Да, впрочем, это было не важно; всегда и везде он отдавал предпочтение холодной стали;

Однако не было такого оружия, которое могло бы сдержать натиск волчьей стаи на ступенях этой лестницы.

Он был на верхних ступенях, и такая позиция давала ему больше шансов остаться в живых. Его преследователи толпились на узкой лестнице, и им мешало само их количество. Им было тесно, и они никак не могли дотянуться до О'Доннелла. У него мелькнула было мысль, что сверху на него тоже могут напасть, однако этого не случилось. Он медленно отступал, отбивая удары кривых сабель, ругая и осыпая преследователей всяческими проклятиями. Однако даже в пылу схватки он не забывал, что должен говорить на восточных языках, так что никому бы не пришло в голову, что этот безумец, которому удалось проникнуть во дворец, не курд.

Он успел получить в этой схватке по меньшей мере десяток ран, каждая из которых кровоточила. Но вот наконец он добрался до верхней площадки лестницы. Эмиры пытались стащить его вниз. Один из них обхватил его колени, другой тянулся саблей к его голове. Остальным было не достать О'Доннелла, и они толпились на нижних ступенях.

О'Доннелл увернулся от удара кривой сабли, и его сабля опустилась на голову одного из эмиров. Кинжал в левой руке ударил в грудь того эмира, который пытался за ноги стащить О'Доннелла со ступенек. Отбросив вниз ногой обмякшее тело, он повернулся и пробежал через площадку. Огромным усилием он рванул на себя тяжелую окованную железом дверь и, захлопнув ее за собой, в изнеможении прислонился к ней спиной.

Треск дерева за спиной заставил его отодвинуться в тот самый момент, когда острие чьего-то клинка пробило доски и просунулось из двери, блеснув в звездном свете. Он нашел засов и запер дверь, после чего лег возле нее. Он не знал, сколько времени выдержит эта дверь и когда эмирам удастся взломать ее.

Он оказался на плоской крыше, в самой высокой точке дворца. Поднявшись, он подошел к краю и взглянул вниз. Отсюда не было никакого выхода. Он почувствовал себя загнанным в ловушку.

Дворец окутывала предрассветная мгла. Дворцовая крыша была намного выше любых других крыш Шахразара. О'Доннелл едва различил вдали скалы, окружавшие долину, в которой расположился Шахразар; вдалеке поблескивали спокойные воды медленной реки. Долина простиралась на юго-восток и на северо-запад.

Внезапно ночной ветер донес до ушей О'Доннелла странные звуки, похожие на далекие выстрелы. Он взглянул на северо-запад, туда, где, как он знал, долина переходила в узкое ущелье, возле входа в которое уютно расположилась небольшая деревушка. На горизонте темное небо озарилось красным. Опять прозвучал ывстрел, похожий на раскат грома.

Откуда-то снизу донесся цокот копыт, замерший возле дворцовых ворот. Потом наступила тишина, и в этой тишине слышны были только возгласы его преследователей эмиров, пытавшихся выломать дверь на крышу. Внезапно и эти звуки смолкли и сменились гробовым молчанием; в тишине что-то неразборчивое прокричал далекий пронзительный голос. Внезапно улицы ожили: послышались женские вопли и строгие крики мужчин.

В дверь перестали стучать. Вместо этого звуками наполнился двор. Слышалось бряцание оружия, чей-то голос истерически выкрикивал какие-то приказы.

О'Доннелл услышал топот многих копыт, увидел факелы, загоревшиеся на улицах и осветившие город. Всадники двигались к северозападным воротам. В предрассветной темноте отчетливо были видны вспышки выстрелов.

Пожав недоуменно плечами, он сел, прислонившись к высокому парапету, и положил саблю на колени. Тут сама Природа одолела его, и, несмотря на шум внизу и свою бурлящую кровь, он заснул.

Он спал недолго, а когда проснулся, рассвет едва успел высветить горные вершины. Повсюду слышались звуки выстрелов, и, подобравшись к самому парапету, он понял причину этого. Шахразар был наводнен всадниками в одежде из овечьих шкур и в меховых шапках. Под огнем шарахались кони, а сами воины стреляли из-за каждого камня, из-за каждого дерева. Их полчища перебирались через пересохшую реку, между ивами на ее берегах воины целились в оборонявших стены дворца.

Туркмены Оркана Богатура! Вот что означали вспышки в ближней деревне. Туркмены редко нападали по ночам, но у Оркана были свои правила.

Узбеки толпились на стенах, и О'Доннеллу показалось, что он видит массивную фигуру и украшенный гребнем тюрбан Шайбар-хана среди прочих важных персон. Взглянув на улицы Шахразара, он понял, что всякий узбек, который мог держать в руках оружие, защищал дворцовые стены. Это была не просто туркменская вылазка, это была настоящая война, война на уничтожение.

Ирландская природная смелость закипела в жилах О'Доннелла, как густое вино. Он метнулся к запертой двери, открыл ее и взглянул на лестницу. На ступеньках так и лежали тела убитых, бездыханные с остекленевшими глазами. Он спустился по лестнице, сжимая в руке саблю, и не встретил на своем пути никого. Выглянув в широкий коридор, он также никого не увидел. Бегом он добежал до лестницы, на которой убил черного раба, и оказался в большой комнате с единственной дверью, завешенной гобеленом.

Внезапно прогремел выстрел; он успел увидеть вспышку в стороне. Пуля просвистела над его ухом, и одним прыжком он оказался рядом с завешенной шторами нишей и вытащил оттуда упиравшегося человека. Это был Ахмед-паша.

— Проклятый шайтан! — визирь с бешенством отбивался.— Я так и знал, что ты придешь сюда! Да проклянет Аллах тот гашиш, благодаря которому моя рука потеряла твердость!

Его кинжал распорол одежду О'Доннелла, из раны полилась кровь. Мускулы перса были словно железными под шелком халата. Вложив в усилие всю тяжесть своего веса, американец с треском ударил голову визиря о каменную стену. Тело перса обмякло, он сумел лишь вскрикнуть, и кинжал в левой руке О'Доннелла вонзился в его тело.

Американец подхватил мертвого Ахмед-пашу и спрятал тело за шторами. Его внимание привлекла связка ключей на поясе перса. Он взял ключи и вошел в дверь, закрытую гобеленом.

Через несколько мгновений он оказался перед следующей дверью из тисового дерева, обитой медью с красивыми гравированными узорами. Эта дверь могла бы вьщержать артиллерийские удары, такой она была массивной. Немного повозившись с ключами, О'Доннелл подобрал нужный, и дверь отворилась. Он попал в узкий коридор, слабо освещенный каким-то странным светом, с мраморными стенами и выложенным мозаикой полом. На первый взгляд этот коридор заканчивался тупиком, О'Доннелл увидел перед собой гладкую мраморную стену, но в следующий миг, когда глаза привыкли к слабому свету, в мраморной стене он обнаружил узкую щель.

Было похоже на то, что в спешке потайную дверь оставили приоткрытой. О'Доннелл прислушался. До него не доносилось ни единого звука, и он решил, что Ахмед-паша, понадеявшись на самого себя, оставил сокровище без охраны. Надо было отдать должное отчаянной храбрости перса.

О'Доннелл потянул на себя край тайной двери и едва сдержал сдавленный изумленный крик. Перед ним лежало древнее сокровище Хорезма, и вид этого богатства заставил американца на миг замереть.

Он стоял в круглой комнате, и через невидимые щели в разноцветном куполе в нее проникал тусклый свет. В этом свете была отчетливо видна огромная сверкающая пирамида, возвышавшаяся на постаменте из цельного куска яшмы. Богатство было таким, что даже самое пылкое воображение не смогло бы представить себе его размеры. Пирамида состояла из слитков чистого золота и серебра, украшений из золота с эмалью, необыкновенной красоты жемчуга, бриллиантов, слепивших глаза своим сиянием; рубины сверкали как капли крови, изумруды были подобны брызгам зеленого огня, сапфиры загадочно мерцали — мозг О'Доннелла отказывался признать то чудо, на которое он смотрел. Этого богатства, без сомнения, было достаточно, чтобы купить всех до единого воинов Азии.

До его слуха внезапно донесся какой-то звук из коридора. Кто-то, тяжело дыша, торопливо приближался к круглой комнате. Быстро оглядевшись, О'Доннелл скользнул за тяжелую драпировку, покрывавшую стены. Там была ниша, в которой, вероятно, когда-то стоял древний языческий идол; О'Доннелл легко уместился в ней и, осторожно приоткрыв портьеру, стал наблюдать.