Мало-помалу кризис миновал. Из Италии пришло теплое, дружеское письмо Вильбуа. Кампания шла успешно. Распорядок жизни Жанны принял более или менее четкие формы.

Вставала она рано. Церемонии королевского одевания, приемов в постели и тому подобное, так и не успевшие внедриться, были вовсе отставлены. Юная королева жила, как послушница, и работала, как простой чиновник. После завтрака она принимала Лианкара и министров с докладами. Дело шло строго, без улыбок и шуток. Полуденная пушка была ее сигналом к обеду. Если оставались какие-либо вопросы, к обеду приглашались министры, в остальных случаях она обедала с Эльвирой. С двух часов она давала аудиенции иностранцам, купцам и банкирам. В четыре, покончив с делами, она уединялась в своем интимном кабинете, рядом со спальней Окна его выходили в печальный, обнаженный сад. Посматривая на унылые ветки деревьев, Жанна мужественно читала философов и отцов церкви, делала выписки. В эти часы даже Эльвира не имела права беспокоить ее.

Она завела себе черную бархатную шапочку с кисточкой на длинном шнурке. Эта кисточка постоянно болталась у нее перед глазами, и когда Эльвира однажды заметила, что кисточка мешает, Жанна серьезно ответила:

— Вовсе нет, она помогает мне думать.

Ужин был в семь часов. После ужина королева чинно сидела при свечах с фрейлинами. Это была единственная дань этикету. Здесь бывала принцесса Каршандарская, с которой Жанна сдружилась еще летом, в замке, и Каролина Альтисора, графиня Менгрэ — но ей-то полагалось присутствовать по должности, как первой статс-даме. Капитан мушкетеров, господин де Милье, лично стоял на карауле у дверей. Заходили Гроненальдо и Лианкар, пытались острить, но их острословие, не находя отзвука, угасало, как огонь в безвоздушном пространстве.

Девицы занимались каким-нибудь рукоделием. Эмелинда ди Труанр бесполым голосом читала вслух «Нравоучительные и боголюбивые новеллы» официального писателя конгрегации Мури, отца Аврэма Чалка. В девять часов Эльвира провозглашала: «Время сна королевы». Жанна уходила к себе по галерее, где за портьерами не дыша стояли телогреи.

Аскалер был тих, темен и пустоват. Ни праздников, ни балов, ни театральных представлений. В городе говорили: «Королева молится».

В первых числах ноября, в один из бледно-серых тихих дней, королева принимала Ренара с торговыми бумагами. Граф Манский излагал ей проект основания биржи в Прене для расширения торговли с Англией и Нидерландскими штатами. Местный «сюзеренчик», как он выразился по старой памяти (король Карл не порицал подобных выражений), чинил ему препоны. Жанна обещала обуздать его.

Чувствуя, что момент благоприятен, первый делец Виргинии поделился с Ее Величеством своей заветной мечтой: перерезать каналом полуостров Кельх, чтобы корабли из северных портов, а также фригийские суда имели более короткий путь в океан. Дело было великое, но и выгоды оно сулило великие. Опять-таки беда: Кельх принадлежит вассалам герцога Кайфолии, а они ни о чем не желают слышать, сидят, как собаки на сене…

Эта идея чрезвычайно увлекла Жанну. Она потребовала карту и занималась с Ренаром часа два. У того были уже готовы приблизительные выкладки расходов, которые возьмет постройка. Он уверял, что королевская казна должна будет сделать самый незначительный взнос: главные суммы дадут купеческие компании, ибо они заинтересованы в деле прежде всего. Купцы Фригии, вне всякого сомнения, также примут участие в предприятии. «Граф, пишите им сегодня же!» — воскликнула Жанна с былой непосредственностью. «Боюсь, что мы делим шкуру чужого барана, — возразил банкир, — ведь пока еще Ваше Величество не можете распоряжаться Кельхом по своему разумению…»

Жанна запнулась, глядя на него.

— Вы сказали «пока еще»! — воскликнула она — Вы правы. Кельх еще не мой, но это ненадолго! Вот вам слово королевы!

И она протянула ему руку, которую он поцеловал.

В половине шестого в Аскалере появился Лианкар. Он обратился к Эльвире:

— Синьора де Коссе, мне необходимо повидать Ее Величество.

— Но вы же знаете, ваше сиятельство, час неприемный… Королева не любит, чтобы ее беспокоили именно в это время.

— Я знаю это, прекрасная синьора. Посему я заготовил Ее Величеству вот эту записку. Не откажите в любезности передать ее, и если государыня соблаговолит принять меня, я буду здесь.

— Хорошо, я попытаюсь, — сказала Эльвира.

Она прошла прямо в интимный кабинет. Жанна уютно сидела с ногами на диване. В своей черной скуфейке она походила на университетского профессора.

Эльвира неслышно приблизилась к ней. Жанна увлеченно читала, зажав зубами кончик шелковой кисточки.

— Жанета… — прошептала она.

— М…? — отозвалась Жанна, не разжимая зубов.

Эльвира опустилась на пол перед диваном, взяла руку Жанны и провела ею по своему лицу.

— Что ты? — спросила Жанна, оторвавшись от чтения. — Что, уже семь часов?

— Прости, что я помешала тебе. Но Лианкар здесь… Он просил передать тебе эту записку.

Жанна взяла записку, развернула ее, еще не отрешившись от того, что она читала. Но она тут же побледнела и задрожала.

— Что там такое? — вскочила Эльвира.

— Опять… О Боже мой… — Жанна сорвала свою скуфейку и швырнула ее на пол. Эльвира перехватила ее пляшущие руки, крепко прижала к себе. Жанна тяжело дышала.

— Успокойся, Жанета, успокойся, душенька, — тихо сказала она. — Не дрожи так. Я с тобой. Ты примешь Лианкара?

Жанна с усилием овладела собой.

— Да, я приму его… Сейчас… через пять минут… пригласишь его в комнату с глобусом…

— Постой, я поправлю тебе волосы. Вот так… Выпей воды…

— Нет, не надо, уже прошло… — Жанна глубоко вздохнула. — Фу, как глупо… Ну, иди, Эльвира, к нему… Не бойся за меня, — она улыбнулась. Эта улыбка успокоила Эльвиру.

Жанна вышла в свой официальный кабинет и села за стол короля Карла. Сердце ее билось немного чаще, чем хотелось бы. Через минуту со своим «почтительнейше припадаю…» появился Лианкар.

Она невозмутимо выслушала положенные этикетом слова. Знаком предложила ему сесть. После паузы произнесла:

— Я получила вашу записку, сударь, и вынуждена была прервать свои занятия. Дело показалось мне немаловажным. Те люди, о которых вы пишете, — арестованы, надо полагать?

— Более того, Ваше Величество, они уже в Таускароре.

— Вот как? И давно они там? Почему вы ничего не сообщили раньше?

В ее голосе проскользнуло раздражение. Герцог Марвы был сама преданность и верность:

— Ваше Величество, они там всего два часа. Мне хотелось, чтобы дело было верное. Сейчас они за надежными замками, а там им могли устроить побег или отбить по дороге… хотя все меры были приняты, но мало ли чего не бывает. Если бы это, не дай Господи, случилось — каков бы я был тогда в глазах Вашего Величества.

Объяснения Лианкара были искренни, но далеко не всегда искренность бывает к месту. Но, во-первых, он не ожидал от нее подобного вопроса, а во-вторых, услышав его, решил, что сейчас она пребывает в напряжении и прислушается к его искреннему тону, не поняв сути его объяснений. Но он ошибся. Жанна как раз выслушала его с полным вниманием, она поняла все и, разумеется, не могла не подумать: «А если бы они и в самом деле сбежали, вы попросту умолчали бы обо всей этой истории, мой герцог?.. И вам, и вашей королеве было бы спокойнее, не так ли?..»

Но вслух она спросила.

— Велось ли следствие?

— Ваше Величество, эти господа оказались не из лучших, — пренебрежительно сказал Лианкар. — Они сразу сознались во всем. Они должны были поднять мятеж в Кельхе, точнее, в Торне и Прене, которые господствуют над всем краем. В их цели входило провозгласить власть Лиги сразу же по получении благоприятных вестей из Толета — по их расчетам, дней через пять-шесть после словом, в конце октября. Но то ли у них кончилось терпение ждать, то ли их ввели в заблуждение — первого ноября они выступили Верные Вашему Величеству офицеры были через меня предупреждены, и мятеж был задушен самой малой кровью, да и то с их стороны…