– Ну как, тебе легче?

– М-м-м-м, – промычала я в ответ.

– Знаю милая, тебе грустно оттого, что Элис уехала. Скучаешь по ней?

– М-м-м-м, – снова выдавила я.

А что я могла сказать? Не говорить же ей, в самом деле, что Элис прячется у меня под кроватью всего в нескольких дюймах от ее ног, глотает пыль и подслушивает наш разговор?

Мама уселась поудобнее, как будто собиралась остаться у меня надолго.

– Знаешь, Мэган, мне тоже пришлось пережить нечто подобное в твоем возрасте.

Я еле сдержалась, чтобы не закатить глаза к потолку. Либо моя мама была отменной врушкой, либо абсолютно все, что когда-нибудь происходило со мной, случалось и в ее детстве тоже.

– И знаешь, что было потом? – продолжила она вкрадчивым мечтательным голосом.

– Держу пари, что у тебя все наладилось, – уныло протянула я нараспев.

Похоже, мой тон слегка обидел маму, и я поспешила исправиться:

– Знаю, мам, все и вправду наладится. Спасибо тебе за поддержку.

Она улыбнулась и потрепала меня по плечу.

– Вот и славно, милая. Если что, я всегда рядом.

Она уже поднялась, чтобы уходить, но тут ее взгляд упал на красную майку с длинным рукавом, аккуратно сложенную на спинке кровати. Мама взяла майку и встряхнула.

– А это еще чье? Неужели Элис забыла?

– Да, мам. Знаешь, мы поменялись, – как ни в чем не бывало соврала я. – Я отдала ей взамен свою…

Тут я немного замялась, судорожно припоминая, что из моей одежды сейчас точно было не в стирке и не в корзинке для глажки. Мама всегда четко знала, где у меня что находится, и мне не хотелось попасться на такой ерунде.

– …свою белую майку с синими полосками. Одолжила на время. А когда Элис приедет снова, мы обратно поменяемся. Ты же не против?

– Нет, милая, – улыбнулась мама и направилась к двери. – Я не против. Лишь бы ты у меня не грустила. Спокойной ночи, любимая.

– Спокойной ночи, мам, – отозвалась я.

Я думала, что вот сейчас она точно уйдет, но мама почему-то медлила. Она вернулась и снова уселась ко мне на кровать.

– Помнишь, когда ты была совсем маленькой?

Если честно, я мало что помнила из своего раннего детства, зато мама, казалось, помнила абсолютно все в мельчайших подробностях. И обожала говорить о них часами.

– Помнишь, как ты каждый вечер просила меня заглянуть под кровать, чтобы проверить, не прячется ли там чудовище?

О нет! С чего она вдруг об этом вспомнила? Что-нибудь заподозрила? Вряд ли. Впрочем, мама любила тряхнуть стариной и запросто могла сейчас взять и полезть по старой памяти под кровать. Неужели все пропало?

Я собрала в кулак всю свою волю и произнесла скучающим голосом.

– Да ну, глупости какие-то.

– Раньше для тебя это были вовсе не глупости, – улыбнулась мама. – Но теперь-то ты у меня совсем взрослая девочка, правда?

– Да, мам, совсем взрослая, – улыбнулась я в ответ. – И больше не верю в чудовищ под кроватью.

– Точно не веришь? А то, может быть, стоит проверить? Так, на всякий случай?

– Точно не верю, – ответила я со всей убедительностью.

Мама посидела еще немного и, наконец, к моему величайшему облегчению, встала и направилась к двери.

Я отвернулась и уткнулась носом в подушку. Мама выключила свет и вышла из комнаты.

Через пару секунд из-под кровати выкатилась Элис и проговорила загробным голосом:

– Вот он я, твой ночной кошмар! Я подкроватное чудовище!

Я захихикала. В тусклом свете ночника я различила, что Элис держит в руках пару моих грязных носков.

– Фу, Мэг, – поморщилась она. – Вонючие какие! С каких пор они там у тебя валяются?

Я сделала вид, что задумалась:

– М-м-м, дай-ка припомнить. Похоже, с тех пор как я сходила в них к первому причастию[6]. Уж года четыре как.

Элис прыснула, и я услышала, как скомканные носки полетели и стукнулись о стенку за моей кроватью.

– Ну ты даешь! Меня бы за такое точно прибили. Хорошо тебе, твоя мама добрая. И так тебя жалеет…

– Знаю, – вздохнула я. – По сравнению с другими моя мама вполне себе ничего. Иногда с ней даже посмеяться можно. И она много чего позволяет. Помнишь, как она разрешила нам пожарить попкорн на сковороде без крышки?

– О да, такое не забывается! – довольно закивала Элис.

На меня нахлынули счастливые воспоминания:

– Помнишь, как он разлетался по всей кухне, а мы гонялись за ним и визжали? – продолжала я.

Внезапно улыбка сошла с лица Элис.

– Да уж, от моей мамы такого не дождешься. У нас дома, если еда падает на пол, мама тут же поднимает такой крик, будто вот-вот разразится эпидемия. А твоя мама просто отличная. Везет тебе.

– Угу, – пробормотала я.

– А помнишь, как во время чемпионата мира по футболу твоя мама добавила в картошку пищевые красители и подала на ужин трехцветное зелено-бело-оранжевое пюре?[7]

– Что-что? – не поверила я своим ушам. – Ты, кажется, только что упомянула мою маму и пищевые красители в одном предложении? Поверь мне, это полный абсурд.

– Но я же прекрасно помню это пюре. Оно было выложено на тарелке в форме прямоугольничка, а сбоку еще лакричная палочка вместо флагштока.

– Точно, вспомнила, было дело! – рассмеялась я. – Но моя мама скорее бы повесилась, чем использовала пищевой краситель. Думаю, она смешала картошку со шпинатом для зеленого цвета, и с морковкой или помидорами для оранжевого. А флагшток, я точно помню, был из стебля сельдерея. И вообще весь этот спектакль мама скорее всего затеяла с целью заставить меня есть побольше овощей.

Но такие детали Элис мало волновали.

– Какая разница, – заключила она. – Но лично я думаю, что твоя мама порядком потрудилась в тот вечер, чтобы доставить вам с Рози удовольствие.

Мне даже стало как-то стыдно: выходило, будто у меня мама лучше, чем у Элис. Я тут же попыталась припомнить что-нибудь нехорошее про свою маму. Много времени мне не потребовалось. Знаю, я поступала скверно, но делала это во имя благой цели:

– Подумаешь, моя мама не такое уж совершенство. Одевается так, будто на дворе семидесятые в разгаре.

– Точно подмечено, – хихикнула Элис.

– Вот именно, – продолжала я, приободрившись. – Сколько себя помню, носит одну и ту же прическу, одни и те же круглые очки, и вообще, всегда выглядит так, будто собирается вскапывать огород. Твоя мама совсем иначе одевается. Всегда такая красивая…

– Да уж, – вздохнула Элис. – Здесь ты права. Вот только проку от такой красоты маловато. На прошлой неделе, например, Джейми прибежал показать ей новый рисунок, а она отскочила от него с визгом чуть ли не на километр, потому что боялась запачкать свой белый пиджак. А на другой день, когда я особенно скучала по папе, она только и говорила, что о своем поломанном накладном ногте. По-моему, мамы себя так не ведут. Мамы утешают и заботятся. Разве не в этом их главное предназначение?

Ну вот. Похоже, моя уловка не сработала, и пришлось повторить попытку:

– Но хуже всего, когда мама набивается ко мне в подружки и пристает со всякими задушевными разговорами. Тут уж хоть на стенку лезь. В ее-то возрасте пора бы уже усвоить, что быть лучшей подружкой и мамой одновременно невозможно, а потому лучше больше времени уделять тому, в чем она действительно преуспевает, – например, приготовлению ужинов в виде ирландского флага. По-моему, так.

– Так-то оно так, – печально вздохнула Элис. – Только вот что делать, если твоя мама преуспевает только в бридже, гольфе, вечернем макияже и прочих вещах, которые никакого отношения к прямым маминым обязанностям не имеют?

Элис хлюпнула носом и продолжила:

– Иногда мне кажется, что моей маме вовсе не нравится быть мамой и она жалеет о том, что завела нас с Джейми. Такое чувство, что мы ей мешаем. И всю жизнь ей портим.

Я даже не знала, что сказать. Раньше Элис никогда не говорила так о своей маме. В глазах у нее стояли слезы. Я наклонилась к ней и взяла за руку, не особо надеясь, что это поможет. Однако уже в следующую секунду Элис утерла слезы и, просияв, заговорила: