Евгений повернулся на бок, встретился с его взглядом.
— Ого, вот это мне нравится!.. Но может быть, ты все же понимаешь, что речь идет о свершившемся факте? Я ведь не только написал, но и дал понять Одинцову, что рано или поздно эту щекотливую бумажку придется реализовать.
Анатолий прищурился, словно смотрел против ветра.
— Вон у думача какие заклепки в голове! Придется огорчить тебя: придумки твои плачевно лопнули.
— Что ты имеешь в виду?
— Твой рапорт.
— А что ты мог с ним сделать?
— Я его порвал и бросил в урну.
Евгений приподнялся, неверяще глядя на него.
— А не заливаешь на трезвую голову, Как ты мог порвать его, если он в стола у командира?
— Ты явно недооцениваешь мои возможности ухмыльнулся Русинов. — Я сказал Одинцову, что тебя совесть заедает, что просишь вернуть рапорт, и он отдал его.
Евгения точно подбросило на кровати.
— Да как ты смел?! — крикнул он, задыхаясь.
Мстительно и жарко размахнулся, чуть не припечатал ладонь к смуглой щеке самоуправного приятеля. Именно чуть, потому что в последний момент Анатолий, вскакивая, перехватил его руку и завернул назад с такой неожиданной силой и злостью, что Евгений согнулся, простонал:
— Пусти же руку, гладиатор!
— Слушай, патриций! Я ведь тоже могу ударить, — сквозь зубы выдохнул Русинов и оттолкнул его от себя.
После стычки оба тяжело дышали. Анатолий ознобно поводил плечами, — глупость-то какая могла выйти! — а Евгений, снова сел и поглаживая ноющую кисть, истуканом смотрел в окно. Крутое, ключом вскипевшее бешенство проходило, оставляя неприятный осадок.
Совершилось нечто дикое, чему, наверное, нет оправдания. И от такой безысходности мысли путались, сбивались в тяжелый, давящий комок. «Нечего сказать, выдал друг эффектную сценку! — удрученно думал Евгений. — Это Ленка все мечется в тебе».
Русинов больше не садился, — начал вышагивать по комнатушке взад и вперед. Молчание его приобретало недобрый оттенок. Но вот он дернулся, взвинченно заговорил:
— А нервишки у тебя шалят!.. Что, интеллигентщина взбунтовалась против житейской грязи?.. Нет, милочка, истерикой тут не возьмешь. Обыденность, она требует и знаний, и настойчивости, и терпения.
— Тут надо уметь подсказать комбату дельное решение при атаке высоты, участвовать с танкистами в художественной самодеятельности, — съязвил Евгений, не поворачивая головы.
— А хотя бы и так! Ты не осуждай, а делай вывод. Учись, пока я жив, — Хмыкнув, Анатолий продолжал: — Надо побольше того, что сближает тебя с солдатами. Не поняв этой простой истины, ничего не добьешься в работе с ними.
— Да где мне с тобой равняться! Ты и зубы по утрам чистишь с таким видом, точно исполняешь священный долг.
— Брось ерунду молоть! Не обо мне ведь речь — о твоей судьбе. Что ты разыгрываешь из себя ваньку-встаньку? Оглянись, пошевели мозгами — и увидишь, что уползаешь с торной дороги в грязь.
Лицо у Евгения сделалось бледным, одухотворенным.
— Можешь говорить, что хочешь, а я от своего не отступлю. Начну пить, и меня выгонят из армии, как выгоняли здесь одного старшину.
— Пока мы вместе, не напьешься.
— Шпионить будешь, да?
— Зачем верзешь такие пакости? — кисло поморщился Анатолий. — Умный парень, а без царя в голове… Женя, ты не сделаешь ничего, о чем плетешь со зла языком. И будешь хребтить службу. От моего и твоего имени дал слово бате. Понял?
Час от часу не легче! Нет, этот Русинов — поистине допотопное чудовище. Евгений угрожающе поднялся, упер руки в бока:
— И кто тебя уполномочивал?
— Мамочка твоя просила! Забыл разговор в прощальный вечер?
— Я все помню, — самолюбиво нахмурился Евгений. — Но моя мамочка не тот авторитет. Это она меня в училище втиснула: как же, сын будет офицером-танкистом! А я в армии — типичный неудачник.
— Удача приходит к тому, кто добивается ее.
— Что ты поучаешь меня?.. Носишься с нотациями как дурень с писаной торбой. Надо же быть человеком, а не хунвейбином.
Они стояли друг против друга в вызывающих позах, В голосе Русинова отчетливо слышалась спокойная рассудительность, тогда как Евгений все больше и больше горячился.
— Слишком много берешь на себя! — выкрикивал он. Почувствовав, что от напряжения подрагивает колено, отступил к столу, оперся.
— Да-а, теперь ты глядишь на меня так, словно я враг тебе. С чего бы это, Женя? — грустно молвил Анатолий.
— Не суйся, куда не просят, не будь затычкой в каждой посудине, и я не стану так смотреть на тебя.
— Такой уж у меня характер.
— Ха-ра-а-ктер!.. Знаю я твой характер. — Губы у Евгения подергивались, голос пасмурно подрагивал. — Твой воинственный оптимизм давно набил мне оскомину. Ты паровоз: шпаришь по накатанным рельсам уставов, и не свернешь ни направо, ни налево. Все правильно, ничего не скажешь, да только уж очень прямо. Это не по мне. Я люблю простор, полет на крыльях мечты и высокого чувства.
Он говорил долго, и злобное торжество блестело в глазах; ему казалось, что он высказывает это не одному Русинову, а всем им, таким. Товарищ не перебивал его. Он размышлял о чем-то, постукивая ладонью о спинку кровати, иногда изумленно, ухмылисто поглядывая на краснобая. Вдруг прервал его:
— Ты можешь без треска?
— Что ты имеешь в виду?
— Полет мечты, высокие чувства. Все это, как говорил еще старик Базаров, молодая смелость да молодой задор. И ни одна твоя декларация не идет дальше благородного кипения. Дела, милочка, нужны, дела! Ежели тебе хочется красиво вещать, то и поступай соответственно. Что ты говорил, когда принимал танки?.. Грозная боевая техника, оправдаем высокое доверие. Насулил, наобещал. А что на деле? Танк тебе очень даже нравится, когда после марша ложишься на теплые жалюзи спать.
— Болтай, болтай…
— Я не болтаю — я тебе спасительные слова подаю, Заблудился ты, как потерявший хозяина щенок, среди шумной улицы. А едва тебе намекаешь на это, начинаешь пускать пыль в глаза… Эх, Женька, Женька, пропадешь ты ни за что!
— Откуда такие странные выводы?
— Откуда же, как не из наблюдений за тобой! Сам ведь рассказывал, что в детстве увлекался рисованием. Тебя нахваливали, видели в тебе одаренного художника, а ты взял и объегорил всех, — бросил рисование. Зажегся театром, пошел в самодеятельную студию — тоже скоро выстудился. В училище походил со мной месяца полтора на тренировки в секцию самбо, и бросил… Ты и училище хотел бросить, когда узнал, что Светлана вышла замуж. Твоей матери и мне стоило немалого труда, чтобы удержать тебя. Теперь снова за старое.
— Глупости ты несешь, — отмахнулся Евгений. — Все это твои фантазии, не больше… Я твердо убежден, что тогда вы только навредили мне. Но теперь я исправлю роковую ошибку.
— Да хватит уже деклараций, Женя! Возомнил ты о себе шибко, а ретивости в деле — кот наплакал. Отсюда все твои беды и метания.
— Пусть метания… А ты не лезь не в свое дело! Хочется тебе служить — служи, командуй ротой. И не мешай мне спокойно уволиться.
— Слушай, Женя, у тебя психика без обратной связи.
— Как это понимать?
— А так: ты подаешь сигналы бедствия, а сам не принимаешь сигналов от тех, кто идет тебе на помощь.
— Гениально! — насмешливо воскликнул Евгений. — Ты подумай только… родился новый термин «психика без обратной связи».
— Положим, не очень новый. Если б ты читал не одни лишь романы, то давно бы наткнулся на него.
— А все-таки гениально!.. Долго ли я был объектом твоего изучения, прежде чем ты сделал это поразительное открытие?
Анатолий не обращал внимания на язвительные слова товарища. Очевидно, тот внушал ему сейчас лишь сожаление. Нимало не смущаясь его издевками, продолжал тем же тоном.
— И еще — у тебя явно барахлит тормозная система. Не мешало бы кое-что подрегулировать.
— Уже целый комплекс! А может, ты в самом деле стоишь на пороге новых открытий в области психологии?
Русинову надоело бессмысленное пикирование: со вздохом сожаления махнул рукой, надел фуражку и направился к двери. Однако у порога остановился.
