На следующее утро мы столкнулись с печальной действительностью. Белая наволочка с крабами, которую мы сунули для сохранности в проволочную ловушку для рыб, стала желто-коричневой и отвратительно пахла (нам так и не удалось вернуть ей белизну). Крабы прорвали дыру в наволочке и ползали теперь по железным прутьям ловушки. Сначала нам показалось, что они потеряли свои икряные комочки. Однако при более тщательном обследовании мы обнаружили их жалкие, высохшие остатки.

Нам хотелось узнать, сколько личинок производит одна самка краба. Мы принесли ее в дом и положили в ванночку с морской водой. Отделилось несколько малюсеньких личинок, — а где же ожидаемое нами огромное количество?! Тогда мы обмыли скрюченное брюшко краба и были вознаграждены за труды: от него отделилось неимоверное количество личинок, но все мертвые. Чтобы подсчитать их, мы процедили воду через мельчайшее сито для планктона, а сам подсчет отложили до первого дождливого дня.

Следующей задачей было выяснить количество съедобного мяса в крабе. Мы бросили четырех крабов в кипящую воду и, как только они сварились, взвесили. По моим записям, четыре краба весили один фунт и семь унций; мясо, с большим трудом извлеченное нами из клешней, лапок и тельца, — девять унций. Выходит, что в среднем один краб давал около двух унций мяса.

Мы продолжали нашу обычную работу: изучали пищевой рацион населения, составляли карты, исследовали структуру рифа, а под вечер наблюдали за рыбами в лагуне. Но теперь мы уже не чувствовали себя затерянными в Тихом океане: у нас была радиостанция. В понедельник, в восемь часов вечера, все население собралось около «школы», чтобы присутствовать при первом разговоре.

Я взялся за генератор, дернул за рукоятку, слегка дотронулся до дросселя — мотор с ревом заработал. Дон включил передатчик, профессиональным жестом взял микрофон и начал вызывать: «Радио Яп, радио Яп, говорит радио Ифалук, вызываю радио Яп. Прием».

В ответ донесся только шум — адский шум. Мы стали вертеть те рукоятки, до которых решались дотронуться. Шум усилился. Я побежал в Фаи Нап, включил наш батарейный приемник и вполне отчетливо услышал радиостанцию Ифалук. Значит, мы передавали правильно! Тем не менее ответа не было.

Я не знаю, насколько разочарованы были ифалукцы. Вполне вероятно, что они удовлетворились тем, что услышали треск и шум (а кое-кто даже подержал в руках микрофон). Для нас же ото было ударом. Через неделю нам все же удалось услышать Яп, хотя и очень глухо. Нам посоветовали связаться днем, когда меньше помех. Мы так и сделали, но результаты были не лучше.

Как бы то ни было, мы каждую неделю включали радиостанцию и учили молодых людей обращаться с мотором и микрофоном. Таким образом Ифалук сделал первую, правда еще очень неуверенную, попытку включиться в сеть коммуникаций современного мира.

Уже к концу июля я остро почувствовал, как мало времени имелось в моем распоряжении, чтобы изучить Ифалук! Корабль за мной и Тедом должен был прийти 12 сентября. Сначала до этого дня оставалось шесть недель, затем месяц и, наконец, всего две недели. Время неслось с ужасающей быстротой. И вместе с тем, как это ни странно, сами дни казались удивительно длинными. Нас пугало только приближение отъезда.

Судно, которое придет за нами, привезет на Ифалук гидролога Арноу, геолога Трейси, специалиста по рыбам Рофена и знатока морских беспозвоночных Байера. Рофеп и Байер пробудут вместе с Доном на острове до середины ноября. Так как они все трое гидробиологи, казалось логичным оставить большую часть работ, связанных с изучением моря, на последний период работы экспедиции, а Дону и мне, пока я еще здесь, заняться проблемами суши. Это было не так-то легко. Меня тянуло к лагуне, рифам и океану, и мне хотелось как можно больше узнать о них от Дона. Но мы подчинились благоразумию, потратив немало времени на сбор растений и насекомых, а также на попытку описать растительный мир.

Наши экологические исследования во второй половине лета были тесно связаны с рытьем колодцев, которые мы готовили для Теда Арноу. Он взял с нас обещание вырыть на каждом из островов колодцы, расположенные по определенной системе пересекающихся линий, с тем чтобы в дальнейшем изучить поведение грунтовых вод в атолле.

Работы под руководством Тома начались 4 августа, когда на Фаларике, недалеко от его северной оконечности, были заложены первые четыре колодца, расположенные но прямой, идущей через остров. Всего Арноу и Дон наметили три такие серии колодцев, пересекающие Фаларик, и еще несколько — на Фалалапе и Элле.

Арноу оставил нам необходимое количество лопат, и Том набрал бригаду из восьми землекопов. Мы договорились платить им наличными по стандартным расценкам, установленным Управлением подопечной территории для чернорабочих; таким образом они зарабатывали деньги, которые могли истратить по своему усмотрению, когда придет торговое судно.

Ифалукцы не умели делать что-либо спустя рукава, и поэтому колодцы получались на редкость красивые. Сначала они выкапывали квадратную яму, каждая сторона которой составляла приблизительно четыре фута. Дно ее находилось на несколько дюймов выше уровня океана; его делали плоским, с небольшим уклоном к краям. В центре колодца рыли круглую скважину диаметром около двух футов, уходившую примерно на фут ниже уровня воды; чтобы стенки скважины не осыпались, их тщательно обкладывали камнями. Таким образом, Арноу получал не только удобные станции для гидрологических исследований, но и превосходную серию почвенных профилей для описания строения поверхности атолла.

Работа по устройству колодцев систематически вынуждала нас покидать рифы и уходить в бундоки, где параллельно мы изучали растительный мир. Ведь можно изучать его и там, где будут проведены почвенные и гидрологические исследования.

К тому времени, когда началось рытье колодцев, мы уже собрали довольно богатую коллекцию различных видов растений острова и продолжали пополнять ее до последнего дня. Наряду с описанием образцов мы записывали и местные названия растений. Ни я, ни Дон не были хорошими ботаниками, хотя мой друг, долго работавший на Гавайях, имел представление о некоторых видах местных растений. Нам удалось выполнить эту работу лишь благодаря тому, что ифалукцы отлично знали местную флору и мы могли воспользоваться их познаниями.

На атолле нами обнаружено сто девятнадцать видов «высших растений» — семенных и папоротниковых, и только для шести видов у ифалукцев не было названия. Из этих шести разновидностей три представляли травы, которые ни мы, ни местные жители не смогли определить, а остальные — известные растения, по-видимому, лишь недавно и случайно занесенные на Ифалук.

Это, конечно, очень малое количество видов для тропической области с такими обильными осадками. Список дикорастущих растений, встречающихся вокруг города Майами во Флориде, насчитывает около восьмисот видов; растительность маленькой прибрежной долины в Гондурасе включает свыше тысячи пятисот видов. Пол Стенли перечисляет тысячу пятьдесят семь различных видов папоротниковых и семейных растений, найденных им на острове Барро Колорадо (площадью — шесть квадратных миль) посреди озера Гатун в зоне Панамского канала.

Скудость видового состава флоры Ифалука непосредственно связана с его историей и географией. Ифалук — океанический остров, а ото значит, что он никогда не входил в состав какого-либо материка. На континентальных островах, то есть в прошлом связанных с соседними континентами (как, например, Британские острова с Европой, Тринидад с Южной Америкой или Суматра с Азией), продолжает сохраняться флора и фауна этих континентов. Эволюция жизни может получить на отделившейся части суши иной характер, со временем там разовьются свои, особые виды, но основные элементы, существовавшие в момент отделения, продолжают сохраняться.

На океанических островах встречаются, напротив, только такие виды растений и животных, которые сумели некогда тем или иным путем перебраться сюда с континента через разделяющие их моря. Таким образом, видовой состав флоры и фауны этих островов почти всегда скудный и своеобразный. На островах геологически древних, то есть существующих уже много миллионов лет (как, например, Гавайские и Галапагосские), совокупность различного рода случайностей может привести к значительному разнообразию. Иногда почти невозможно представить себе, каким образом предок какого-нибудь растения или животного попал на такие острова, но за многие миллионы лет даже самые невероятные случаи приобретают некоторую вероятность, так что почти все оказывается возможным.