Сего числа отправил я отставного капитана Ото Эртман фон-Массау да ревелскаго гарнизона Дерптскаго полку капитана ж фон-Михельсона в важном Ея Императорского Величества деле, при всеподданнейшем моем доношении к Ея Императорскому Величеству за конвоем ревелскаго гарнизона Ревелскаго полку поручика Текутьева, ибо хотя по указу и велено таких в важных делах отсылать в канцелярию тайных розыскных дел; но однако ж разсудил я за важностию того дела отправить их к Ея Императорскому Величеству. Того ради прошу, дабы оное доношение через Вас… было представлено и показанной поручик Текутьев в Вашей милости был бы не оставлен^{134}.

Отчего Абрам посылает шпионов прямо в императорский кабинет? Видимо, считал дело слишком важным, да и хотел быть уверенным, что оно достигнет ушей императрицы, а не застрянет в бюрократических тенетах. Поручик же Текутьев благополучно прибыл в столицу, сдал конвоируемых, получил некую сумму денег и благодарность к губернатору и отправился назад уже 8 апреля^{135}.

Губернатор, «за оное уведомясь», опять к заместителю с репремандом: для чего оные посланы помимо него. Из письма Ганнибала от 3 мая узнаем, что и городские власти никоим образом не способствовали столь бурной деятельности обер-коменданта, наоборот, по возможности держали его в неведении:

…И ныне ж находитца у нас в Ревеле таясь от меня отдан от губернаторской канцелярии некоторой немчин под караулом и содержитца якобы безвестно; а как я слышу, что не в малом деле, а куда об нем репортовано или нет, того не знаю; ведается об нем толко губернатор Левендаль, а в небытность его губернаторской советник и его любимый фаворит Бревер; а к тому арестанту всякого народу иноземцев всегда допускают, которые приходя с ним говорят по немецки как хотят, и куда хочет пиша пишет и посылает и получает: в том ему позволено, а я о том ни о чем не знаю; токмо нынче уведомился от караульных солдат, которые у него определены безсменно…

К письму приложена инструкция, выданная сержанту Афанасию Дулову, которому поручено охранять этого «немчина», за подписью Бреверна. В инструкции сержанту приказано за пленником смотрение иметь, однако же посетителей к нему допускать и разговорам с ними препятствия не чинить. А кроме того, приказано ему держать свою миссию в тайне.

Ох, не нравится заместителю губернатора то, что происходит в столице Эстляндии. Сложившиеся при бароне Левендале порядки и стиль управления противны и совершенно чужды ему. Особенно если учесть, что страна находится в состоянии войны. Вот как описывает настроения Абрама в эту пору его правнучка, Анна Ганнибал: «Деятельная натура Абрама Петровича требовала усиленной работы: он с горячим рвением относился к своим служебным обязанностям; беспрестанно указывал начальству на совершаемые в Ревеле злоупотребления, с которыми энергично боролся; указывал на неотложные нужды, на упадок дисциплины, одним словом, — на расстройство военного дела; это делало его, конечно, очень неприятным в глазах некоторых лиц. Сослуживцы Ганнибала и его подчиненные, недовольные его требовательностью и постоянным стремлением водворять законность в той сфере, где до тех пор царствовали распущенность и произвол, старались всячески уязвить Абрама Петровича»^{136}.

За примерами далеко ходить не надо.

25 апреля 1742 года в Санкт-Петербурге состоялась официальная церемония коронации императрицы Елизаветы Петровны. В этот день конечно же во всех городах и весях империи состоялись празднества. Ревель не стал исключением. Более того, поскольку в отсутствие губернатора его обязанности исполнял вернейший адепт и близкий друг новой Самодержицы Всероссийской, праздник был великолепен. Вот его описание, опубликованное в номере 42-м газеты «Санкт-Петербургские ведомости»:

«Из Ревеля, от 17 мая. О здешнем торжестве в высокий день коронования Ея Императорскаго Величества надлежит еще упомянуть, что г. генерал-майор и обер-комендант Ганнибал о полудни трактовал господ из обер-офицеров от артиллерии, инженерного корпуса и городского гарнизона, также и ландгратов герцогства Эстляндскаго и прочих знатных персон, а по окончании стола начался бал, который до полуночи продолжался. Пред квартирою г. генерал-майора и обер-коменданта представлена была следующая иллюминация: 1) Ея Императорское Величество, на троне сидящая, с скипетром и державою в руках, при чем изображены были: по правую сторону — Вера и Любовь, а по левую — Надежда с Правосудием, надпись при том была сия: Сими побеждаю. 2) Ея Императорское Величество, на коленях молящаяся, а сверх ее с небес сияние, с надписью: Богом и родом Петра Великаго избранна, свыше Елизавет России данна. 3) Ея Императорское Величество, стоящая с копьем в правой руке, левою показывает на отрасль преславного дерева, на которой видимо имя Его королевскаго высочества герцога Голштинскаго, с надписью: Пастырь добрый полагает душу свою за овцы. 4) Российский двоеглавый орел, с надписью: Виват Императрица Елисавет Петровна Мать Отечеству».

Нельзя отказать Абраму Петровичу в фантазии — комендантский дом стоит на взморье, так что иллюминацию и шутейные огни было видно далеко. Но праздник прошел, и каково же было негодование и удивление Ганнибала, когда в номере 37-м «Ведомостей» прочел он, что праздник, оказывается, был организован… губернским советником Бреверном.

Поскольку газета издавалась под патронажем Академии наук, Абрам направляет протест Шумахеру. Тот немедленно публикует полученный от генерал-майора текст (как раз тот, что приведен выше) и сопровождает его таким письмом:

Превосходительный господин генерал майор и обер-комендант.

Государь мой.

По желанию Вашего Превосходительства присланная мне для внесения в С. -Петербургския Ведомости реляция о происходившем в Ревеле торжестве в день высокого коронования Ея Императорского Величества напечатана по всему ея содержанию под № 42; что до прежняго Ревельскаго артикула касается, о котором изволите в своем писме миновать, будто он внесен напрасно, то я могу Ваше Превосходительство уверить, что оной прислан к нам от достовернаго человека, чрез котораго мы от многих лет получали всегда верные реляции из Ревеля, между тем, ежели бы о том, что ныне внесено, в подлежащее время в Академию сообщено было, как мы того ожидали, то бы нынешнее желание еще тогда совершенно исполниться могло.

Пребываю с должным почтением

Майя 15 дня 1742 г.

Вашего Превосходителства покорны слуга^{137}

Трудно предположить, что «достоверный человек» не знал, как обстояло дело с организацией празднеств на самом деле. Действовал он вполне в русле интриг против настырного коменданта. Однако после напечатания протеста и ганнибаловой «реляции» противники Абрама попритихли… Надолго ли?

В начале лета 1742 года возобновляются активные военные действия. Главные балтийские крепости, Рига и Ревель, объявлены на военном положении; в них посланы подкрепления. Начальники гарнизонов получают целую серию указов из Сената и от самой императрицы о мерах по укреплению крепостей и увеличению их обороноспособности.

Обер-комендант Ревельской крепости действует решительно. Поскольку город объявлен на военном положении и «при ревелской крепости обстоит фортификационное исправление, которого в нынешнее благополучное летнее время исправить не кем», ибо по военному времени многие в дозорах и на валах неотлучно^{138}, объявлена мобилизация горожан на работы по ремонту и возведению укреплений. По бюргерскому городку снова прокатывается волна недовольства: горожане не хотят работать в крепости. 29 июля Абрам пишет Черкасову длинное и обстоятельное письмо, сопровождаемое восемью обвинительными пунктами. Эти пункты направлены против Левендаля: действия губернатора, описываемые в каждом из них, вполне могут быть рассмотрены как измена в военное время.