— Баранья нога, нашпигованная чесноком, а 1а paysan[65]…
— Ооо!
— Сейчас вся сила в ранних овощах, которых нет в городе…
— А чем располагаете вы, наш любезный хозяин?
— Всеми дарами земли… конечно, по времени года…
— Воистину, это сказано без ложной скромности. Во всяком случае, господа, зеленый горошек у нас будет. Это царское блюдо! Его варят в стручьях, при очень небольшом — вот так — количестве уксуса. Когда он сварен, к делу приобщается… уф, так по-французски выражаются одни пушистые коты… но черт с ними… приобщается растопленное масло, и некоторое время все это держится под паром, для всепроникновения… при самой подаче на стол — сыплем туда мелко нарубленный стебель молодой петрушки…
— Ааа!
— А салат, вы забыли салат!..
— Салат a la Gargantua, с уксусом, солью и оливковым маслом! Это же классика!
— Салат под майонским соусом!..
— Господа, я ничего не забыл. Но вы же знаете, что на палитре мессира Гастера красный цвет — это мясо. Это главный тон, а вся нежная зелень существует лишь затем, чтобы ярче оттенить его. Прекрасную картину дает только сочетание тех и других тонов. Пожирать одно мясо, подобно северным дикарям, или глотать одни травки, подобно ханжам и постникам всех стран света, мы не станем. Мы ищем в жизни Прекрасное, а оно есть полнота!
— Браво! Браво!
— А какого же цвета вино, месье?
— Вино? Хм… Вино никакого цвета, виконт, вино — это уже не цвет, а свет, это высший смысл!..
Граф ди Лафен шепнул лейтенанту Бразе:
— Вы слышите? Ваши друзья ему наверняка понравились…
— Рыба, — продолжал Великий Кулинар. — Она не менее приятна, чем мясо, хотя и менее важна, ибо это пища опять-таки ханжей и постников. Поэтому наш любезный председатель, питая к ним глубокое отвращение, рыбы не ест вовсе…
— Да, но я даю ее есть другим, — со смехом сказал граф ди Лафен. — У меня в речке водится, как говорят, отличная форель…
— Ах, форель! Форель из Гуадьяны! — застонал дон Алонсо. — Она красива, как женщина…
— Синьор, я понимаю ваши восторги, — сказал Хиглом. — Форель вы будете иметь — отварную или жареную…
— Отварную, отварную! — закричали иностранцы в один голос. — Как же можно ее жарить!..
— Хм, господа, я вижу, вы знатоки в науке мессира Гастера, — сказал Хиглом, — поэтому за долг почту несколько раздвинуть ваши познания…
— Пожалуйста, мы будем весьма признательны…
— Лучшая форель на нашей земле — фригийская северная форель. Так считаю не я один. Испанскую форель я знаю: она серебристая, с голубоватым отливом и мелкими розовыми пятнышками…
— De veras[66], — по-испански сказал дон Алонсо.
— Я это знаю, потому что здешняя такая же. А северная форель крупнее, и цвет у нее нежно-сиреневый, с крупными и частыми белыми пятнами. Мясо белое, с легкой желтизной, наподобие слоновой кости…
— Это, должно быть, великолепно…
— Да, это стоит попробовать, но для этого надо перевалить горы Топаза… или съездить на остров Ре…
— Не будем пытаться сделать это сейчас, — вмешался граф ди Лафен. — Северная форель нам недоступна, но здешняя, из моей реки, к вашим услугам… Я сейчас же пошлю приказ…
Граф крикнул своего стремянного и отдал ему распоряжение, после чего стремянный немедля ускакал.
— К сожалению, нам недоступно многое, — сказал мэтр Хиглом, отхлебнув вина. — Синьоры, видимо, слышали об американских земляных яблоках?
— Да, — сказали испанцы, — но они не понравились нам.
— Вероятно, они были плохо приготовлены, — возразил мэтр Хиглом не без самодовольства. — Как-то раз они попали мне в руки… Мои друзья пантагрюэлисты могут подтвердить, что лучшей приправы к бараньей ноге сама Природа не выдумает…
— Земляные яблоки у нас мало известны, — сказал дон Алонсо, — зато другая новинка из Вест-Индии — напиток из денер кофе, сейчас очень входит в моду. Собственно, кофейные зерна были нам известны давно, от мавров, которые привозили их через Египет из Ост-Индии. Они были очень дороги, но с тех пор, как их стали ввозить из Нового Света, цена их упала, и многие позволяют себе лакомиться этим напитком. Его пьют горячим или холодным, на десерт, с вареньем и сладкими винами…
— Мне случалось пробовать этот напиток, — сказал граф ди Лафен. — Это было во время коронационных торжеств. У нас эти зерна — почти никем не виданная редкость.
— Увы, господа, я не колдун, — вздохнул Великий Кулинар. — Я кое-что могу, но я могу не все. Американские плоды от нас еще дальше, чем северная форель…
Пока шла вся эта достойная восхищения беседа, француз, месье Антуан де Рошфор, помалкивал, грызя кружево своего воротника. Он казался погруженным в посторонние размышления, но при упоминании о земляных яблоках бросил терзать воротник и переглянулся с доном Родриго.
— Господа, — сказал он, выждав паузу, — все мы здесь друзья Разума, но, я полагаю, вы согласитесь со мной: есть вещи, Разумом постигаемые, и наряду с ними есть вещи, которые следует принимать на веру…
Пантагрюэлисты посмотрели на француза.
— В философский камень я не верю, — продолжал он, — но небольшие, частные чудеса возможны; это нехитрые штуки, которые даже я могу сотворять.
Все улыбнулись, полагая, что это, разумеется, шутка.
— Что вы скажете, господа, если у меня в кармане есть Spiritus familiaris[67], способный выполнять скромные желания?
— Его можно посмотреть, месье? — в лоб спросил Хиглом.
— К сожалению, нет; он не любит этого, — улыбнулся месье Антуан. — Из книг нам известно, что доктору Фаусту служил дух Мефостофиль, который носил его по воздуху и доставал ему спелый виноград среди зимы. Власть моего духа много слабее, но плоды Америки он в силах предоставить нам…
Граф ди Лафен был озадачен, мэтра Хиглома охватило раздражение. Магов, чародеев и отводителей глаз он жаловал еще менее, чем аристократов.
— Мои друзья испанцы могли бы подтвердить, что мой дух способен на кое-какие чудеса, — сказал француз, — но вы вправе им не поверить, поскольку видите их, как и меня, впервые. Но вот здесь находится господин де Бразе, несомненно хорошо вам известный, который также может подтвердить мои слова.
— В самом деле? — любезно спросил граф ди Лафен.
— Да, — совершенно серьезно сказал лейтенант Бразе. — За то время, что я знаю месье де Рошфора, он являл мне некоторые чудеса.
— Именно? — поинтересовался Хиглом, не скрывая иронии.
— О чудесах не принято болтать, — отрезал лейтенант. — Это ваше право — верить или не верить моему слову.
Хиглом демонстративно отодвинулся ото всех, сунул руки в карманы и, глядя в пустоту, засвистал гвардейский марш.
Месье Антуан, нимало этим не смутившись, достал записную книжку, написал несколько строчек и спрятал записку себе в перчатку.
— Господин де Бразе, — спросил он, — не окажете ли вы мне дружескую услугу?
— Со всей готовностью, виконт, — сказал тот.
— Мерси… Видите ли, господа, я мог бы сотворить чудо либо сам, либо через своих друзей испанцев, но предпочитаю сделать орудием моей воли господина де Бразе, дабы вы были убеждены, что обмана здесь нет. Согласны ли вы?
— Мы согласны, — сказал граф ди Лафен. Хиглом только фыркнул.
— Итак, господин Бразе отъедет в чистое поле и доставит сюда желаемые плоды…
— До Америки неблизко, — проворчал Хиглом, — не пришлось бы слишком долго ждать.
— Меня восхищает ваша твердость, — сказал месье Антуан, — но ждать придется несколько часов…
— Хорошо, я поверю через несколько часов, но не теперь… Если чудо не перекиснет, конечно, — ответил Хиглом не без яда. — Впрочем, если вы придадите лейтенанту Бразе какие-то магические свойства, то для него не составит труда проскакать лишние пятнадцать миль в один конец. Ведь это ничто по сравнению с путем в Америку и обратно… Я имею в виду, — обратился он к графу ди Лафену, — что мы не будем терять времени в бесполезном ожидании чуда, а поедем прямо к вам… Я должен работать руками и головой, мы и так потеряли целое утро… Это не испортит чуда, месье?
