29
В коридоре к Силле подошел Воотеле:
— Через несколько минут тебя будет ждать во дворе человек на первой скамейке возле фонтана.
У Силле заколотилось сердце. Зовут на свидание. Первое приглашение. Она была абсолютно уверена, что это Индрек, но все же прикрылась равнодушием, спросила:
— Кто будет ждать?
— Не велено говорить ничего, кроме того, что в руках у него будет сегодняшняя «Но́орте Хя́яль», — тихо объяснил Воотеле.
Силле улыбнулась: зачем Индреку держать в руках «Ноорте Хяяль»? Значит, зовет не он. Кто же?
— Пусть лучше приходит сюда!
— Не может.
— Почему?
Воотеле пожал плечами.
— Почему? Разве он не здешний?
Воотеле огляделся, будто боялся, что кто-нибудь услышит, и подмигнул Силле.
— Кто же он такой? — удивилась Силле.
— Я же сказал: с газетой в руках.
Перед глазами Силле почему-то возник Виханди из механического. Нет, тот бы не стал фокусничать с газетой. Такая шутка подходит Ринальдо. А что он хочет сказать? Опять вспомнил какой-нибудь пошлый анекдот?
— Спасибо, не хочется! — сказала Силле.
Но так как Воотеле настаивал — он старался ревностно выполнить поручение, — то Силле наконец смилостивилась.
— Ладно. Чтобы не было ошибки — «Ноорте Хяяль» могут читать и другие люди, — пусть он держит газету вверх ногами.
— Чтобы все видели это?
— Сколько их там ходит у фонтана, а из окон не видно. Так что пусть перевернет газету. И паролем будет: «Китайский — это китайский. Ничего не понимаю». Так он должен мне ответить.
Воотеле старался разъяснить ей, что солидность и чувство человеческого достоинства ущемляются подобным условием.
— Так же как и у меня, когда я ни с того ни с сего очертя голову бегу на свидание неизвестно с кем, — сказала Силле. — Пусть сам идет сюда, и все.
— Нет, он просил…
— Ну, тогда…
— Ладно, ладно!
Воотеле отступил.
Силле не сразу пошла на свидание. Сперва глянула из окошка в коридоре. Возле фонтана действительно кто-то сидел. Лицо скрывала развернутая газета. Как он держал ее, отсюда видно не было.
Силле вышла во двор.
Газету держали вверх ногами.
Силле уселась на скамейку и глянула на солнышко.
Газета рядом зашуршала: ее сложили. Но пароль сказан не был.
— Ну и делов с тобой, прежде чем удастся поговорить, — произнес Индрек.
— А просто прийти и поговорить нельзя?
— Просто с тобой не выходит. Не успеешь рта раскрыть, как тебя уже нет.
— Так уж и нет?
— Знаешь, Силле…
У Силле прервалось дыхание. Голос Индрека опять прозвучал так же, как на острове, в вечернем лесу. Силле повернулась к Индреку.
— Я уже давно хотел сказать тебе…
Он поднял глаза, их взгляды встретились, Индрек смутился и умолк. Затем кашлянул и продолжил:
— Ах да! О чем это я хотел сказать? Ваша Мерле собирается на неделю перебраться в общежитие. Что у нее там стряслось дома?
Опять Мерле! И чего только он не знает о ней.
Силле снова подставила лицо солнцу.
— Она боится, что будет просыпать по утрам. Мать уехала в командировку.
— Вот почему! — удивился Индрек. — Но при чем тут замок? Что-то не сходится.
— Это, может быть, совсем другое дело. А ты врезал замок?
— Нет.
На языке у Силле вертелся вопрос, чем же увлекательным они занимались у Мерле, если на замок не осталось времени. Вопрос вертелся, вертелся на языке, пока не вырвался.
Индрек безмолвно уставился на Силле, какое-то время молчал, прежде чем нерешительно заговорил:
— Ты странная, Силле. Все простое и ясное настолько усложняешь, что хоть караул кричи. Все. И Нийда кое в чем плохо на тебя действует.
— Ах, ты это хотел мне сказать? Спасибо! Очень интересная встреча была.
Силле вскочила со скамейки.
30
Напротив окна сонно шелестела липа. За ней, упершись в серое небо, дремали темные сосны. И дом спал. И все люди спали. И все вещи.
Только у Силле не было сна. Она лежала на постели, разглядывала тусклое небо, неподвижные сосны, прислушивалась к сонным липам и думала о том, что по милости Воотеле она осталась без подружки. А Индрек озадачен и, несмотря на весь свой ум, не может понять, зачем Мерле выдумала всю эту историю с замком.
И вдруг Силле охватило сожаление, что она не поехала вместе с родителями. Первый раз пожалела об этом. И тут же упрекнула себя в слабости.
Но самокритика не помогла, чувство одиночества и беспокойства не ушло. Она поднялась, взяла уголек и стала рисовать видневшиеся деревья за окном.
«Смотри-ка, вполне приличный получился рисунок! — разглядывая его, решила она. — Пожалуй, лучшее из всего, что я сделала, во всяком случае, мне кажется так».
Удовлетворенно забралась под одеяло и мигом уснула.
Ее разбудил долгий и резкий в ночи звонок. Силле вскочила и опустила ноги на пол.
В доме снова стояла тишина, напряженная от колотящегося сердца тишина. Дрожащей рукой она включила свет и посмотрела на часы. Два.
Пронзительный звонок опять заполнил комнату, и из-за двери донесся тревожный голос:
— Силле! Силле! Открой! Скорее!
Силле побежала к двери.
— Кто там?
— Я. Скорей открой! Ну скорее же!
— Кто «я»?
— Мерле!
Силле дрожащей рукой открыла дверь. Мерле влетела в переднюю, захлопнула дверь и проверила замок.
— Закрыто! — вздохнула она облегченно, попыталась улыбнуться, но вместо этого расплакалась.
— Что с тобой?
Силле обняла ее, повела в свою комнату и усадила в кресло-качалку.
— Разреши, я посижу у тебя до утра? — попросила Мерле. — Ты иди спать, а я посижу.
— Что случилось, Мерле? Да говори же!
Мерле уцепилась за Силле и просила не открывать дверь. Силле ничего не понимала.
— Почему ты убежала из дома? Что ты сделала?
— Я? — крикнула Мерле и, не отрывая глаз от двери, вполголоса и быстро продолжала: — Каждый раз, когда мама уезжает в командировку, ее муж притаскивает коньяк и кто знает еще какое пойло. А потом начинает шуметь, дебоширить… Сегодня я привязала дверь веревкой, все равно ворвался. Ужас, как я испугалась…
Мерле била дрожь. Пережитый страх и боязнь, что отчим может прибежать к ней, заставили ее выпалить то, что она до сих пор старательно скрывала.
Силле оторопела. Мерле привязала дверь веревкой… Индрек не приходил к ней… Ужас, как превратно мы иногда думаем о других. Бедная Мерле! Какая мужественная! Вела себя как ни в чем не бывало. Пускала пыль в глаза, болтала об акселерации и подсказках.
Силле обняла Мерле, коснулась головой ее щеки и прошептала:
— Я не впущу его. Я тоже боюсь пьяных. Они будто не нормальные люди, а… идиоты или… как испорченные роботы.
Мерле теребила пуговицу наспех надетого домашнего халата. Стыд не давал ей взглянуть на Силле.
— Послушай! — сказала она, не поднимая глаз. — Я тут наговорила всякого… Надеюсь, ты не поверила всему?
— Я в горячке и не слышала, что ты говорила, — соврала Силле. — Ты сказала вроде, что можешь проспать утром.
— А если другие у тебя спросят?
— Разве им такой ответ недостаточен?
Силле перенесла свою постель в комнату родителей, а Мерле постелила на своей кушетке.
— В этой комнате ты будешь жить, пока не вернется из командировки твоя мама. А если раньше приедут мои родители, то будем жить вдвоем. Спокойной ночи!
Утром Силле проснулась, чувствуя, что ее трясут за плечо.
— Вставай же! Как же ты сама просыпалась?
Силле протерла глаза.
Возле кровати стояла Мерле.
Взгляд Силле задержался на Мерленом платье-халате.
— Сейчас, сейчас! — Силле побежала в свою комнату. — Сейчас найду тебе все, что нужно.
Она выбрала из стопки мохнатое полотенце с самой веселой расцветкой, достала самое красивое белье.
Две недели Силле варила кофе только себе. Сегодня она готовила на двоих.
Ею двигало сейчас желание сделать так, чтобы Мерле было хорошо, сделать все, что в ее возможностях. Старательно зажарила яичницу, вытащила для бутербродов все, что у нее было.
