало о том, что этот человек крайне жесток. Бабер Али, дядя Афдал-хана, был стар, но спина его была пряма, а худощавое тело крепко, как у волка. Он был правой рукой своего племянника, не уступал Афдал-хану в жестокости, однако не обладал его остротой ума и хитростью.

Кавалькада проследовала по тропе, спускающейся по крутому склону, уходящему вниз на тысячу футов и изрытому лабиринтом оврагов, В долине, на расстоянии мили к югу, Уил-лоби углядел обуглившиеся и почерневшие развалины.

— Деревня, Бабер? — спросил он.

Бабер прорычал, как старый волк:

— Да! Это был Хуттак! Эль Борак и его дьяволы сожгли все дотла и убили всех, кто мог держать оружие.

Уиллоби, похоже, заинтересовался. Он должен был встретиться с Эль Бораком и остановить именно эту войну.

— Эль Борак — сын Шайтана,— просипел старый Бабер.— Он сжег все деревни Афдал-хана, кроме Хорука. А из отдаленных башен остался только мой сангар. Теперь он захватил пещеру, называемую Замком Акбара, а это территория Хорука! Волей Аллаха, мы целый час ехали по долине, на которую мы, оракзаи, имеем все права, а теперь это ничейная земля, усыпанная трупами и сожженными домами. Здесь никто не может чувствовать себя в безопасности. Нас в любой момент могут сжечь.

— Гордон дал слово,— напомнил Уиллоби.

— Да, он не бросает слов на ветер,— неохотно признал старый головорез.

Всадники спустились по склону и пересекли узкое плато, изрезанное множеством оврагов. Уиллоби вспомнил о письме, что лежало у него в кармане, и только сейчас понял ценность этого исторического документа.

Джеффри Уиллоби,

Форт Газраэль.

Если хотите переговоров, приходите к минарету Шайтана. Будьте один. Пусть ваш эскорт остановится возле входа в ущелье. Им никто не будет досаждать, но если какому-нибудь оракзаю вздумается последовать за вами в ущелье, он будет застрелен.

Фрэнсис К.Гордон

Кратко и по существу. Значит, переговоры? Этот человек принял на себя роль генерала, ведущего регулярную войну, и, вне всякого сомнения, считает Уиллоби не бескорыстным арбитром, а дипломатом, работающим в интересах противоположной стороны.

— Мы должны попасть к Ущелью Минарета,— сказал Уиллоби.

— Вот вход в него,— показал Бабер Али.

— Ждите меня здесь.

Сулейман спешился и ослабил подпругу у своего коня. Патаны неловко спускались по склону, крепко прижимая к себе винтовки и внимательно изучая все трещины и овраги. Где-то внизу, в ущелье, притаился Гордон со своими неистовыми воинами. Оракзаям было страшно. Они находились в нескольких милях от Хорука, в центре территории, которую воюющие стороны оспаривали в кровавой борьбе. Они то и дело поглядывали на северо-запад, где на расстоянии многих миль отсюда раскинулась в горах деревня Куррам.

Бабер повернул голову и закусил губу. Казалось, его сжигал огонь гнева и подозрения.

— Вы пойдете один, саиб?

Уиллоби, натягивая удила, кивнул.

— Он убьет вас!

— Не думаю.

Уиллоби прекрасно знал, что Бабер Али никогда и близко не подошел бы к Гордону, если бы не был уверен в гарантиях относительно своей полной безопасности.

— Заставьте этого пса согласиться на перемирие! — рявкнул Бабер, в котором дикое высокомерие взяло верх над напускной вежливостью.— Клянусь Аллахом, эта вражда словно шип в боку Афдал-хана, и в моем тоже!

— Посмотрим! — Уиллоби пришпорил коня и потрусил вниз по ущелью, тяжело и неловко подпрыгивая в седле. В пробковом шлеме, подскакивающем при каждом шаге коня, он представлял собой далеко не героическое зрелище. Патаны неотрывно глядели Уиллоби вслед, пока он не скрылся из вида за изгибом каньона.