Потом мы все вместе поднырнули под облака. Оказалось, что день сегодня довольно пасмурный. Я вытянул шею, посмотрел вниз, и Камчатка показалась мне черно-белой, как передача по старому телевизору.

Сразу под облаками начинались сопки. Ниже сопок начиналась бухта. По бухте ползли игрушечные кораблики. Я раздумывал, куда именно здесь можно втиснуть взлетно-посадочную полосу, а самолет пытался зависнуть в воздухе, встать на крыло, развернуться в этом самом тесном из возможных миров.

Потом самолет наконец коснулся земли и сразу, как при посадке на борт корабля-авианосца, замер.

Стюардесса прошла по рядам и предупредила:

— Готовьте паспорта. У выхода из самолета будет пограничный контроль.

Контроль оказался несложным. Толстый майор-пограничник, не глядя на проверяемых, листал документы, потом устал, плюнул и побрел в здание комендатуры.

До города я ехал на корейском джипе. За рулем сидел молчаливый камчатский водитель. Я спросил, сколько стоит поездка, он, не разжимая губ, пробурчал, что $7, и мы тронулись.

Сам город показался мне одноэтажным и серым. В одном месте я успел заметить вывеску стрип-бара. Перед входом не было ни единого человека. Спирт в этих краях шел гораздо лучше, чем стрип.

Пошли уже вторые сутки, как я не спал. Предыдущие четырнадцать часов я провел в неудобном самолетном кресле. Глаза слипались. Я полез за сигаретами.

— У вас в машине курят?

— Кури. Сам-то я бросил. Хотя раньше курил. Бывало, вечером засяду в туалете. Пока сижу, две папироски выкурю. Так что — кури.

Спустя еще час я сидел в буфете гостиницы «Гейзер». Буфет был открыт, но буфетчица куда-то ушла. Я хотел выпить кофе и просто ждал, пока она вернется. За окном лежала Авачинская бухта. На барной стойке стояла местная водка в чумазых бутылках. Бухту мне было видно плохо, а водку — хорошо. Возле стойки RESEPTION на полу лежали мохнатые камчатские собаки. Внимания на людей они не обращали.

Потом буфетчица наконец появилась.

— Я хотел бы выпить кофе.

— Ой, а у нас нет кофе.

— Совсем нет?

— Ой, совсем.

— А есть где-нибудь рядом кафе, в котором продается кофе?

— Ой, тут рядом есть летнее кафе, только оно закрыто.

— Закрыто? А когда откроется?

— Ой, так летом и откроется! Да только лето у нас редко бывает.

— Нет кофе. Нет кафе, в которых есть кофе. А что у вас есть?

— Ой, печенье есть. Корейское. Называется Choco-Pie.

Господи, зачем я уезжал из дому?

Утром следующего дня я вышел из отеля. Народу вокруг почти не было. Большой сибирский мужчина в камуфляжной куртке и меховой шапке нес на плече целый мешок замороженных костей. Зарывшись в снег на обочине дороги, дремали бездомные псы.

Учуяв запах из мешка, псы встрепенулись, почувствовали себя охотниками и с лаем бросились на мужчину. Он остановился, нагнулся, не спеша поднял с земли здоровенную ледяную колобаху и с чмокающим звуком влепил ее псу-предводителю в бок.

Собаки тут же забыли об охотничьих инстинктах, заткнулись, прекратили лаять и вернулись дремать в снег.

Петропавловск-Камчатский тонким слоем расползся между бухтой и двумя сопками. Будто кого-то вырвало. Ни единого дома выше пяти этажей. Ни единого здания старше тридцати лет. Ни одного, которое простоит хотя бы еще тридцать лет.

Я дошел до автобусной остановки. На остановке молча стояла корейская семья. Спустя пару минут подошел бородатый камчатский мужчина. Очень спокойный. Подошел, сказал «Здравствуйте» и замер. Руки вдоль тела.

Мне сложно простоять полчаса без движений. Я порываюсь бежать, мечусь из стороны в сторону, много курю, сбиваю с ботинок снег. А вот мужчине это — раз плюнуть.

Мне никак не смириться с тем, что никаких срочных дел на свете не бывает. Все уже произошло. Бежать некуда. Я специально придумываю себе занятие — лишь бы не останавливаться. Лишь бы продолжать бег.

Жители Камчатки приняли этот мир как мужчины. Лицом к лицу. Нашли в себе мужество просто встать и полчаса, не шевелясь ждать автобуса.

Ныряя между сопок, автобус довез меня до центральной площади города. С одной стороны там высилось надгробие английского мореплавателя Кларка. После того, как Джеймс Кук был съеден гавайцами, его заместитель Кларк привел корабли куковской флотилии в Петропавловск и тоже умер. С другой стороны лежало море.

Вода была очень чистая, и воздух тоже. На воде стояли шесть больших рыболовецких кораблей и один военный, тоже большой. Просто стояли. Никто никуда не спешил.

Я выкурил сигарету. Над бухтой по диагонали полз вертолет. Даже он полз совсем бесшумно. Тишина на берегу была какая-то… вакуумная. Только вороны хлопали крыльями. Таких ворон, как здесь, я не видел нигде. Громадные, размером с пингвина. С могучими костяными носами. Похожие на летающих ящеров из третьего «Юрастик-парка». Вороны лапами выкапывали из снега давно сгнивших моллюсков.

Взлететь эти жирные твари уже не могут и лишь ходят, переваливаясь с ноги на ногу. Говорят, вороны живут триста лет. Не исключено, что некоторые из этих птиц еще помнят времена, когда Ворон-Кутх был верховным божеством этих мест.

Серое небо. Серая бухта. Серые сопки. Выше ближайших сопок — ослепительные белые горы. Четыре параллельные полосы. Честно сказать, я не любитель рассматривать пейзажи. Но бухта была реально красива.

Прекрасная молчаливая природа. Прекрасные молчаливые люди. Я думаю, что в жизни обязательно должны быть паузы. Такие дырки, когда с вами ничего не происходит. Когда не бубнит телевизор. И вас не глушит бессмысленная болтовня. Когда вы просто сидите и смотрите на мир, а мир смотрит на вас.

Современный человек боится молчания больше, чем СПИДа. Но пока не прислушаешься, ты ничего и не услышишь, ведь так?

Продать квартиру в Петербурге. Купить дом в Петропавловске. Поздно просыпаться. Жить так, как живет стоящее на подоконнике растение. Часами смотреть на рассвет над бухтой. Просто смотреть. Жить в абсолютной тишине. Не подозревать о существовании MTV. Может быть, купить себе кресло-качалку и начать курить трубку. Учиться у камчатских людей их молчанию.

Впрочем, на какие бы деньги я здесь жил?

Вечером в местной газете я прочел, что в часе езды от Петропавловска вторую неделю идет извержение вулкана. Заметка была крошечная. Сообщалось, что до города пепельные бомбы не долетают, а долетают только до тамошней военной части, но военные к этому привыкли.

Рутина…

На относительно небольшой Камчатке насчитывают почти три тысячи вулканов. Во всем остальном мире — приблизительно столько же. Действующий вулкан здесь есть даже в черте города: Авачинская сопка.

Я спрашивал у петропавловцев:

— Не страшно?

— А чего? Ну, дымит. Нам не мешает.

— Жителям Помпеи Везувий тоже до поры до времени не мешал.

Петропавловцы пожимали плечами. Они никогда в жизни не слышали ни про Помпеи, ни про Везувий.

Подвали такое счастье москвичам (вулкан! работает! и место для парковки есть!), уж они бы развернулись. Вокруг кратера выросла бы сеть гипермаркетов, и ежевечерне проводились бы вечеринки с дорогим входом. А вот жители Камчатки настолько медлительны и нелюбопытны, что главная достопримечательность полуострова, Долина гейзеров, была открыта всего несколько десятилетий назад.

Долина — это пять километров чисто лунного пейзажа. Из обугленной, залитой серой поверхности к небесам бьют раскаленные фонтаны: грязь, вода и пар. По слухам, зимой это место чертовски красиво. В Петропавловск я прилетел как раз, чтобы написать о Долине. Материал был заказан мне американским географическим журнальчиком. На то, чтобы все осмотреть и сфотографировать, у меня ушла почти неделя. Ну, а разобравшись с делами, я решил заехать еще и в «зону Паратунка»: другую долину, тоже сплошь усыпанную бьющими из-под земли горячими источниками. Возле каждого построен небольшой пансионатик, или дом отдыха. Любимое место отдыха местных жителей.