Когда под песчаным обрывом взгорка, где сидела наша засада, заколыхались вражеские каски, я нажал на спуск автомата. Правду говорят, нервное напряжение длится только до первого выстрела. В следующее мгновение оно пропало. Тишину разорвали длинные автоматные и пулеметные очереди. Кто-то уже бросил гранаты, и они тяжело заухали на дороге в сплошной толчее смешавшихся передних рядов. Там раздались крики, некоторые солдаты, не поняв, откуда огонь, бросились к нам, другие — к болоту. Но везде их косили наши пули и осколки: в такой густой и панически заметавшейся толпе, в которую превратилась теперь голова колонны, металл каждый миг находил живые цели…

Через две-три минуты огонь автоматического оружия ослабел, видимо, кончились диски. Зато загромыхали взрывы гранат, затем снова ударили очереди.

Стремительный шквал огня и грохот взрывов длился минут пять-шесть. На дороге валялись трупы, корчились тяжело раненные, а задние ряды колонны по инерции напирали сюда, к месту засады, под песчаный и длинный обрыв взгорка. Но и над нами завизжали пули: пришедшие в себя солдаты нащупывали нашу засаду. Надо было немедленно уходить еще и потому, что танки вдруг ринулись к голове колонны. Однако гитлеровцы, не поняв, откуда ведется огонь, повернули танки к болоту и стали прочесывать его пулеметными очередями. Правда, тут же машины забуксовали. Но вскоре, конечно, каратели определят место нашей засады, и тогда…

Я подал команду, и все стремительно бросились по склону вниз, в спасительный лес.

По опушке танки сначала резанули из пулеметов, затем, когда мы углубились в чащу, ударили из орудий. Застонал старый лес, далеко разнося гулкое эхо. Но ни пули, ни осколки уже не могли причинить нам вреда. Мы тут же круто свернули вправо, устремились вдоль дороги на Капустино.

Пока гитлеровцы без толку обстреливали лес, наводили порядок в головной части колонны и вытаскивали два танка, засевших на окраине болота, разведка, до предела уставшая от быстрого перехода, добралась до Бальбиново, где стояло первое на этом пути партизанское подразделение нашей бригады — отряд имени С. М. Кирова. Николай Григорьевич Константинов уже поднял бойцов по тревоге, и они заняли свою линию обороны. Поднял не только потому, что по грохоту боя догадался о наступлении гитлеровцев на партизанскую зону. Его разведка, действовавшая левее нас, по Западной Двине, тоже заметила вражескую колонну, направлявшуюся на Капустино.

Отряд имени С. М. Кирова уже приготовился огнем встретить противника. Его линия обороны пролегала перед самой деревней. Добротные дома густо облепили шоссе, по которому в эту сторону уже двигались колонна вражеских солдат, танки и автомашины, бронетранспортеры с пушками. Николая Григорьевича нетрудно было найти. Высокий и стройный, в неизменной своей шубе-бекеше, сшитой местным портным, он быстро переходил от бойца к бойцу, подбадривал, что-то советовал или коротко отдавал распоряжения и снова шел дальше. Дольше задержался возле незнакомого мне расчета противотанкового ружья. Тут я и догнал его. Коротко рассказал ему, что видела наша разведка, а также о засадном бое.

— Так что, хлопцы, бить без промаха, — помолчав немного, видно, оценивая создавшееся положение, сказал он «пэтээровцам». — Бить по уязвимым местам танков, чтобы своими гусеницами они не проутюжили нашу оборону.

Перед траншеями протекал заболоченный ручей. Через него когда-то был переброшен небольшой мост. Теперь его разрушили, и ручей стал препятствием. Правда, оно не столь существенно для колонны, которая двигалась по большаку. А силы отряда невелики. Это понимали, но каждый отлично знал и боевую задачу: надо удержать оборону, в крайнем случае продержаться на ней как можно дольше. Знал об этом и сам командир, поэтому попросил:

— Помоги ты нам, Федотов, со своими хлопцами. Все-таки у вас два пулемета, да и автоматы у каждого…

Разве откажешь боевому командиру, особенно в такой обстановке? Тем и сильны были партизаны, что в трудные минуты помогали, выручали друг друга. Так мы и остались с отрядом Константинова.

Показалась вражеская колонна. Теперь разведка и боковые охранения шли так, как и положено на боевом марше. Танки двигались по обе стороны, почти в самой голове.

Как только разведка и боковые охранения вошли в ручей и болотце, а колонна вплотную придвинулась к разрушенному мосту, тут же дружно застрочили партизанские автоматы и пулеметы, отрывисто ударили винтовки. Однако солдаты-фронтовики после нашей засады были начеку: тотчас же заработали немецкие автоматы и пулеметы, а вскоре и танки открыли огонь из орудий. Завязался ожесточенный бой. Гитлеровцы несколько раз бросались в атаку, но мы сильным огнем заставляли их отползать. Затем они по-фронтовому окопались в раскисшем снегу. Танки без надежной переправы боялись перебираться на нашу сторону, зато методически разрушали траншею своими снарядами, поливали партизанскую оборону пулеметным огнем. Ударили и минометы.

С шипением вонзилась в бруствер возле меня и оглушительно разорвалась мина, обдав мокрым снегом и грязью. Зазвенело в ушах, запахло горелым толом и окалиной, и я потерял сознание. А когда пришел в себя, рядом заметил Александра Гойлова, сраженного осколком мины прямо в висок. Когда отползал по траншее, увидел возле воронки от снаряда Ивана Лозовского, тоже недвижимого.

Мы старались менять позиции, занимали воронки, но на глазах убывал личный состав отряда. Все больше становилось убитых и тяжело раненных. На многих, еще державших в руках оружие, появились бинты с проступившими пятнами свежей крови. Однако командир взвода Иван Конюхов, тоже раненый, ползал по разбитой траншее от одного партизана к другому, подбадривал оборонявшихся и сам стрелял по наседавшему врагу.

Константинов, продолжая отбивать вражеские атаки, отправил в штаб бригады связного: что делать? Затем послал второго, третьего. Но ни один из них не вернулся…

Меня все время терзала мысль, что надо быстрее попасть в штаб своего отряда и доложить командованию о результатах разведки и положении отряда Константинова. Еще по дороге в Бальбиново я послал в штаб своего разведчика, но добрался ли он, доложил ли Попову или Фидусову? Если и доложил, то теперь там наверняка не знают, в какое положение попал наш ближайший сосед — отряд имени С. М. Кирова. Поэтому приказал Ивану Кирееву собрать наших разведчиков на краю деревни. Когда же отбили очередную атаку и наступило затишье, сказал Николаю Григорьевичу, что не можем дольше оставаться на его линии обороны, потому что мы — разведка…

— Спасибо!.. Да и нам, видно, скоро придется отходить, — со вздохом ответил он.

Бальбиново пылало, черный дым относило ветром на болото. Некому было тушить добротные дома и постройки: жители эвакуированы в глубь партизанской зоны.

За деревней — в ложбинке возле дряхлого гумна — увидели группу раненых, которые перевязывали друг друга. Тут же находились окровавленный командир второго взвода Сергей Баев, партизаны Иван Шилов, Маша Петрова и другие. Всех их я хорошо знал: земляки, родом из соседних деревень, да и в партизанах не раз сражались плечом к плечу. Тягостно, как-то неловко оставлять боевых товарищей, но долг разведчика звал в свой отряд.

Когда кустами пробирались к Козейщине, нас окликнули:

— Давай сюда, ребята!

Это была группа разведчиков, которых мы сменили утром, с ними и Иван Попов. Командир начал упрекать меня, что поздновато послал к нему связного. Хотя я и обрадовался, что боец жив и доложил о засаде, однако, разгоряченный сложившейся ситуацией на линии обороны Константинова, заперечил: как можно отрывать даже одного человека от небольшой группы, если предстоял засадный бой со столь необычным по силе противником? Притом как посылать связного, если еще не знаешь и даже не предполагаешь результатов будущей засады, не представляешь, на что способна и как поведет себя вражеская колонна?..

Иван Митрофанович пристально взглянул на меня, скользнул взглядом по изнуренным лицам разведчиков, только что вышедших из боя, и, видимо, понял, что его упрек не уместен, догадался, отчего я такой раздраженный. Оборвав меня на полуслове, командир приказал занимать свой участок обороны — перед деревней Ляхово, за Залуженской горой. Позади нас, ближе к деревне, располагались позиции взвода Василия Орлова. С правого фланга рядом с нами, через большак на взлобке, была оборона Михаила Смольникова. Между горой и взлобком протекал ручеек. Мостик через него на шоссе партизаны успели разобрать, значит, и танкам не так-то легко будет прорваться на наши рубежи, для этого нужно под огнем наводить переправу. Немного успокаивало и придавало силы еще и то, что в каждом взводе имелось по противотанковому ружью…