— Не переживай, Алешенька. И не будем об этом больше. — Ее горестный тон подсказывал, что расспросы не нужны: они ни к чему не приведут, а сделают лишь хуже.
В душе у него нарастало недовольство. Но сейчас нельзя ни говорить, ни показывать этого недовольства, можно все погубить. Наконец он поднялся. Сославшись на то, что надо кое-что купить для нее, вышел из квартиры.
Ходьба уняла смятение. Мысли начали выстраиваться в логической последовательности и уже напрашивался вывод: Аня была у врача, тот сказал ей что-то нехорошее, пугающее. А поскольку врач знает о причине ее болезни, то у него можно узнать, в чем дело. «В регистратуре скажут, у кого она была, и надо сейчас же зайти в поликлинику», — решил он, и шаг его стал стремительным.
Спохватился Загоров поздно: прием в поликлинике окончился, кабинеты были почти все закрыты. Он приуныл и, задумавшись, задержался перед выходом. Пожилая женщина в темном халате делала в коридоре влажную уборку. На позднего посетителя поглядывала с явным неодобрением.
— Простите, из врачей никого нет? — спросил он ее.
— Майже никого. Он тильки Нина Кондративна затрымалась.
Нина Кондратьевна — жена Одинцова. Серьезная, независимая женщина, под стать своему мужу. Загоров колебался: обращаться к ней или не стоит?
В то время, когда он уступил Ане свою квартиру, не обошлось без пересудов. Чтобы их пресечь, в кабинет командира были приглашены представители от жен-совета, в том числе и Нина Кондратьевна. Хоть и неприятно было объясняться в присутствии женщин, майор ничего не утаил. Выслушав, Одинцов поморщился, сказал:
— Не мудрили бы, Загоров. Живите по-человечески, раз вы любите ее и она к вам приехала.
На этом и заглохло. Да, видно, не совсем. «Теперь снова начнутся сплетни, — вздохнул он. — Ну и пусть. А узнать я должен!» Набравшись решимости, подошел к указанной двери, постучал.
— Да, войдите! — донеслось из кабинета. Одинцова тоже закончила прием больных — только что отпустила последнюю посетительницу, и теперь, собрав инструмент и закрыв его в шкафчике, просматривала журнал учета. Лицо у нее с виду простоватое, курносое. Щеки с румянцем, волосы темно-русые, поседевшие на висках. Она не красила их, считая, что человек в любом возрасте должен быть самим собой.
Войдя в просторный, с ширмой в углу кабинет, Загоров тихо поздоровался и в нерешительности остановился у двери.
— Вы ко мне, Алексей Петрович? — Одинцова знала многих из сослуживцев своего мужа.
— К кому-то надо бы обратиться, — заговорил он неуверенно. На лице у него было тревожное выражение, в глазах — сухой блеск.
— Слушаю вас.
Естественно, он смущался, и потому не мог сразу сказать о деле. Но сказать надо. Иначе зачем же вошел?
— Аня посетила кого-то из врачей… И вот молчит.
— Она была у меня. — Одинцова выжидательно опустила глаза.
— У вас?.. Что с ней? Что вы ей наговорили? — Вопросы вырвались невольно, как бы сами собой. В них было столько тревоги и боли, что это вызвало улыбку на лице пожилой женщины-врача.
— Не волнуйтесь, Алексей Петрович, сейчас узнаете. Извините, я помою руки, сниму халат и закрою кабинет. По дороге домой мы с вами и поговорим. Подождите меня на улице.
Он остановился возле газона и, чтобы унять смятение, закурил. Солнце висело уже низко — вот-вот закатится. Было тихо в этот ласковый вечерний час.
Сзади послышались шаги — подошла Нина Кондратьевна в легком платье, с непокрытой головой.
— Прежде чем сказать о вашей подруге, должна задать один вопрос, — начала она и предупредила его недоуменный взгляд словами: — Вопрос к делу… Вы с этой женщиной в тех же отношениях, как тогда, когда просили поселить ее в вашей квартире?
— Да, мы давно так условились. Нас это устраивает.
— Возможно, вас это устраивает. Что касается Скороходовой, то для нее пагубна та жизнь, которую вы ей навязали.
— Не понимаю, что тут плохого.
— Сейчас поймете, — продолжала Одинцова осуждающим тоном, который не предвещал ничего хорошего. — Ваша подруга может быть нормальной и здоровой женщиной только в том случае, если будет вести семейную жизнь, рожать и воспитывать детей. В противном случае то, что произошло сегодня, станет печальной системой… У нее начались головокружения, во время работы она упала, потеряла сознание. Я нашла, что нервная система у нее на пределе. С ней может случиться что-нибудь с трагическим исходом…
— Вы так и сказали ей! — расстроенно воскликнул Загоров.
— Это вам я так говорю, Алексей Петрович! — недовольным голосом заметила Нина Кондратьевна. — А ей сказала, что надо поберечь здоровье, переменить образ жизни…
— Простите, я расстроен… Но почему вы считаете, что причина ее недомогания кроется в наших взаимоотношениях?
— Не задавайте наивных вопросов. Время и без того напряженное, а вы создали человеку дополнительный источник переживаний. Сами-то вы верите, что можете так жить? А она — нет, и неуверенность отравляет ее сознание. Кончается это обычно нервной депрессией.
— Да-а, неприятная история…
— Когда речь идет о нервной системе — шутки в сторону. Стоит однажды чему-то случиться, как оно может дать осложнение. Итог — искалечена жизнь, погублено счастье.
— Что же делать? — удрученно спросил он.
— Я уже сказала: прервать сложившиеся отношения. Аня должна расслабиться, отдохнуть и устроить свою судьбу иначе.
— Не понимаю… Сколько авторитетных людей писали и говорили: такие отношения возможны и желательны, за ними будущее.
— Теоретически — да. Кое-кто осуществляет это на практике. Но обычно женщина предпочитает семейные отношения простому сожительству. Это определяется ее положением в обществе, биологические законы требуют продления рода. Добавьте к этому заботу о здоровье, силу привычек, взглядов, А вы решили, что все можно нарушить, начитавшись умных книг?
— Так что, выходит, нельзя следовать сложившимся идеалам?
— Порой нельзя. Поверьте мне, как врачу, как женщине и как матери, не все могут отрываться от грешной земли и улетать в космос.
— Понятно, теперь понятно, — подавленно молвил Загоров, и опять спросил: — Что же вы нам советуете?
— Разъехаться, — словно приговор, изрекла Одинцова. — Вы встретите женщину, которая разделяет ваши взгляды, Аня найдет мужчину, желающего иметь семью. И со временем все станет на свои места.
Совет не на шутку испугал его. Они с Аней питают нежную привязанность друг к другу, тоскуют в разлуке, а тут — разъехаться!
— Легко сказать! — горько выдохнул он.
— Нелегко, я знаю… Но что другое можете вы предпринять?
— Мы же любим друг друга!.. Зачем вы такое посоветовали Ане?
Нину Кондратьевну это задело, она заговорила взвинченно:
— Ваша подруга обратилась ко мне за помощью — ведь каждый дорожит своим здоровьем, — а я убеждена, что ей необходима перемена образа жизни. Что иное могла я посоветовать? Таблетки от бессонницы?.. Аня призналась, что почти все время находится в подавленном состоянии. Это же беда! Уж лучше перенести разрыв, чем питать несбыточные иллюзии и в конце концов потерять все.
Загоров не мог согласиться с ней, сказал, что ни о какой потере не может быть и речи, что выводы ее несостоятельны.
— Алексей Петрович, — с жаром продолжала Одинцова, — вы хорошо понимаете: не может человек нормально существовать, если он постоянно находится в страхе, неуверенности. Проще говоря, ваша Аня извелась, оживает лишь тогда, когда приходите вы. С вашим уходом она впадает в состояние транса. А вы, как молодой месяц, не успели появиться — и скрылись на *нное количество дней.
— Но она же знает, каких принципов я придерживаюсь.
— Боже мой, вы невозможный человек! — с досадой воскликнула собеседница. — Ну что из того, что написан роман Чернышевского, что создан образ Веры Павловны, как символ будущего, что и сегодня есть немало женщин, которые одобряют такие отношения и следуют им? Что из того?.. Другие могут, а вашей Ане — не под силу. Это вы в состоянии понять? Или настолько прониклись общими идеалами, что отдельный человек для вас ничего не значит.
