Череп колдовской твари ударился о базальтовый алтарь. Кости затрещали, раздался звук напоминающим грохот деревянного молотка, забивающего клин. Теплая жидкость окрасила снег в алый цвет.

Все было кончено, но варвары недоверчиво роптали, отказываясь верить случившемуся. Хидаспес, стоя на коленях, громко завизжал, стуча кулаками по земле и царапая лицо. В это мгновение он даже забыл про заклинание, которое почти завершил. Земля у его ног заколыхалась, верхний ее пласт затрещал, словно что-то пыталось вырваться из недр. Затем с утробным звуком земля разверзлась перед колдуном в том самом месте, где он посадил зубы. Раздался новый оглушительный треск.

— Лукус! — закричал Дейм, приподняв угол шатра.

Легат стремительно перепрыгнул через начинающее коченеть тело чудовища и побежал на зов друга. Никто из оторопевших саматиан не попытался его остановить.

— Снаружи стоят лошади. Я попытаюсь задержать варваров.

Ветиус нерешительно переминался с ноги на ногу. Он был воином и не привык убегать от врага.

— Беги! — зарычал торговец.— Здесь больше нет оружия. Ты и так совершил чудо голыми руками. Не стоит искушать богов дважды!

Раздался тихий скрип — это остро отточенный клинок вспарывал ткань шатра. Саматианин с кинжалом в руке протиснулся внутрь. Не раздумывая, легат наклонил тяжелый ящик с книгами и опрокинул его на варвара. Треск костей и деревянных досок слились в единый звук, от которого торговцу на миг стало дурно. Ветиус повернулся и выбежал из шатра.

Вокруг мелькали черные фигуры опомнившихся варваров. Первый показавшийся в проеме саматианин умер от стрелы, выпущенной Деймом и пробившей ему глаз. Торговец быстро перезарядил свое оружие. Жизнь второго варвара прервала стрела, перебившая сонную артерию. Третий человек, споткнувшись о труп, дико завизжал. Прикрывая лицо руками, он оголил не защищенные кольчугой подмышки, куда попали две другие стрелы. Дейм израсходовал все стрелы, завалив выход из палатки грудой тел, корчившихся в агонии. Отбросив в сторону разряженный арбалет, торговец выбежал из шатра и вскочил на лошадь.

— Вряд ли нам удастся уйти! — прокричал Ветиус, когда нахлестывавший лошадь Дейм догнал его.— Они настигнут нас на равнине, задолго до того, как мы достигнем Данубы.

Дейм оглянулся. Обезумевшие варвары бесновались с обеих сторон от шатра. В их голосах звучал неподдельный ужас.

— Хидаспес использовал заклинания и обезьянку, чтобы управлять чем-то непохожим на человека! — прокричал Дейм.

— И что это?

— Последний зуб ничуть не походил на человеческий…— начал отвечать торговец, но не успел закончить свою мысль.

Нечто огромное, покрытое блестящей чешуей поднялось над обломками шатра. Крючковатая голова последнего творения колдуна повернулась в сторону всадников, а толстая лапа запихивала в пасть фигуру в черной мантии.

Ветиус обернулся в седле, изумленно тараща глаза на могучие челюсти, перемалывающие кости. Дракон зашипел, опустил голову в поисках новой жертвы…

А-эа скорчилась у входа в пещеру, с удивлением наблюдая за Га-нором. Ее интересовал Га-нор и то, что он делал. А он, слишком увлекшись своей работой, не замечал девушки. В нише стены горел факел, тускло освещавший всю пещеру. Га-нор трудился при его свете, вычерчивая фигуры на стене. Куском кремня он процарапал контуры, а потом закончил фигуру, подкрасив ее охрой. Кистью ему служила маленькая веточка. Картинка получилась грубой, но в ней был виден гений художника, экспрессия.

Га-нор собирался нарисовать мамонта. Глаза А-эи округлились от удивления и восхищения. Потрясающе! Ну и что из того, что у зверя не хватает ноги и нет хвоста? Для дикарки, погруженной в пучину варварства, творчество Га-нора было верхом совершенства.

Однако А-эа спряталась среди скудных кустов у входа в пещеру Га-нора не для того, чтобы следить, как он рисует мамонта. Восхищение картинкой было лишь слабым чувством рядом с ее любовью к Га-нору. А первобытный художник был симпатичным: выше шести футов, стройный, с длинными руками и ногами, с могучими плечами и узкими бедрами — телосложением воина. Черты его лица, резко очерченный в мерцающем свете факела профиль казались утонченными: высокий, широкий лоб, грива светлых волос.

Да и сама А-эа выглядела миленькой. Ее волосы, такие же прекрасные, как ее глаза, бьши черными и игривыми волнами ниспадали на тонкие плечи. Ее щеки не покрывали татуировки, потому что А-эа еще не вышла замуж.

Оба и юноша, и девушка, были совершенными образчиками расы великих кроманьонцев, которая взялась неизвестно откуда, объявила и укрепила силой свою власть над животными.

А-эа, нервничая, огляделась. Обряды, обычаи и табу занимали главенствующее место в жизни дикарей.

И художник, и девушка принадлежали примитивной расе, ревностно чтившей свои обычаи. Порок и распущенность могли быль законом, но внешне их избегали и порицали. Так что если бы А-эу обнаружили спрятавшейся возле пещеры неженатого молодого человека, ее бы публично обвинили в распущенности и выпороли.

А-эе полагалось изображать скромную, сдержанную деву и вызвать у молодого художника интерес к себе, словно невзначай. Потом, если бы молодой человек и впрямь заинтересовался ею, он посватался бы к ней, стал петь грубые песни о любви и наигрывать мелодии на тростниковой дудочке. Потом бы он внес выкуп ее родителям и потом… женился бы на ней. А если влюбленный юноша был богат, то никакого сватовства бы и вовсе не было.

Но маленькая А-эа была себе на уме. Взгляды искоса не привлекли внимание молодого человека, который только и думал, что о своем рисовании, так что девушке пришлось шпионить за ним, в надежде найти какой-нибудь способ завоевать его сердце.

Га-нор отвернулся от своей законченной работы, потянулся и посмотрел на вход в пещеру. Словно испуганный, кролик маленькая А-эа отпрянула и помчалась прочь.

Выйдя из пещеры, Га-нор остановился в замешательстве, разглядывая маленький, изящный след, отпечатавшийся на влажной земле у входа в пещеру.

А-эа направилась прямо к своей пещере, которая находилась, как и большинство остальных, вдалеке от пещеры Га-нора. Проходя мимо, она обратила внимание на группу воинов, возбужденно разговаривавших перед пещерой вождя племени.

Простая девушка не заинтересовалась бы собранием мужчин, но А-эа была любопытной. Она подобралась поближе. Она услышала слова «след» и «гар-на» — так первобытные люди называли человеко-обезьян.

В лесу, неподалеку от пещер, охотники видели следы гар-на.

«Гар-на»! Это слово вызывало отвращение и ужас у людей пещер, потому что существа, которых называли гар-на, были волосатыми чудовищами, выходцами из другого века, неандертальцами. Страшнее мамонта и тигра, они правили лесами, пока не пришли кроманьонцы — сородичи А-эа. Обладая невероятной силой и слабым разумом, яростные гар-на были к тому же каннибалами. Они вселяли в сердца своих врагов ненависть и ужас — ужас, прошедший через века и выродившийся в сказки об орках и гоблинах, волках-оборотнях и диких людях.

Во времена же А-эа их осталось не очень много, но, несмотря на скудость разума, гар-на бьши хитрыми тварями. Они не бросались с ревом в битву, а действовали хитростью. Чело-веко-обезьяны крадучись пробирались по лесам, уничтожая всех животных на своем пути. Их примитивный разум мог породить лишь ненависть к людям, которые вытеснили их с лучших охотничьих угодий.

И кроманьонцы выслеживали соплеменников А-эа и убивали их, пока люди не загнали их в самые глухие леса. Но люди по-прежнему боялись ужасных тварей, и ни одна женщина не ходила в джунгли в одиночестве.

Дети иногда нарушали этот запрет, и иногда не возвращались. Тогда те, кто отправлялся искать пропавших, находили следы страшного пира и отпечатки лап — не звериных, но и не человеческих.

А теперь, раз охотники увидели след, нужно было собрать отряд и отправить его на охоту за чудовищем. Иногда ужасные твари бросались в бой и их убивали, иногда они бежали лишь заслышав приближение охотников, и прятались в отдаленных уголках леса, куда люди не забирались. Однажды охотничий отряд, увлекшись погоней за гар-на, забрался слишком далеко в лес, и там, в глубокой ложбине, где сплетенные ветви закрывают небо, на них напал отряд неандертальцев.