Литмир - Электронная Библиотека

Катрин Гаскин

Я знаю о любви

Книга первая

1854 год

Глава первая

I

Это произошло утром, да, утром того дня, когда я повстречала Розу Мэгьюри на дороге в Балларат и назвалась не своим именем, а Эммой Браун.

Тогда мне было восемнадцать. Я лежала в постели с мужчиной, которого просто ненавидела. Ранним утром голоса. С улицы доносились голоса. Спешащие к прииску старатели подбадривали друг друга крепкими словечками и громко смеялись. Прошлым вечером они разбили лагерь около отеля, но я не видела их, потому что Уилл Гриббон запер меня в комнате.

Я выскользнула из постели, не сводя с Уилла настороженных глаз и стараясь не беспокоить его. Десятидневная щетина покрывала его волевой подбородок, рот был приоткрыт, обнажая потемневшие острые зубы. Вчера Гриббон снова вернулся пьяным.

Он внушал мне отвращение. Я была девственницей, когда он забрал меня к себе три дня назад, и уже привыкла к стыду и страху. Глубокая ненависть к Гриббону придавала мне некую внутреннюю силу, в которой он несомненно чувствовал угрозу. Я осторожно подошла к окну и слегка раздвинула занавески. Из отеля была видна дорога на Мельбурн. Попав сюда, я довольно часто видела эту картину: телеги, покрытые брезентом, стада, палатки вокруг костров. Уиллу Гриббону было на руку нашествие старателей, так как он имел кое-какие продукты в сарае за таверной и, если ему не удавалось продать ром в трактире, мог выручить немного денег за баранину или сбыть что-нибудь из кухонной утвари.

Трактир располагался на перекрестке Мэйн-роуд с одной из дорог, которая проходила через несколько ферм, расположенных неподалеку. Название отеля «Диггерз Армс» появилось три года назад, когда сюда стали приходить золотоискатели. Вывеска была очень яркой, но постепенно выгорела под безжалостным австралийским солнцем, сливаясь с нежным и простым ландшафтом. Само ветхое строение выглядело одиноким и жалким.

В то утро, из расположившихся возле отеля, мне сразу бросилась в глаза одна семья, большая семья, думаю, ирландская. Я не могла понять, о чем они говорят, но скорость речи и интонация были мне знакомы.

Глава семьи был огромного роста, полный чернобородый мужчина. Рядом с ним держались его сыновья. Мать и дочь были в шляпках, фасон которых вполне подходил для Мельбурна, может быть даже Лондона, но никак не для Балларата. Они не походили на эмигрантов-золотоискателей, имели приличных лошадей и почти новый фургон.

Нищета еще не коснулась этой семьи. Я полагаю, они были владельцами магазина или чего-то в этом роде, но бросили все, поверив в сказки о богатейших запасах золота, больших, чем в Калифорнии.

Мать семейства готовила завтрак, а ее муж складывал палатки. Единственная их дочь стояла немного в стороне, и никто не упрекал ее за это. Голоса этих людей звучали добродушно и весело. Иногда они даже смеялись, что было непривычно для тех, кто приезжает сюда. Похоже все они еще обладали удивительной роскошью — добротой.

Глядя на них, я решила, что именно этих людей я попрошу взять меня в Балларат. И даже если они направляются в другую сторону, я все равно попрошу. Для меня не имело большого значения куда идти. Куда угодно, только подальше от «Диггерз Армс», особенно от Гриббона.

Они уже запрягали лошадей и засыпали костер. Я жутко боялась, что Гриббон проснется и заставит меня вернуться в постель. Дрожь в руках мешала быстро надеть юбку и старое серое платье. У меня было платье и получше, хорошее платье из шотландской шерсти, но оно лежало в сундуке, стоявшем около кровати, который я боялась открыть, чтобы не разбудить Гриббона.

Я завязала волосы лентой, так как у меня не было времени закрепить их шпилькой. Мельком в старом треснувшем зеркале увидела свое лицо, похудевшее и мертвенно бледное. Я никогда не отличалась красотой, хотя иногда, отец будучи в добром настроении, все же называл меня хорошенькой.

Накинув шаль, я взяла ботинки. Около постели на сундуке валялась одежда Гриббона, кисет, трубка и новый револьвер, которым он любил похвастать в баре. Должно быть, он вчера основательно перебрал, потому что я нашла горсть монет, а Гриббон всегда прятал от меня деньги. Я собрала двадцать семь шиллингов и четыре пенса. Значит, хотя бы первое время мне не придется голодать. Значит, но тут пораженная внезапной догадкой, я похолодела от ужаса, а затем осторожно, монету за монетой, положила деньги обратно. Гриббон ценит их больше, чем меня, из-за них он может организовать погоню. И закон будет на его стороне: он обворован. Я не хотела предоставлять ему такой шанс.

Шум внизу усиливался, и я поняла, что семья уезжает. Подбежав к окну, я увидела, что все уже сидели в фургоне, кроме девушки и ее брата, который ждал, чтобы помочь ей забраться. Она была около ручья, и все ее звали. Девушка обернулась, но неохотно; казалось, она наслаждалась этими минутами свободы. Мать с нетерпением наблюдала за ней. На этот раз я отчетливо расслышала слова:

— Роза! Быстрей!

Девушка неохотно подчинилась. Когда она подошла к фургону, ее брат протянул ей руку. На подножке Роза остановилась и посмотрела вокруг, как будто хотела запечатлеть в памяти это убогое место по дороге в Балларат. Я не могла понять, почему каждый из путешественников пытался его запомнить это. Она взглянула на отель, и ее взгляд остановился на моем окне.

Так впервые Роза Мэгьюри и я увидели друг друга. Думаю, было что-то особенное в этих взглядах, какое-то предчувствие будущего. Помню меня поразило прекрасное лицо Розы, самое красивое, из всех какие я когда-либо видела, полное того особого очарования, которое приводит других женщин в отчаяние.

Для Розы не было ничего необычного в том, что кто-то женщина глядит на нее из окна. Без сомнения, она привыкла к тому, что люди — как мужчины, так и женщины — заглядываются на нее. Она слегка улыбнулась. Эта улыбка была чем-то вроде радостного приветствия, та улыбка, которую посылают незнакомому человеку, зная, что больше никогда с ним не встретятся. У меня возникло внезапное и мучительное чувство, одиночества, обреченности.

Я прижалась к стеклу и прошептала невольно:

— Подождите! Пожалуйста, подождите меня!

Ответа, конечно же, не последовало. Ничего. Кроме облака пыли на дороге.

После того, как я увидела на Розу, мне стало жаль оставлять свое зеленое платье. Я бесшумно переложила трубку Гриббона, его одежду, деньги и пистолет на пол, затем подняла крышку сундука и шарила там, пока не нашла платье. Но закрывая сундук, так дрожала от нетерпения, что крышка выскользнула из моих пальцев и с грохотом упала.

Гриббон внезапно проснулся и сел на постели. Ясно было, что с первого взгляда он обо всем догадался.

— Куда ты собираешься, стерва? — прорычал он хрипло.

Как всегда после вечерней попойки он проснулся ужасно злым. Я беспомощно уставилась на него, понимая, что все пропало. На моем теле еще не зажили синяки после того, как он избил меня два дня назад, когда я пыталась убежать. Невольно я отступила на шаг назад, зная доподлинно, что сейчас произойдет.

— Ну?

Я не ответила. Мое молчание взбесило Гриббона. Он привык к тому, что люди перед ним пресмыкались.

— Ты что, оглохла? — заорал он, вставая. Увидев, что на сундуке ничего нет, Гриббон на мгновение замер.

— Мои деньги… Пистолет… Где они, шлюха?

Он посмотрел на пол, куда я переложила вещи, я быстро наклонилась и подняла пистолет, даже не зная, заряжен он или нет. Я не знала, как с ним обращаться, но инстинктивно положила палец на курок. Однако Гриббон только презрительно усмехнулся, медленно поднимаясь на ноги.

Я отпрянула и от страха нажала на спуск. Мужчина скривился от боли и на секунду схватился за спинку кровати; на его груди показалась тонкая струйка крови. Он сполз на пол, я дотронулась до него и поняла, что Гриббон умер. Не знаю, сколько времени я стояла так с револьвером в руках, оцепенев от ужаса.

1
{"b":"209040","o":1}