— Что означает ваше появление в моем доме?

— Я не обязан объяснять свои поступки, я подчиняюсь нашему господину Махди! — надменно ответил предводитель.— Я получил приказ доставить эту английскую девушку в его дворец!

Латур задрожал; сначала казалось, что он выхватит меч и бросится на непрошеного гостя, с улыбкой ожидавшего, что будет дальше. Перебежчик и местные подданные Махди не особенно любили друг друга. Но страх в душе француза оказался сильнее ярости. Его смуглые щеки посерели, и он угрюмо произнес:

— Что ж, забирайте ее. Я подчиняюсь приказу Махди!

— И правильно делаешь, белый человек! — высокомерно произнес предводитель.— Ты же знаешь закон: все пленники должны доставляться в Беит-эль-Мааль, дворец нашего хозяина, и он сам решает: продать или подарить своим подданным или оставить себе! Ты нарушил этот закон, присвоив себе белую женщину. Махди великодушно сохраняет тебе жизнь, учитывая твои прежние заслуги, но берегись!

Грубо схватив Рут за плечо, он толкнул ее к двери.

— Латур! — неистово закричала Рут.— Пожалуйста, ради Бога, не позволяй ему вести меня к этому животному!

Француз угрюмо опустил глаза, чтобы не встречаться с безумным взглядом девушки. Предводитель презрительно шлепнул ее по мягким бедрам и толкнул впереди себя. Она понуро вышла из комнаты… Наконец, с громким стуком за ними захлопнулась дверь дома Латура.

Латур выругался. Вдруг он заметил, что гобелен на стене шевельнулся. Француз стремительно бросился к нему и вытащил из-за гобелена Зельду.

— Ты зачем здесь спряталась?

— Я испугалась солдат.

— С каких это пор ты стала бояться мужчин? Ты лжешь! Ты…

Вдруг, увидев на ее лице злобную усмешку, он все понял и разразился потоком брани:

— Так это твоих рук дело? Черт тебя подери, это ты привела сюда солдат? Ты сказала Махди, что в моем доме живет белая девушка! Ты ненавидишь ее и меня, сучка!

Она вскрикнула, увидев, что Латур выхватил саблю, но тут же затихла, когда он рывком всадил лезвие ей в грудь. Француз вырвал саблю из груди умирающей Зельды, оттолкнул ее и, шатаясь, направился к графину с вином. Внезапно дверь распахнулась, и перед ним выросла высокая фигура мужчины в арабском бурнусе и с пистолетом в руке.

— Где она, Латур? — резко спросил он по-английски.

— Кто?

— Рут Брентон.

— Ее забрал Махди! Но…— Латур прищурился.— Господи, Коркоран! А я думал, что убил вас!

— Другие тоже так думали. Эта девица, что лежит на полу, спасла меня — из своекорыстных побуждений. В конце концов, я покинул ее и попытался пробраться в Омдурман, где меня схватили работорговцы и увезли в Дарфур. Мне понадобилось немало времени, чтобы сбежать от них и вернуться сюда, и вот теперь…

— А теперь Махди весело проводит время с вашей дамой сердца! — злорадно рассмеялся француз в припадке ревнивой ненависти.— Он отобрал ее у меня, но пусть уж лучше она достанется ему, чем вам! Она любила вас! Поэтому ненавидела меня! За это я и возьму вашу голову! Вы же не осмелитесь стрелять! Явиться переодетым сюда было не так уж и сложно, но на выстрел сбегутся не менее сотни человек! Твою голову я пошлю Махди, собака!

Выхватив саблю, он с диким хохотом бросился на Коркорана. Тот не осмелился выстрелить, а лишь сделал шаг в сторону и выхватил саблю. Латур рассмеялся каким-то лающим смехом. Он брал уроки фехтования в лучших школах Парижа, Коркоран же учился в пустыне, где никто не повторяет своих ошибок!

Латур сделал отвлекающий маневр и бросился на противника. Коркоран согнулся и вонзил острие ему под руку.

Латур слишком поздно осознал свою ошибку. Крик, вырвавшийся из его груди, был прерван, так как сокрушительная сабля Коркорана разрубила его челюсть до самых зубов. Латур упал на тело Зельды и лежал, судорожно подергиваясь. Коркоран плюнул на тело и отвернулся.

Толстые ковры заглушали стук сандалий. Никто не слышал и не видел фигуру, что выскользнула в боковую дверь и растаяла в темной аллее.

Коркоран поспешил к определенному месту в городе возле рыночной площади. Там он должен был встретиться с коптом[2] убежавшим от своего хозяина-дервиша. Копт знал, где можно украсть лодку для опасного путешествия по Нилу. Теперь он должен сказать копту, что им придется отложить побег до тех пор, пока ему, Коркорану, не удастся вызволить Рут из дворца Махди. Он уже разрабатывал план. За несколько дней, проведенных в Омдурмане в поисках Рут, ему удалось получить определенное представление о плане дворца Мухаммеда.

На рыночной площади горели огни, люди шатались и орали пьяными голосами. Еще несколько шагов, и он дойдет до аллеи, где встретится с коптом, и тот скажет ему, где спрятана лодка. Коркоран бросил рассеянный взгляд на отрубленные головы, выставленные на кольях. В этом адском городе свежие головы появлялись на остриях почти каждый день. Вдруг словно чья-то ледяная рука сжала ему сердце. При свете огней он узнал один из трофеев, гладящих на него пустыми глазницами. Это была голова того самого копта, который намеревался убежать вместе с ним. Беглого раба узнали, когда он шел на условленную встречу. Наказание не заставило себя ждать. Коркоран был словно парализован свалившейся на него бедой. Затем он повернулся к дворцу Махди. Судьба к нему не благоволила, но, по крайней мере, виновник его несчастий его не переживет. Он безжалостно убьет Махди, а потом будет уничтожать черные орды, пока не утолит жажду крови.

Десять минут спустя Коркоран скользнул в аллею, что протянулась вдоль дворца Мухаммеда. Несмотря на темноту, он, тем не менее, увидел человека, сидевшего на корточках, с кривой саблей в руках. Коркоран знал, что это эмир и что он, должно быть, во временной опале у Махди. Холуйское задание охранять заднюю аллею следовало понимать как наказание.

Махди поставил охрану, скорее, формально, нежели с какой-то другой целью, так как не верил, что враг может пробраться к нему. Коркоран, как тень, навис над спящим эмиром. Чтобы войти, он должен был переступить через эмира и тем самым, конечно, разбудить последнего. Он трижды поднял саблю и трижды опускал руку, проклиная свою щепетильность. Но Коркоран не мог заставить себя убить спящего человека, даже дервиша. Подняв саблю еще раз, он ударил эмира плашмя, лишь оглушив его.

Только одна дверь выходила на аллею. Она была заперта, но тонкое лезвие ножа, просунутое между дверью и косяком, приподняло перекладину. В следующее мгновение Коркоран уже был в коротком, увешанном коврами и гобеленами коридоре, освещаемом медными лампами. Через несколько футов коридор кончался занавешенной дверью, а за ней раздавались звуки, от которых красный туман закрыл все перед его глазами,— истерическое рыдание женщины и грубый гортанный смех мужчины. Он отдернул занавеску, и ему навстречу бросился огромный негр. Дервиши, привыкшие к лохмотьям, в которых Махди обычно появлялся на людях, едва бы узнали его в блестящей фигуре в шелке и золоте, представшей перед Коркораном. Рут, стоявшая за его спиной, уронила золотую вазу, с помощью которой она пыталась бороться, и, плача от облегчения, опустилась на пол.

Когда-то Махди был признанным борцом. Вот и сейчас его ловкости хватило на то, чтобы увернуться от Коркорана. В результате этого удара на толстой шее Махди выступила кровь, и, прежде чем Коркоран смог нанести второй удар, Махди сцепился с ним. Американец сжал толстую шею, пытаясь заглушить бешеный вопль Махди, и гигантская фигура согнулась. Находясь слишком близко, чтобы пустить в ход саблю, Коркоран нанес удар в челюсть рукояткой пистолета. Махди распростерся на полу, из раны на его шее текла кровь. Коркоран поднял меч, чтобы снести ему голову, но звук, раздавшийся позади, заставил его повернуться.

Эмир, которого он оглушил на аллее, стоял в дверях, его глаза были широко распахнуты от ужаса.

— Махди! — Он разинул рот от удивления.— Ты убил его! У него горло перерезано…