«Может, Королькову удалось выведать кое-что у начальника штаба полка? — подумал он, прислушиваясь к негромкому разговору майора и подполковника; покраснел и ругнул себя: — Что это ты, словно школяр перед экзаменами?… Нет, братец, в бою некогда будет прислушиваться к дядиным подсказкам. Придется полагаться на собственный котелок: как он сварит, так и расхлебаешь…»

Ознакомившись со схемой, Загоров и Корольков невесело спустились с «Овсяной нивы» к своему бронетранспортеру, — их ждали сержант и солдат-водитель.

— Подбросите нас вон к тому холму, а сами отправитесь за командирами рот и приданных подразделений, — сказал комбат сержанту, усаживаясь, и хлопнул стальной дверцей. — Вперед!

Бронетранспортер покатил своими широкими шинами, обходя глинистые вымоины, деревья и кустарники. Под осинкой, изобретательно закамуфлированный, стоял танк Русинова, — часа полтора назад лейтенант получил приказ отправиться на разведку.

— Стоп! — крикнул комбат и обратился к смотревшему на него чернявому солдату: — Русинов здесь?

— Нет, товарищ майор. Но должен быть скоро.

— Как только появится, пошлите его ко мне на высоту.

— Хорошо, товарищ майор, — отвечал Виноходов.

— Что, устав забыли? — буркнул комбат, выходя.

— Не забыл… Просто о доме думал.

— О доме будете осенью думать.

Вместе с начштаба начали подниматься по отлогому скату. Высотка была небольшой, но находилась вблизи обороны западных и с нее многое виделось невооруженным глазом. Загоров и Корольков сперва пригнулись, а потом легли и поползли к редким кустикам на гребне. Выбрав поудобнее для наблюдения место, затаились, достали карту.

Солнце склонилось совсем низко. На траву ложилась роса, и полигон уже затягивала туманная дымка. В воздухе родниковой водицей разливалась прохлада. Минут пять лежали молча, глядя на удлиненное, похожее на верблюжью спину взгорье. Все необходимое было зафиксировано в памяти, взвешено, но главное не давалось: решение на бой не приходило. И ощущение беспомощности не оставляло комбата. Казалось, над холмом повисла нехорошая, удушливая тишина. Что ж, мотострелки выиграют бой, а танкистам запишут поражение… Ну, возможно, за дружную атаку, использование темного времени суток накинут немного.

Загоров почти рассерженно думал о командире полка, который поставил его батальон в такие невыгодные условия. Корольков, судя по всему, занят был теми же мыслями.

— Говорят, сам батя выбрал этот район, посоветовал мотострелкам, как лучше укрепиться, — сказал он.

— А нам хоть по воздуху лети в атаку, — проворчал комбат, доставая папиросы. — Закуривай, Аркадий Фомич, да пораскинем мозгами.

Комбат все больше нервничал: сейчас прибудут подчиненные ему офицеры, а он даже не знает, что сказать им в боевом приказе. Чему научит он своих ротных? Ни разу еще не испытывал Загоров такого отвратительного ощущения. Он был удачлив в боевой игре и считал, что тот не командир, у которого не лежит в кармане готовое решение. А тут оказался в роли Никиты-приписника.

Корольков выпуская дым в траву, слегка выпячивая губы и поплевывая, тоже усердно думал, но ничего не находил и вещал скучным голосом:

— Перелететь по воздуху было бы неплохо. Только для нас это начисто исключено — не тот вес у коробочек. — Танки он по-фронтовому называл «коробочками».

Итог их размышлений был неутешительным. Казалось, единственное, что можно сделать, внезапно ударить среди ночи при сильном артналете на позиции западных. «А если все-таки нанести ядерный удар по верблюжему хребту?» — прикинул Загоров и отверг это намерение. Вспомнилось, как однажды Одинцов сказал ему: сначала научитесь бить неприятеля наличными силами, потом хватайтесь за оружие массового поражения.

— Бате посоветовали подбирать себе замену, — хмыкнул Корольков. — Вот он и ставит свечи комбатам — ищет мудрейшего. Вчера на этом длинном бугре бездарно погорел наш сосед Станиславский.

Корольков имел знакомства в штабе полка, и некоторые новости узнавал раньше других. Слушая его, Загоров испытывал сложное чувство: и жалел бойкого конкурента, и радовался. А вдруг выбор Одинцова остановится на нем. Почему бы и нет?.. Но для этого надо показать себя находчивей Станиславского.

— А какое решение он принял?

— Примерно такое же, что и мы: используя результаты ядерного удара и огонь артиллерии, атаковать внезапно ночью.

— Что, Одинцов с ходу забраковал?

— Да нет, советовал подумать. — Начштаба важно помолчал: как-никак, он сейчас знал побольше своего комбата. — А потом, когда Станиславский заявил, что иного варианта не видит, хмуро буркнул: «Что ж, атакуйте». Когда танкисты были почти у цели, передал по радио: «Противник нанес по атакующим ответный ядерный удар. Больше половины ваших машин выведено из строя, горят. Поступило донесение: западные бросили в контратаку свежие силы до двух танковых рот…»

— Что же дальше?

— Дальше некуда! — резюмировал Корольков. — Станиславский тыкался-мыкался, и признал, что наступление сорвалось.

— Боюсь, нас ожидает не лучшая участь.

Обсудили еще два-три варианта атаки. Днем и ночью. С применением атомного оружия и без него. И все было не то. В масштабах дивизии или хотя бы полка можно как-то сманеврировать, найти уязвимые места в обороне противника. А что сделаешь на фронте батальона?.. Зажали тебя в прокрустово ложе между колхозным полем и оврагом — как хочешь, так и пляши.

Взгляд Загорова был хмурым, расстроенным. Рывком выдернул и отбросил мешавший лопушистый стебель какого-то растения. Снова достал папиросы.

— Ядерный удар придется нанести по противотанковому резерву в глубине обороны. Без этого опасно наступать. Но где взять силы, чтобы удачной была атака самой высоты? Артиллерия вряд ли подавит закопанные в землю танки.

— Да, трудненько придется, — согласился Корольков.

Загоров почувствовал раздражение и боль в голове. На душе было тоскливо. «Сочинил кроссворд, и радуется, что никто разгадать не может!» — сердито подумал он об Одинцове.

Сзади послышалось сопение. Оба оглянулись: подползал лейтенант Русинов. Танкошлем на нем сбился назад, лоб орошен потом, карие глаза светились торжествующе, по-мальчишески и по ним читалось: «А я что-то знаю!»

«Может, он что-нибудь придумал?» — с робкой надеждой предположил комбат и сказал, что слушает его. Русинов коротко сообщил обо всем, что ему и его людям удалось заметить на скатах высоты. Оборона укреплена основательно.

— Что же предлагает разведка?

— Воспользоваться оврагом, хоть там и торчит для показухи застрявший танк! Раз противник знает, что это место непроходимо, он не станет там держать прикрытие. Силы-то у него тоже считанные.

Загоров и Корольков вначале смотрели озадаченно. То, что говорит бойкий лейтенант, всего лишь благое пожелание.

— Но овраг-то непроходим! — кинул начальник штаба.

— В том-то и фокус! — весело ухмыльнулся Русинов. — Ежели моему взводу дадут все бревна, какие имеются в наличии, докажу обратное. Я ведь близко туда подобрался. Вон, видите, колени протер, — показал он на брюки. — Хотел было в овраг углубиться, да побоялся, что обнаружу себя.

Загоров уже чувствовал, что смекалистому парню удалось нащупать точный ход, и любил его в эту минуту, как брата. Но еще боялся вполне поверить, осторожничал:

— Овраг-то длинный, на весь бревен не напасешься.

— Так там наверняка есть проходимые места. Да и по склонам кое-где можно. Они же не все обрывистые, я присмотрелся… Ночью туда влезем, включим пэвзнэнки и потихоньку пройдем!

— Это уже мысль! — оживился комбат. — О деталях говорить сейчас не будем — повторная разведка покажет, что делать. Но там, где не пройти по склонам, можно подкопать. И — готова дорога не только для взвода, но и для роты, а может — и всего батальона.

«Так вот где отгадка этой головоломки! А то и слева нет хода, и справа страшный овраг, и в лоб не прошибешь, и ядерный удар не поможет!» — окрыленно, с достоинством иронизировал Загоров, все больше радуясь найденному решению.