— Вы-то сами за кого, Соболева?
— Я — за себя и свою профессию, — ответила она уже спокойнее. — Пусть её называют второй древнейшей, но и проститутке надо повертеться, чтобы быть на плаву…
Первым опомнился Фофанов. Он все-таки был мужичком, четко ориентировавшимся в обстановке, не без ума, и монолог Насти помог ему отработать мысль, неясно мелькавшую в тумане экстраординарных обстоятельств. Мысль была простенькой, как облупленное яйцо: сейчас или никогда… Он поднялся со своего места и внушительно — это он умел — произнес:
— Соболева во всем права. Глаша, — это он буфетчице, — больше никаких коньяков нико-му! Коваленко здесь?
— Здесь я.
Коваленко был заведующим редакцией, проще — завхозом.
— Увидишь в каком-нибудь кабинете распивающих, закрывай снаружи на ключ и зови меня — разберемся.
Он уже шел к выходу.
— Членов редколлегии прошу собраться у меня, секретариат жду через тридцать минут с планом вечернего выпуска и макетом.
Фофанов задержался возле Насти, жестко сказал:
— Соболева, зайдите ко мне.
Он перехватил презрительный взгляд Насти и мягче добавил:
— Пожалуйста.
О Фофанове в редакции поговаривали, что он все знает и все замечает, в редакционных интригах плавает, как рыба в чистой водичке. Конечно же, он обратил внимание на Леонида и довольно бесцеремонно спросил у Насти:
— А это кто?
— Мой телохранитель, — с двусмысленной улыбочкой ответила Настя. Что ему объяснять, пусть думает то, что думают в таких случаях — очередной приятель. Вот и Ленка Ирченко засветилась от радости: у Соболевой, оказывается, есть мужик и её личным отношениям с Фофановым она не угроза…
— Алексей за бугром, а у тебя… хранитель тела, — с иронией прокомментировал Фофанов.
— Все, как у людей, — мгновенно отреагировала Настя. — Но зайти к вам, Юрий Борисович, сейчас не смогу, не с чем мне к вам заходить, надо разобраться сначала, хотя бы для себя…
— Ладно, — Фофанов сделал вид, что его вполне устроило объяснение Насти. — Встретимся позже. — И совсем уже уходя сказал:
— Спасибо, Настя, что встряхнула. Не вовремя мы расслабились…
Вместе с Леонидом она поднялась к себе в кабинет. Леонид молчал, и она не совсем понимала, одобряет он её или осуждает.
В кабинете достала справочник правительственной связи — бордовую книжечку с пометкой «для служебного пользования» и номером экземпляра — открыла на букву «я», подвинула к себе ближе «вертушку», набрала номер.
Ей ответили:
— Аппарат товарища Янаева..
— Могу я поговорить с товарищем Янаевым?
— У него сейчас совещание. Кто вы, что ему передать? — помощник Янаева добросовестно выполнял свои обязанности.
«Не называйте себя», — торопливо шепнул ей Леонид.
— Я журналистка, брала у товарища Янаева интервью и хотела бы переговорить с ним.
— Как вам перезвонить?
«Вертушка» — аппарат правительственной связи с гербом СССР на диске набора — работала отлично, голос собеседника разносился по кабинету.
Леонид отрицательно покачал головой, и Настя его поняла:
— Я ему перезвоню… Попозже…
Ее спутник дал знаком понять, что Настя поступила правильно, не назвав себя, хотя оба и понимали, что звонок где-то «там» зафиксировали и уже знают четырехзначный номер «вертушки», с которой он раздался.
Настя быстро приготовила кофе — танки танками, а жить надо.
— Могу и коньяк предложить, у меня есть, но…
— Спасибо, воздержусь… Какие у нас планы?
— У нас? — приподняла бровь Настя.
— Мне приказано быть с вами.
— Тогда у нас такие планы… Пойдем к Белому дому пешком, туда сейчас не проехать. Посмотрим, что к чему.
Леонид недолго подумал и, не смущаясь Насти, достал из наплечной кобуры под курткой пистолет, выщелкнул обойму, оттянул ствол, проверил спуск и снова загнал в него обойму, дослав в ствол патрон. Также неторопливо достал из заднего кармана брюк маленький пистолет, проверил и его, протянул Насте.
— Положите в сумочку.
— Зачем?
— На всякий случай. Насколько я понимаю ситуацию, в городе сейчас безвластие. Одни власть упустили, другие её ещё не схватили…
…Они пробыли у Белого Дома до глубокой ночи, и Настя своими глазами видела все то, о чем потом так подробно писали газеты. Ничего героического в происходящем не было: непрерывно выступали какие-то новые «вожди», пареньки тащили тонкие бревнышки на «баррикады», в нескольких местах в полный голос врубили приемники — «Свобода» вела непрерывный репортаж, и Настя подивилась завидной оперативности и осведомленности коллег из «Свободы», работавших в прямой эфир. Шла запись в «Национальную гвардию», подвозили и бесплатно раздавали продукты, мороженое, напитки. Кое-кто явно был под хмельком.
Но не это все было главным. Главным было то, что танки замерли, они напоминали быков, упершихся в скалу. Везде ветерок полоскал трехцветные российские флаги, и люди были полны решимости не отступить, а танкисты и военные, наоборот, пребывали в явной растерянности.
Когда совсем стемнело, в разных местах перед Белым домом люди разложили небольшие костры. Это было фантастическое зрелище: громада высотного белого дома, танки, пламя костров и множество людей…
Наконец Настя решила, что видела достаточно.
— Ваше мнение? — спросила Леонида.
— Этим, как их называют, путчистам, крышка, — уверенно ответил Леонид. — Вопрос уже даже не дней, а часов.
— Почему же вы, государственная безопасность, их не защищаете?
— Я не могу отвечать за всю ГБ, всего лишь опер… Но вы все слышали и видели. Самоубийц не спасают, в лучшем случае вынимают из петли…
— Ваша откровенность мне нравится, — сказала Настя. — Кажется, вы очень приличный человек.
— Не обольщайтесь, я бываю очень разным.
— А вообще-то для обычного опера вы как-то широко мыслите, масштабно.
— А вы много видели их, «обычных оперов»? Книжек начитались? Да и кроме всего прочего, как вы догадываетесь, я из команды Олега Петровича, а он, простите за нескромность, дураков не держит.
— Что же это за команда такая? — воспользовалась возможностью получить какую-то новую информацию Настя.
— А это вы у него спрашивайте, — снова замкнулся Леонид.
— Ладно, — отстала Настя. — Все равно, как говорится, из комсомольца не выпытаешь. Пошли, уважаемый телохранитель.
— Куда?
— Ко мне, куда же еще, раз вам приказано быть при мне постоянно. Ночь, — она лукаво прищурилась, — самое опасное время. И потом — очень хочется напиться при виде всего этого… А в одиночку я не пью.
— Что же, двинулись. Только уговор — в вашей квартире ни о чем серьезном не говорить, пока я не дам знать. Это первое. Второе. Дайте мне ключи, я в подъезд и в квартиру войду первым, вы — за мной, через минутку-вторую. Дверь я оставлю полуоткрытой.
— У вас не разыгралась мания преследования? — внешне спокойно поинтересовалась Настя, хотя на душе у неё заскребли кошки. Раз Леонид говорит то, что не раз ей вдалбливал майор Кушкин, значит опасность существует, затаилась где-то поблизости, она просто её не чувствует.
— Не нервничайте, — успокоил Настю Леонид, который заметил её беспокойство. — Уверен, сегодня ничего не может произойти, все заняты другим, — он посмотрел в сторону Белого дома. — Но терять бдительность не стоит…
В квартире Леонид первым делом осмотрел телефонную трубку, покачал головой, возмущенный чьей-то топорной работой и отключил аппарат.
Настя хотела было его спросить «зачем»? но он приложил палец к губам и стал исследовать стены. Он нашел миниатюрный микрофончик под крышкой письменного стола, куда Настя сто лет не заглянула бы.
— Все, — наконец сказал Леонид. — Спрашивайте — отвечаем.
— Вопросов по существу нет, — Настя улыбнулась: свой оказался парень, не хочет ни себе, ни ей неприятностей.
— Располагайтесь, а я пойду опустошать холодильник. — И тут же принялась изображать гостеприимную хозяйку.
Коньяк она налила щедро, в бокалы для вина, по самые венчики. И предложила выпить без тоста, какие у них сегодня могут быть тосты, надо выпить просто так, чтобы расслабиться. «И сбросить оцепенение», — подумала она. Холодок под сердцем, а точнее, холодная, угрюмая тоска появилась у неё в те минуты, когда увидела танки на Пушкинской площади. Это была, конечно, чушь, но тогда ей показалось, что и Пушкин со своего высокого пьедестала, смотрел, склонив голову, на танки осуждающе. И множество людей окружали памятник, словно искали защиты у поэта, певца российской вольности.
