— В разговоре с Джесс тебе ничего не показалось странным?

Джеймс нахмурился.

— Показалось.

— У нее был какой-то напряженный голос.

— Но это так естественно. Не беспокойся за нее.

— Она сама за меня беспокоится.

— В этом больше нет необходимости.

Джесс отправилась на прогулку. Неожиданно наступившие холода лишили мир красок. Крыши, сучья и стены домов угрюмо чернели на фоне белого неба; между этими двумя цветами кое-где виднелись серые промежутки. Это было переходное время, когда в окнах вспыхивал свет, но шторы еще не задергивали. Джесс невольно видела, что происходило внутри.

Каждый желтый квадратик являл собой живую картину семейного счастья — с мужем, женой, детьми, дедушками, бабушками, двоюродными братьями и сестрами, радостно возбужденной собакой и кошкой, мирно дремлющей на коврике перед камином.

У Джесс появилось такое чувство, словно ее душа покинула тело.

Должно быть, подумалось ей, ее семья за рождественским ужином, среди свечей и мишурного блеска, производила впечатление такой же идеальной. Однако в действительности все было совсем не так. И Рождество никогда не проходило безоблачно. Долгое пребывание в тесном семейном кругу только усиливало неудовлетворенность Джесс своим браком. Кончалось тем, что она торжественно обещала себе: в будущем году все будет по-другому. Естественно, этого не происходило. Ее утешением были дети. Они-то обожали Рождество, с нетерпением его ждали и наслаждались снисходительностью взрослых во время праздника. Так было и в более поздние годы, когда Йен ушел к Мишель.

Еще совсем недавно, в этом году, Дэнни ностальгически вздыхал:

— Здорово было в детстве! Ты превращала Рождество в сказку, настоящее чудо. И папа был дома, и мы чувствовали себя в безопасности.

Йен никогда не позволял себе отлучаться на Рождество по своим коммерческим делам.

— Ты прав, — ответила она. — Мы были счастливы.

Сейчас она радовалась тому, что не дала волю грусти и ответила так, как положено отвечать детям.

Она завернула за угол и пошла вдоль новой вереницы желтых квадратиков, думая о том, что кроется за внешне благополучным фасадом каждой семьи. Эти мысли нагнали на нее тоску, и она обрадовалась, когда в домах начали задергивать шторы. Она ускорила шаг и вскоре вышла на окраину, где было гораздо темнее. Пришлось повернуть обратно.

Однако мысли упорно возвращались к мужьям и женам за теперь уже занавешенными окнами. Счастье — всего лишь бесплатное приложение к браку, а не обязательная основа. Джесс больше не жалела о том, что ее брак распался, только задавалась вопросом: как бы она перенесла потерю сына, если бы могла разделить горе с мужем? Но, положа руку на сердце, разве Дэнни принадлежал им обоим? Нет. Дэнни всегда принадлежал ей одной.

Сделав круг, она вышла на свою улицу с противоположной стороны. Лицо раскраснелось на морозе. Дома она включила повсюду свет и плотно задернула шторы, не желая устраивать вернисаж из собственных живых картин.

Когда в дверь постучали, ей не нужно было гадать, кто это. Направляясь к двери, она отдала себе отчет в том, что переступает еще через одну черту.

На крыльце стоял Роб с бутылкой вина и коробкой шоколадно-мятных конфет, перевязанной алой ленточкой.

— Если хотите, можете послать меня подальше.

Джесс промолчала. Лицо парня выражало вызов и одновременно беззащитность. Поэтому она пропустила его высказывание мимо ушей.

— Я весь день проторчал в четырех стенах и думал о вас: как вы тут одна. Вот и…

Он запнулся: очевидно, ему было не так-то легко произнести то, что он собирался сказать.

— Я вам вчера не все сказал, что хотел. Понимаете… Не представляю, как это вышло, но… это действительно был несчастный случай. Если бы это зависело от меня, лучше бы я погиб вместо него. Но этого не случилось. Что еще я могу сказать вам? Что?

Он зло рассек воздух кулаком, в котором все еще держал за горлышко бутылку.

— А теперь вот приперся, как на дружеский сабантуйчик. Простите меня, ладно?

Джесс поняла, что Роб либо навеселе, либо «нанюхался», а может быть, и то и другое. Но, к своему удивлению, не почувствовала ни страха, ни злости. Ему было нелегко прийти сюда.

— Ну, я пошел. — И он протянул ей вино и конфеты.

Джесс схватила его за руку и, не обращая внимания на сопротивление, втащила в дом. Заперла дверь. Поставила гостинцы на стол. И обняла Роба, как будто это был Дэнни.

— Все в порядке… Все будет хорошо…

Роб был выше и сильнее ее сына. Джесс почувствовала себя маленькой и совершенно выбитой из колеи. В то же время в ней пробудился материнский инстинкт, пусть даже направленный не на того человека. От Роба шел свежий запах, вернее, смесь нескольких смутно знакомых запахов. Она повернула лицо в сторону.

Роб неловко пошевелился; заскрипела кожаная куртка. Он явно не знал, куда девать руки.

Джесс опустила свои.

— Вы включили свет во всем доме?

— Да. Хорошо, правда?

Он молча последовал за ней в гостиную. Она прихватила вино и конфеты. Рождество все-таки. А они по неисповедимой воле судьбы отрезаны от всех остальных.

— Будем пить вино? — спросила Джесс. — Есть еще виски. Ты не голоден? Боюсь, что сегодня даже «Золотой дворец» не работает.

— Вы поняли, что я сказал? Я не убийца. Я, правда, был под градусом, но не настолько. Да, мы удирали от полиции. Но ведь за рулем мог сидеть Дэнни — я нередко одалживал ему фургон.

Джесс рассеянно открыла морозильник и достала что-то, завернутое в фольгу и покрывшееся кристаллами льда. Лазань — деликатесная лапша от «Маркса и Спенсера», две порции. Куплена еще при Дэнни. Джесс редко покупала там продукты: дорого. И вот — пригодилось на Рождество.

— Но ведь этого не случилось. Ты жив, а мой сын погиб.

Она спохватилась и не дала сорваться с языка тяжелым обвинениям. Положила лазань в микроволновую печь и покрутила ручки.

Роб сжал руками голову.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Ах, если бы я мог снять с души часть тяжести, излив перед вами душу!

— Если бы да кабы, — с каменным лицом произнесла Джесс.

Она неловко, чувствуя на себе взгляд Роба, двигалась по кухне, доставая ножи и вилки, раскладывая их на столе, машинально расставляя тарелки. Собственные руки казались ей непомерно большими; от того, что она старалась прямо держать голову, заболела шея.

— Мне пришел повторный вызов.

— То есть?

— В полицию. Они там собирают улики и свидетельские показания. Когда соберут, предъявят мне обвинение. Назначат день суда.

— Да, это мне известно.

Он сел и уронил лицо в ладони. Джесс подошла и дотронулась до его плеча. Ее снова пронзило странное ощущение: они чувствуют одно и то же.

Засвистела микроволновая печь.

— Есть хочешь?

Он против воли кивнул. За столом она попросила:

— Расскажи все, что ты помнишь. Об аварии. Ты ведь за этим и пришел?

— Как вас зовут?

— То есть?

— Как мне к вам обращаться — миссис Эрроусмит или как?

— Джесс.

— Ладно. Значит, Джесс.

Он рассказал об их бегстве от дома Кэт. Она все ниже наклоняла голову.

— Мы вскочили в фургон. Гнали как сумасшедшие по закоулкам. Потом выбрались на кольцевую и заметили погоню. Я выжал газ.

— А Дэнни?

— Он все кричал: «Гони, Роб! Гони!» Потом вдруг вспыхнули огни. Меня ослепило.

Роб уронил нож и вилку и горестно мотнул головой.

— Я увидел бетонную стену. Очень близко. Капот — всмятку. Пассажирское место пусто. Дверца распахнута. Дэнни лежит на обочине, как будто спит. Вот и все, что я помню.

— Понимаю.

Он всем корпусом повернулся к ней.

— Да? Вы можете себе представить, что чувствуешь, если по твоей вине погиб человек?

— Я не то имела в виду.

Роб рассек ребром левой руки воздух и хватил по тарелке. Та слетела со стола и разбилась вдребезги. Он вздрогнул и зажал ладонями уши. Джесс отпрянула.