Какой-нибудь осел обронил в суматохе, в первый час после полуночи, когда все в этой комнате дрожало в предвидении великих дел. Горячими голосами предлагались новые планы. Кейлембар требовал тишины, виртуозно ругаясь. Фрам собственноручно писал на таких вот клочках бумаги лозунги отрядам, чтобы не перепутались в темноте.

Теперь все это чушь, игра в Брутов. Лишний документ против волков.

И все же белый уголок дразнил: подними меня. Он как будто бы даже дергался от нетерпения. Герцог лениво нагнулся и поднял бумажку.

Он развернул листок, приготовившись состроить скучающую мину, но не успел сделать этого. Все мускулы его напряглись, а сердце забилось против воли. Он яростно сжал зубы, подавляя в себе желание заглянуть под стол. Словно бы чей-то вкрадчивый голос прошептал ему в самое ухо:

«Господин волк, вечером 20 октября в воротах „у дороги на Гантро“ будут стоять полупьяные красные колеты. Пароль: „Иоанна“. Можете быть совершенно спокойны — ни одна душа в городе не знает, где расположено ваше логово. Запомните, пароль: „Иоанна“. Счастливого вам пути, господин волк, и да хранит вас Бог».

Лианкар вошел без доклада.

— Простите, Ваше Величество, — бросил он, — сейчас не до церемоний.

Жанна подскочила с места.

— Что случилось?

— Не пугайтесь, Ваше Величество, — сказал он, подходя к ней, — все уже позади.

Разумеется, она испугалась. Он, собственно, этого и хотел. Глядя в ее расширенные глаза, он четко, деловито доложил:

— Я раскрыл гнусный заговор против Вашего Величества. Сегодня ночью была сделана попытка овладеть дворцами, захватить Ваше Величество и арестовать преданных вам министров. Заговорщики разбиты, часть их уже арестована. Военной силой заговора были гвардейцы Кейлембарского батальона. Во главе заговора стоят подлые изменники герцог Фрам и принц Кейлембар, с которыми Ваше Величество обошлись столь милосердно и справедливо. Это все, Ваше Величество, что я знаю сейчас.

При первых звуках этих невероятно страшных слов Жанна почти физически ощутила присутствие чего-то черного, не имеющего определенного образа; ясно было только, что это надвигается все ближе и сейчас раздавит, уничтожит ее. Она едва удержалась, чтобы не оттолкнуть руками этот призрак. Все-таки ей не хотелось, чтобы Лианкар видел этот жест; она попятилась, села в кресло и вцепилась в подлокотники. Косточки пальцев побелели от напряжения.

Наконец черный призрак потускнел и опал: герцог Марвы перестал говорить. Кажется, она должна была что-то сказать, но ей не хватало воздуху Тогда Лианкар добавил:

— Я взял на себя смелость отрядить верхние полки телогреев и Отенский батальон на подавление мятежа. Мушкетеры охраняют дворцы, жизнь Вашего Величества в полной безопасности. Ворота города заперты, не знающий пароля не выйдет за стены. Мы выловим всех изменников, которые находятся сейчас в Толете.

Жанна несколько раз пыталась заговорить, но голоса не было. Наконец она прошептала:

— А в городе… идет сражение?

— О нет, Ваше Величество, бой прекратился с рассветом как только изменники поняли, что их дело проиграно. Сейчас по всему городу идут розыски. К ночи все будут взяты под стражу.

— Спасибо вам, сударь… — прошептала Жанна.

— Время не ждет, Ваше Величество… Простите, я должен мчаться в Мирион…

— Да, да… Поезжайте, герцог, я полагаюсь на вас…

Лианкар отдал короткий военный поклон и вышел, не поцеловав ей руки. Это было сделано не без умысла. Он хотел показать ей, что в случае нужды он сразу превращается из гибкого придворного в твердого, быстрого в решениях, солдата. Впрочем, он старался напрасно: Жанна ровно ничего не заметила.

Она была близка к обмороку. Только сейчас ей стало по-настоящему страшно — когда она представила себе то, что чуть-чуть не случилось этой ночью, пока она спокойно спала и ничего не знала… Она представила себе, как ее неожиданно будят, как ее слепит пляшущий свет факелов и сверкание лат и копий, представила себе, как ее, теплую со сна, вытаскивают из постели перед Фрамом и Кейлембаром… Именно так все могло быть этой ночью, пока она спала и ничего не знала… «Господи! За что? За что они так ненавидят меня? Ведь я желала им добра. Железный принц Кейлембар… Недаром я боялась — да, именно боялась! — его лица. Но я совсем поверила в него, когда он подарил мне своих гвардейцев, я не могла и подумать, зачем он подарил их мне… Страшный герцог Фрам, которого опасался даже мой наставник и которого я боялась заочно… он оказался совсем не страшным, когда он был вот здесь, в этой комнате, и благодарил за мою монаршую милость… Боже мой! Мы поговорили о книгах, которые он читает, мы беседовали о философии… И уже тогда, две недели назад, произнося какие-то фразы об Аристотеле, он уже знал сроки — вот эту ночь, когда я спокойно спала… Да, теперь я помню его взгляд — это был взгляд палача, пришедшего посмотреть на свою жертву, да, да… Именно так он и смотрел на меня… Боже мой, Боже мой!»

Жанна застонала в голос. Ее колотила нервная дрожь; крепко сжимая подлокотники, она полулежала в кресле, чтобы не бежать куда глаза глядят, от смертного ужаса, охватившего ее всю.

Так прошло немало времени. Тишина постепенно успокаивала ее. Девушка перевела дыхание, отпустила подлокотники, обеими руками вытерла лицо, покрытое холодным потом.

«„Боюсь, что старые распри не забыты“. Так сказал Вильбуа. Я не поверила ему, но он был прав. Вот она, ненависть, передаваемая в наследство, от отцов к детям, от предков к потомкам. Я думала, что мягкостью и теплотой смогу растопить этот старый лед, я, можно сказать, собственной грудью прикладывалась к нему, а мне ответили ножом! Так, господа! Ну, если вы наследуете ненависть, то и я — что бы там ни было — я тоже дочь своего отца. И мне тоже кое-что передано в наследство. Я королева Виргинии, я. Правление королевы Иоанны начинается сегодня».

Жанна встала. Ноги держали ее твердо.

— Стыдно, Ваше Величество, — сказала она вслух, — вы плохо усвоили уроки герцога Матвея. — Вы решили, что раз вы королева, то вас любят все, и вы стали устраивать маскарады и показывать господам свои ножки. А господа тем временем свивали вам петлю, Ваше Величество, и вы только с Божьей помощью не угодили в нее. И не оправдывайтесь тем, что вы рассчитывали воздействовать на господ мягкостью, — герцог Фрам и принц Кейлембар только посмеялись бы над вашими оправданиями. Сегодня вы получили урок, Ваше Величество, так будьте же королевой, parbleu[33]!

Она совершенно овладела собой. Ей захотелось в город, видеть все своими глазами.

— Карету, конвой, — резко сказала она влетевшему на ее звонок дежурному офицеру. — Я еду в Мирион.

Затем она позвала Эльвиру, приказала подать дорожный плащ.

«Вот вам и еще урок, Ваше Величество, — сказала она (про себя, потому что Эльвира застегивала на ней плащ), — вы поверили в Кейлембара, а он оказался изменником. Вы сомневались зато в герцоге Марвы, а он оказался вашим вернейшим слугой»

Мушкетеры охраняли Аскалер. Все двери, галереи, ворота были под прицелом из мушкетов. Там, где обычно они стояли поодиночке, сегодня их было трое-четверо. Впрочем, подобная предосторожность сейчас была излишней, даже смехотворной: мятежники могли проникнуть во дворец разве что с целью спрятаться от разыскивающих их телогреев.

Грипсолейль, охранявший, в числе прочих, Садовую лестницу, разумеется, отлично понимал это и даже выразился в том смысле, что сейчас они охраняют не королеву, а страх королевы.

В патруль Садовой лестницы входили, кроме него, ди Маро и ди Биран; четвертым был Гилас — приятель ди Бирана, в остальном же личность довольно серая. Мушкеты на сошках были нацелены на стеклянную дверь, за которой виднелся внутренний сад. «Патрулировать» никто из мушкетеров и в мыслях не имел. Они сидели на ступеньках мраморной лестницы, отлично видя все, что делается в саду, — вернее, что делалось бы в саду, так как в саду не было ни души. В этот уголок дворца редко заходили — но даже если бы зашли, то мушкетеры услышали бы шаги издалека: за их спинами был длинный гулкий коридор.