В 1770-х годах по указу Екатерины II на Старой Муринской дороге было построено поселение для немецких колонистов, названное Гражданкой. К северу от него постепенно появилось другое поселение, где жили русские. В петербургской фольклорной микротопонимике эта часть Гражданки стала называться «Русской Гражданкой». Такие же сельскохозяйственные немецкие колонии в екатерининское время выросли вдоль Царскосельского тракта и на окраине Царского Села. До сих пор пруды у Московского шоссе города Пушкина местные жители называют «Колонистскими», а всю местность вокруг этих живописных водоемов – «Колоничкой».
Большая немецкая община в середине XIX века существовала на Выборгской стороне, в Лесном. Характерной особенностью жизни немцев было не только компактное, но и автономное существование. Со своими школами и учителями, со своим пастором, со своим традиционным жизненным укладом. Со своими легендами. Вот уже более ста лет среди горожан живет совершенно немецкая по духу, но вполне петербургская романтическая легенда о двух семьях из немецкой слободы за Лесным. К одной семье принадлежал юный Карл, к другой – прекрасная Эмилия. Чувствительное сердце Карла было пленено прелестью молодой красавицы. Но папы и мамы – и те и другие, – узнав об их любви, дружно сказали: «Найн!» – и на чисто немецко-петербургском диалекте добавили: «Подождем, пока Карл будет зарабатывать достаточно, чтобы начать откладывать „зайн кляйнес Шатц“» – свои маленькие сбережения. Прошло десять лет. Карл стал зарабатывать вполне достаточно и уже отложил некоторое «Шатц», но папы и мамы, обсудив вопрос, снова сказали «Найн». Прошло еще двадцать лет – детки снова попросили разрешения пожениться. Но и на этот раз родители ответили: «О найн!» И тогда пятидесятилетние Карлхен и Эмилия грустно посмотрели друг на друга, взялись за руки, пошли на Круглый пруд и бросились в него. И когда их тела наутро баграми вытащили из пруда, они еще держали друг друга за руки. И тогда господин пастор и господин учитель посоветовали прихожанам назвать именами влюбленных одну из самых красивых улиц поселка, чтобы отметить столь удивительную швабскую любовь и не менее дивное послушание родителям.
Эта легенда, рассказанная в свое время Львом Васильевичем Успенским, имеет под собой вполне реальную основу. Такая драматическая история действительно случилась на северной окраине Петербурга в 1855 году. Молодой немецкий слесарь Карл влюбился в дочь местного булочника Эмилию. Отчаявшись получить согласие своих родителей, петербургские Ромео и Джульетта покончили с собой, бросившись в искусственный пруд. До 1917 года жителям Лесного была хорошо известна и общая могила несчастных влюбленных с простым металлическим крестом. Ее всегда украшали свежие цветы. Могилу чтили. Она считалась достопримечательностью Петербурга. Выпускались даже почтовые открытки с ее изображением. Долгое время о событиях той давней поры напоминал и проспект Карла и Эмилии. Но в 1952 году с чьего-то партийного благословения он был переименован в Тосненскую улицу.
Рассказывали в Петербурге легенды и о необыкновенном немецком трудолюбии. Будто бы даже во время театральных представлений работящие немки, чтобы не терять времени даром, вязали на спицах. В самых трогательных местах они все, как одна, отрывались от работы, утирали слезы аккуратно выглаженными платочками, а затем снова все, как одна, принимались за работу. Мало того, чтя сложившиеся годами традиции, в петербургском немецком театре по вторникам и пятницам спектакли не ставились, поскольку «купечествующий немец в эти дни по вечерам занимается приготовлением писем на почту».
В 1870-е годы петербургские немцы широко праздновали Иванову ночь, или ночь на Ивана Купала. Центром праздника был Крестовский остров. Посреди острова издавна находился песчаный холм, на верхней площадке которого, по свидетельству современников, одновременно помещалось около ста человек. Фольклорное название этого холма – «Кулерберг» произошло, по мнению многих, от глагола «kullern», что приблизительно означает «скатываться, ложась на бок». Будто бы так в очень далеком прошлом развлекались прапрадеды петербургских немцев в ночь на Ивана Купала. Со временем этот старинный ритуал приобрел более респектабельные формы, и в петербургский период немцы уже не скатывались с «Кулерберга», а сбегали с вершины холма, непременно парами – кавалер с дамой. Остался в собрании петербургского городского фольклора и микротопоним «Кулерберг».
Влияние немцев на все сферы жизни России вообще и Петербурга в частности было необыкновенно высоким. Сказывался не только значительный процент немецкого населения Петербурга, но и многолетние родственные связи императорских домов России и Германии.
Сходство государственного устройства обеих стран приводило, порой, к досадным курьезам. Так, о солдатах, переодетых Павлом I в неуклюжую прусскую форму, в Петербурге говорили: «Русс а ля прусс». Но если с воцарением Александра I солдаты сбросили ненавистную, а главное, неудобную прусскую форму, то национальный состав российского офицерства еще очень долго в значительной степени оставался немецким. Как рассказывает одно предание, известный своими прославянскими взглядами Александр III, самый русский император, как его любили называть в Петербурге, на представлении ему группы офицеров одного из армейских штабов, услышав фамилию Козлов, не смог удержаться от радостного восклицания: «Наконец-то!» Все остальные фамилии оканчивались на «гейм» или «бах» и имели звучные приставки «фон».
В августе 1914 года началась первая мировая война. Антинемецкие настроения в России и особенно в Петербурге оказались настолько сильными, что сопровождались разгромами немецких магазинов, демонстрациями протеста у здания германского посольства, построенного крупнейшим немецким архитектором П. Беренсом, и даже переименованием Санкт-Петербурга (это название казалось уж очень немецким) в Петроград. Подогреваемая ура-патриотическими лозунгами толпа лавочников сбросила с карниза германского посольства огромные каменные скульптуры коней. С тех пор считается, что эта конная группа безвозвратно утрачена. Однако и сегодня можно услышать легенду о том, что кони, целые и невредимые, до сих пор покоятся на дне то ли Невы, то ли Мойки. И ждут своего часа.
По другой легенде, рухнувшие наземь кони раскололись, и перед изумленными глазами толпы из чрева одного из них выпал шпионский радиопередатчик. Разгоряченные увиденным, люмпены бросились в гостиницу «Астория», где засели, согласно их воспаленному воображению, немецкие шпионы. Но в гостинице, владельцами которой были действительно немцы, их постигло разочарование. Сотрудников и след простыл. По легенде, хитроумные и коварные немцы давно готовились к бегству и потому задолго до августовских событий прорыли подземный ход из гостиницы в германское посольство.
С этого времени немецкое присутствие в Петербурге резко пошло на убыль. После октябрьского переворота одни немцы уехали сами, другие были изгнаны или уничтожены, третьи старались забыть о своем происхождении, четвертых, которые вопреки всему оставались немцами, было так мало, что городской фольклор просто забыл об их существовании.
Наконец, в 1945 году немцы в огромном количестве вновь появились на улицах Ленинграда, но уже в ином качестве. Они были военнопленными. В основном их использовали на строительных и восстановительных работах. Ленинградцы старшего поколения хорошо помнят многочисленные бригады пленных немцев, занятых восстановлением разрушенного войной города. И опять, как и много лет назад, немецкое трудолюбие и аккуратность стали гарантией высокого качества построек и тщательности их отделки. Фольклор вновь заговорил о немцах. До сих пор дома, построенные ими в Кировском районе Ленинграда, в обиходе называются «Немецкими домами», а дома на Черной речке – «Немецкими особнячками».
И еще один дом петербургский фольклор прочно связывает с немецкими военнопленными: дом № 7 в Угловом переулке. Согласно легенде, строившие его немцы, сжигаемые ненавистью и жаждой мести, включили в орнамент фасада свастику. Этот одиозный знак на фасаде ничем не примечательного жилого дома действительно хорошо виден с набережной Обводного канала. Однако известно, что дом этот во время войны вообще не был разрушен, И немцы к его послевоенной истории никакого отношения не имели. Дом был построен в 1875 году по проекту архитектора Г. Б. Пранга в так называемом «кирпичном» стиле. Его центральный фасад выложен серым кирпичом и пестро орнаментирован красно-кирпичными вставками. В этот орнамент действительно включен ярко выраженный, хорошо различимый знак свастики – древнейший символ света и щедрости, зафиксированный в традиционных орнаментах многих народов в различных частях мира. Но это произошло задолго до того, как этот символ был использован немецкими фашистами в качестве эмблемы своего «арийского» начала.
