Но происходит чудо: начинаются переговоры. Причины подобного великодушия великого визиря остаются загадкой: может быть, здесь сыграли свою роль великолепные дары, присланные Екатериной, ливонской супругой Петра[16], а может быть, янычары принудили Балтаджи-Пашу начать мирные переговоры.

Все эти драматические события оказали влияние на формирование личности юного Абрама. Военным наукам он был обучен наилучшим образом — на войне. В конце 1712 и начале 1713 года снова начались сражения со шведами. Уже в следующем году произошла чрезвычайно важная морская баталия у мыса Гангут.

В архивах, касающихся военных кампаний Петра 1714 года, находим упоминания о присутствии Абрама Петрова в свите: 31 мая 1714 года Абрам Петров поднимается на корабль с государем. На следующий день «1-го [июня] Его Величество кушал на корабле, и был у Трубецкого на корабле Пернове и на Аглинском торговом корабле и были с Его Величеством: битка-поп, Трубецкой, Сибиряк, Абрам и Юров. 2-го Его Величество кушал на корабле и был на шняве Дацкой и на корабле Виктория у Князь Василья Долгорукаго и при Его Величестве: битка, Абрам, Шемякин»^{29}.

В это время как раз и происходят важные морские баталии. Абрам — уже восемнадцатилетний юноша. Он, по-видимому, находится при государевом штабе. 27 июля Абрам принимает участие в захвате десяти шведских галер и фрегата при Гангу-тwе. Командующий шведским фрегатом Эреншильд после долгого, отчаянного сопротивления бросился в море. Его спасли и взяли в плен. Государь позже воздал ему почести за проявленную в бою храбрость. Этой победой молодой российский флот заявил свои права на господство на Балтике.

Из судовых записей капитана корабля Синявина мы узнаем, что несколько дней спустя по окончании этого сражения, «10 августа 1714 года, арап Абрам Петров прибыл в Ревель на русской бригантине». К сожалению, нам неизвестна цель этой поездки. Н. Малеванов считал, что Абраму было поручено сообщить городским властям новость о морской победе, одержанной при Гангуте. Это тем более вероятно, что Абрам пробыл в Ревеле лишь несколько часов. В тот же день он отправился обратно в Гельсингфорс.

На обратном пути в Петербург императорский фрегат попал ночью в жестокий шторм. Во всеобщей панике один лишь Петр ведал, что делать: он приказал капитану не рубить мачты, но стараться править по ветру; сам же с несколькими матросами прыгнул в шлюпку и, рискуя жизнью, направился к берегу. Борьба с течением, волнами и ветром была долгой и отчаянной, но они, по счастью, достигли берега. Там разложили огромный костер, чтобы остальные суда смогли безопасно причалить. Несомненно, Абрам находился рядом со своим приемным отцом во время этих страшных событий. Однако это ужасное приключение не прошло для него бесследно — появилось стойкое отвращение к морским путешествиям: в течение двенадцати последующих лет он упорно отказывался подниматься на борт корабля.

Когда Абрам в 1705 году в Вильнюсе стал официально крестником российского императора, он не мог и предположить, что превратится в одного из наиболее близких царю людей. С 1705 по 1717 год, то есть в течение 12 лет, ему суждено жить в ритме, задаваемом его могущественным покровителем. Петр — человек невиданной энергии, единственная его забота — будущее страны, ее развитие и обновление. Это требует полной отдачи всех сил, физических и умственных, поглощает все время. Он очень быстро понял, что одному человеку такую гору не свернуть, и потому положил все силы, дабы следующее поколение выросло более сведущим в науках и ремеслах, более образованным, решительным и лишенным тех предрассудков, какие были свойственны тогда русским людям. Петр добьется своего: всего лишь спустя четверть века по всей России на смену уходящему поколению придут новые люди: молодые и образованные инженеры, интеллигенция. И среди них — его, юный чернокожий протеже Абрам Петров… Но прежде чем говорить об этих временах, проследим его жизненный путь при дворе.

Все говорит о том, что наш арапчонок очень быстро преодолел первое препятствие — освоил язык новой родины. Вскоре подружился с молодой знатью, «среди прочих, Орловым и Румянцевым», ординарцами императора, как уточняет Пушкин. Мы уже видели в предыдущей главе, что Абрам получил первые уроки военного искусства на полях сражений. И тот факт, что он был барабанщиком у бомбардиров самого престижного полка в русской армии — гвардейского, не помешал Петру, который лично командовал этим полком, назначить его своим камердинером.

Царь все более приближает к себе Абрама. Ему позволено спать в комнате, примыкающей к опочивальне императора (токарне). Иногда для него даже ставят кровать в той же комнате. Так было в Екатерининском парке в Ревеле, где специально для Петра выстроен домик. Государь останавливался там в 1714-1715 годах. «С лета 1714 года он [Петр] обычно останавливался в небольшом домике (ныне дом-музей Петра I), спешно построенном весной того же года в Екатеринентальском (Кадриоргском) парке. В спальне этого дома и сейчас стоят две простые кровати; одна побольше под пологом служила постелью для Петра I, другая, поменьше (рама), предназначалась, вероятно, для камердинера. Надо полагать, что этим камердинером в 1714-1715 годах был питомец и любимец Петра Абрам Петров — в будущем генерал и обер-комендант города Ревеля Абрам Ганнибал»^{30}.

Среди тех знатных молодых людей, что находились на службе у государя, Абрам Петров был для него, несомненно, на первом месте. Можно без преувеличения сказать, что Петр любил его как родного сына. Все свидетельства тех, кто состоял при даоре в первой четверти XVIII века подтверждают, что государь был очень привязан к арапчонку Абраму.

Очень показательна следующая история: «…Пушкин записал слышанный им анекдот об «арапе, относящийся как раз к этой поре и свидетельствующий о крайней простоте и короткости отношений… между ними: «Однажды маленький арап, сопровождавший Петра I в его прогулке, остановился за некоторою нуждой и вдруг закричал в испуге: «Государь! Государь! из меня кишка лезет». Петр подошел к нему и, увидя, в чем дело, сказал: «Врешь: это не кишка, а глиста!» — и выдернул глисту своими пальцами». Анекдот довольно не чист, — заключает поэт, — но рисует обычаи Петра»^{31}.

Хотя Петр был весьма любезен с теми, кого уважал, он мог быть с ними и весьма груб (до жестокости), если их поведение казалось ему неподобающим. У него всегда имелась при себе трость, оставившая заметный след в русской истории. Мало кому из приближенных к государю, будь то министр или сенатор, боярин или генерал, даже посол другой державы, не пришлось испытать на своей шкуре эту государеву ласку. Даже Абрам не избегнул знаменитой палки, несмотря на свое безупречное поведение. «Хирург Лесток (впоследствии граф и тайный советник) и камергер Жонсон, заметив царского шута Тюринова, крепко спавшего на палубе, сыграли с ним следующую шутку: Тюринов носил длинную бороду, которую они накрепко присмолили к палубе. Проснувшись, шут завопил и разбудил царя. Петр вскочил взбешенный, схватил канат и бросился на крики. Первым попался на глаза царю Абрам Ганнибал и был отхлестан не на шутку. За обедом Лесток и Жонсон, глядя на несчастного Ганнибала, не могли удержаться от смеха. Петр узнал, чему они ухмыляются, сам расхохотался и сказал Арапу: «Я поколотил тебя напрасно; за то, если в чем-нибудь провинишься, напомни мне, чтобы тебя простить»^{32}.