– Да бейте же этих мерзавцев! – голос короля, казалось, достиг ушей иллирийцев, которые и сами теперь, опасаясь за свой флаг, и уже не думая о быстрой победе, начали окружать смельчаков в своём тылу.

Именно такую тактику мы многократно испытали на хассанах. Неизвестность лишала командиров возможности управлять, а рядовые воины, взбешенные «неправильным» противником начинали брать инициативу в свои руки. То один, то другой, внезапно, с диким криком вырывался из рядов бегущих и тут же попадал под выстрел нашего лучника, до этого прятавшегося рядом.

Большой толпе и в голову не приходило, что её травят, как крупного зверя, заставляя кружить по полю в нужном направлении… Теперь оба крыла, каждое из которых было втрое больше моего отряда, медленно двигались в стороны от своих ворот, гоняясь за одиночками не потому, что это было нужно, а исключительно от чувства личной сиюминутной ненависти.

В их рядах, видимо, некому было пересчитать смельчаков и сообразить, что основная часть осиного войска где-то есть, прячется, хоть и невидима. Уже не раз «убитые», нарушая правила, бросались вперёд, чтобы хотя бы кулаком отомстить за свой позор, но мы с Пашкой оговорили такую возможность и ребята просто прятались, ускользали, успевая оставлять за собой растяжки, до рукопашной дело пока что не доходило.

Напряжение на трибунах тоже достигло уровня неуправляемости. Каждый, стоящий сверху, видел извивающиеся по траве фигуры, и, забывая о своём статусе и положении, скрипя зубами бормотал бессмысленные приказы: «Ну, давай! Куда же ты, раззява! Справа! Справа смотри! Что же они делают?! Стреляй же!». Примерно также, грозно рычал мой отец во время футбольного матча по телевизору, и его ошалевший взгляд показывал, как он далёк сейчас от своей квартиры в маленьком городе…

Даже паузы мы использовали в свою пользу, потому что судьи не слишком внимательно следили за перемещениями скрывшихся в камнях тел. С первыми звуками дудок мальчики ныряли и всплывали уже в другом месте. Иногда на месте ускользавшего оставался фантом, но его морда не удовлетворяла чувство мести иллирийца и таким образом два десятка разводили в стороны шесть сотен.

Середина поля становилась всё более свободной и даже отсюда трудно было увидеть притаившиеся фигуры, собравшиеся для нокаутирующего удара. Но как он будет выполнен, я пока не знал, у Пашки в карманах фантазии было скрыто много тайных лезвий.

– Мроган! Это же невозможно! – Гирбат Богатый опять меня напугал, появившись рядом внезапно и повторив свои же гневные слова, но уже с совсем другой интонацией. Это были слова благодарности, но я приложил палец к губам:

– Ещё рано, Ваше Величество… Рано… Рано…

Он, видимо, также тихо ушел, мне было не до церемоний, решалась судьба игрушечной баталии, а вместе с ней в какой-то степени и судьба страны… Пашкина фигура, знакомая, мне, как собственная рука, неожиданно появилась прямо перед вражескими «воротами», где взволнованный происходящим, но прикованный жестким приказом, стоял отряд защиты и бил от нетерпения всей сотней своих копыт.

Не зная, чем помочь своим, уходящим с криками всё дальше, эта сотня рвалась в бой и, увидев перед собой живого, улыбающегося врага, совершила ту же самую ошибку, которую сейчас вытанцовывали их соратники. Они поверили в то, что одиночный враг не страшен. Они не видели, что сбоку от центральной линии двумя колоннами притаились маленькие юркие ящерицы… Подумав об этом я ощутил необычайную гордость за свой несостоявшийся клан, за свою кличку и за то, что уже удалось создать на Кее, когда-то бывшей такой чужой и непохожей на Землю.

Пашка, постояв для эффектности, метнул в воинов камень. Он всё ещё тренировался дома с пращой и метал камни как пулемёт. Вот только расстояние до лучников, вспомнивших, наконец, зачем они здесь стоят, было слишком мало, чтобы спрятаться. Сотни ответных стрел одна за одной взлетели в воздух, но упали, не долетев до цели.

Как птица бьётся в окно, не понимая, какая преграда мешает ей улететь, так и стрелки не понимали, почему ломаются в воздухе их стрелы и почему судья не дует в свою дудку… А Пашка, выскакивая из-за невидимой защиты, то справа, то слева, швырял и швырял камни короткими очередями, но бил не в лицо, а в руки и ноги. Где-то рядом прятался колдующий, но даже сверху его не было видно.

Я понял, наконец, нехитрое желание. Ничего нового. Раздразнить, выманить на себя, всю толпу защитников. Когда-то, очень давно, я и сам так вытанцовывал, создав себе прозрачную защиту, но видеть Пашку, согласившегося на применение колдовства в бою, было необычайно приятно. Что-то, значит, созрело в его голове! Раньше он бы с отвращением отверг волшебные стенки и фантомы. А сегодня исполнял танец победителя!

Недоумение было написано и на лице двух десятков судей, но они хорошо видели, что стрелы не долетают, а уж, почему, не их дело. «Мертвых» не было. Удары в руки и ноги не считались. Зато укусы камней постепенно сделали своё дело, взбесили толпу до состояния неуправляемости и рывок с кинжалами на одиноко скачущую фигурку совпал с бешеным криком Калигона:

– Нееет! Идиоты! Стоять!

Король, видимо, был готов сам бежать в поле, но не только железное воспитание сдерживало его, но и понимание безнадёжности ситуации. Он хорошо видел притаившихся лучников. Когда сотня бегущих, растянутая острым клином, протопала копытами мимо замаскированных ящерок, началось избиение. Для этого понадобилось всего лишь только подняться и сделать почти в упор два- три выстрела каждому из полусотни вставших коридором лучников.

Звук дудки провозгласил лишь одно – путь к флагу свободен! Тех, кто полез в драку, не желая уходить, скрутили быстро, бросок через бедро с подвывихом руки в отряде умел делать каждый, а бегущий был идеальной целью, своей скоростью он сам себя ввинчивал в воздух и падал, оглушенный ударом своего же тела.

Пашка не пошел за флагом, он был выше мелочной славы. Звание победителя его вполне устраивало. Звуки дудок провозгласили окончание битвы и с удрученностью и тоскливыми лицами пошли мимо трибуны на построение группки иллирийцев, только что так увлеченно гонявшие по полю злостного врага.

Это был триумф! Но очень опасный. Сейчас нужна была вся моя дипломатическая изворотливость и осторожность, чтобы не нажить себе серьёзного врага. И не только себе. Два «моих» короля торжествовали настолько же открыто, насколько до этого радовался Калигон, а такие, как он, не умеют прощать другим свои же собственные слабости.

Я перебрался с открытого места своего наблюдательного поста в ложу Ларена Мягкого и встретил там настороженный взгляд Клара Фастарла, единственного из всей свиты не участвовавшего в бурном проявлении чувств с ударами по плечам и гоготаньем. Советник тоже чувствовал угрозу, которая сейчас притихла как небо перед шквальным ветром.

Такая затаённость страшнее самого шторма, неизвестная опасность может таить в себе всё, что угодно. Именно в подобной тишине рождаются решения о заговорах и мести и Советник сделал то, на что не решился я. Он пошел к Калигону. Я позавидовал его простой и героической решимости, хвостиком потянувшись сзади.

Легко побеждать на поле сражения, когда даже геройская смерть останется в памяти народа, близких, друзей и истории… А вот так спокойно и осознанно двигаться в пасть несдержанного в своих поступках сатрапа, не привыкшего считаться ни с чьим мнением, и способного запустить в незваного пришельца любым тяжелым предметом, попавшим под руку… Кто будет судить короля?